самоинтервью на линии фронта
- Расскажи свою страшную тайну. Давай, не держи в себе.
- Это еще зачем? Будет много обиженных. От 20 до 40 процентов - наебанных. Боюсь испортить майские праздники.
- Пусть они все знают какой ты. Раздевайся, эксгибиционист! Там, глядишь, и другие подтянутся. Будете стоять с обнаженными мозгами вдоль млечного пути.
- Ну ладно. Если честно, в детстве я любил военное кино. У меня была нездоровая страсть к взрывам и предсмертным крикам. А еще я до ужаса симпотизировал фашистам.
- Почему?
- Не знаю. Наверное, дело в униформе. У них была такая стильная униформа! В нашем кино немецкие солдаты выглядели так, что казалось - фашист обязан быть охуительно красивым.
- Неужели в детском саду ты играл на стороне Гитлера? Это могло плохо кончиться.
- Я делал все грамотно. Изображал из себя советского разведчика. С одной стороны, я оставался красивым. С другой, хорошим. Но, наверное, я вел двойную игру. Все думали, что я - советский, а в душе я был немецким. Эдакий Штирлиц наоборот.
- У тебя как-то странно получается. Красивый лучше хорошего. Форма превалирует над содержанием.
- Блядь, да я не верю в бесформенное содержание! Ну как можно было всей душой болеть за наших? Русские бойцы выглядели как молдавские строители. И каска набекрень, и цвет шинели беспонтовый. Это стилистическое недоразумение по-русски было неспроста. Все идет от разрушенной культуры, а она, дорогой мой, трещит в сфере духа. К сожалению, многие этого недооценивают. Вот когда жена Хрущева вышла против Жаклин Кеннеди всему миру стало ясно кто победит в холодной войне.
- Ну немцы-то проиграли...
- Конечно, проиграли. Немцы не читали Чехова, а он был чем-то прав - красота не может уничтожать мир. В итоге у немцев получилась бессодержательная форма. Это тоже плохо. Нужна гармония, баланс.
- И все же, у нас тоже были красивые парни. Например, генерал Жуков. Обсудим?
- Было бы что обсуждать. Деревенский стратег положил во имя победы больше своих солдат, чем чужих. Он лишил многих парней, как минимум, долголетия. И при этом остался символом победы и даже стал бессмертным. Значит, это неправильная победа и неправильное бессмертие.
- Ты слишком придирчив. Если смерть бывает оправданной, то Великая Отечественная - хороший повод.
- Нет. Смерть вообще нельзя оправдать ничем, кроме физиологии. Во имя чего ни умирай все равно плохо получится. Прошло 60 лет после Второй Мировой и оказалось что ребята умирали за Сталина, за аппарат и за захват Восточной Европы.
- Пора, наверное, в тебя плюнуть.
- Нет, ты дослушай. Они ведь не виноваты что пришлось выбирать из двух зол. Это еще хорошо, что они умерли за то зло, которое было ближе к добру, а теперь и вовсе с ним слилось. Для немцев все сложилось гораздо трагичней.
- Само собой, они были агрессорами.
- Они были агрессорами в абстрактном мире. Перейдем на личности. Думаю, ранимый паренек 18 лет, который любил Гёте, но боялся вида крови, не очень-то впечатляющий агрессор. Но паренька, по законам военного времени, разорвало снарядом. Его мать, наверное, оказалась одной из 2,5 млн. немецких женщин, изнасилованных бойцами Красной Армии. А если у него был сын, то ему до сих пор стыдно за мерзавца-папу. Ремарк об этом очень хорошо написал в свое время. Не буду пытаться переплюнуть.
- Да и не получится, если даже очень постараешься. А что там у нас с захватом Восточной Европы? Ты что, латыш?
- Упаси Боже. И не венгр ни разу. Я даже согласен, что их обиженные вопли не более чем комплексы. Они ведь думали - мы Европа, у нас стриптиз и еще хуй знает что. А их, мол, запихнули в СССР, потому все так плохо. В итоге оказалось, что в Москве энергетики больше, чем во всех восточниках вместе взятых. Завидуют, одним словом.
- Ладно, с тобой все ясно. Последний вопрос. Что такое для тебя девятое мая?
- Что угодно, но не день победы. Скорее, день траура. Мне кажется, минута молчания сегодня должна перевешивать цветастый салют. Надо вспомнить всех, кто так страшно умирал, всех, чьи судьбы хрустели как зубы в хорошей драке. Среди них было много хороших людей и им досталось слишком много горя. Надеюсь, небесные органы им все компенсировали. Мне их по-человечески жаль. Вот, собственно, и все.
- Это еще зачем? Будет много обиженных. От 20 до 40 процентов - наебанных. Боюсь испортить майские праздники.
- Пусть они все знают какой ты. Раздевайся, эксгибиционист! Там, глядишь, и другие подтянутся. Будете стоять с обнаженными мозгами вдоль млечного пути.
- Ну ладно. Если честно, в детстве я любил военное кино. У меня была нездоровая страсть к взрывам и предсмертным крикам. А еще я до ужаса симпотизировал фашистам.
- Почему?
- Не знаю. Наверное, дело в униформе. У них была такая стильная униформа! В нашем кино немецкие солдаты выглядели так, что казалось - фашист обязан быть охуительно красивым.
- Неужели в детском саду ты играл на стороне Гитлера? Это могло плохо кончиться.
- Я делал все грамотно. Изображал из себя советского разведчика. С одной стороны, я оставался красивым. С другой, хорошим. Но, наверное, я вел двойную игру. Все думали, что я - советский, а в душе я был немецким. Эдакий Штирлиц наоборот.
- У тебя как-то странно получается. Красивый лучше хорошего. Форма превалирует над содержанием.
- Блядь, да я не верю в бесформенное содержание! Ну как можно было всей душой болеть за наших? Русские бойцы выглядели как молдавские строители. И каска набекрень, и цвет шинели беспонтовый. Это стилистическое недоразумение по-русски было неспроста. Все идет от разрушенной культуры, а она, дорогой мой, трещит в сфере духа. К сожалению, многие этого недооценивают. Вот когда жена Хрущева вышла против Жаклин Кеннеди всему миру стало ясно кто победит в холодной войне.
- Ну немцы-то проиграли...
- Конечно, проиграли. Немцы не читали Чехова, а он был чем-то прав - красота не может уничтожать мир. В итоге у немцев получилась бессодержательная форма. Это тоже плохо. Нужна гармония, баланс.
- И все же, у нас тоже были красивые парни. Например, генерал Жуков. Обсудим?
- Было бы что обсуждать. Деревенский стратег положил во имя победы больше своих солдат, чем чужих. Он лишил многих парней, как минимум, долголетия. И при этом остался символом победы и даже стал бессмертным. Значит, это неправильная победа и неправильное бессмертие.
- Ты слишком придирчив. Если смерть бывает оправданной, то Великая Отечественная - хороший повод.
- Нет. Смерть вообще нельзя оправдать ничем, кроме физиологии. Во имя чего ни умирай все равно плохо получится. Прошло 60 лет после Второй Мировой и оказалось что ребята умирали за Сталина, за аппарат и за захват Восточной Европы.
- Пора, наверное, в тебя плюнуть.
- Нет, ты дослушай. Они ведь не виноваты что пришлось выбирать из двух зол. Это еще хорошо, что они умерли за то зло, которое было ближе к добру, а теперь и вовсе с ним слилось. Для немцев все сложилось гораздо трагичней.
- Само собой, они были агрессорами.
- Они были агрессорами в абстрактном мире. Перейдем на личности. Думаю, ранимый паренек 18 лет, который любил Гёте, но боялся вида крови, не очень-то впечатляющий агрессор. Но паренька, по законам военного времени, разорвало снарядом. Его мать, наверное, оказалась одной из 2,5 млн. немецких женщин, изнасилованных бойцами Красной Армии. А если у него был сын, то ему до сих пор стыдно за мерзавца-папу. Ремарк об этом очень хорошо написал в свое время. Не буду пытаться переплюнуть.
- Да и не получится, если даже очень постараешься. А что там у нас с захватом Восточной Европы? Ты что, латыш?
- Упаси Боже. И не венгр ни разу. Я даже согласен, что их обиженные вопли не более чем комплексы. Они ведь думали - мы Европа, у нас стриптиз и еще хуй знает что. А их, мол, запихнули в СССР, потому все так плохо. В итоге оказалось, что в Москве энергетики больше, чем во всех восточниках вместе взятых. Завидуют, одним словом.
- Ладно, с тобой все ясно. Последний вопрос. Что такое для тебя девятое мая?
- Что угодно, но не день победы. Скорее, день траура. Мне кажется, минута молчания сегодня должна перевешивать цветастый салют. Надо вспомнить всех, кто так страшно умирал, всех, чьи судьбы хрустели как зубы в хорошей драке. Среди них было много хороших людей и им досталось слишком много горя. Надеюсь, небесные органы им все компенсировали. Мне их по-человечески жаль. Вот, собственно, и все.