Иван Бунин. Качели. Рассказ
Вот как бы научиться так писать... А?
Размещаю здесь, как пример настоящей литературы.
В летний вечер сидел в гостиной, бренча на фортепьяно,
услыхал на балконе ее шаги, дико ударил по клавишам и не в лад
закричал, запел:
Не завидую богам,
Не завидую царям,
Как увижу очи томны,
Стройный стан и косы темны!
Вошла в синем сарафане, с двумя длинными темными косами на
спине, в коралловом ожерелье, усмехаясь синими глазами на
загорелом лице:
-- Это все про меня? И ария собственной композиции?
-- Да!
И опять ударил и закричал:
Не завидую богам,
-- Ну и слух же у вас!
-- Зато я знаменитый живописец. И красив, как Леонид
Андреев. На беду вашу заехал я к вам!
-- Он пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего
Андреева.
-- Посмотрим, посмотрим!
-- А дедушкин костыль?
-- Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду
грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги --
заплачет и простит...
В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили пахучие
битки с луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг
против друга, на качелях в конце аллеи, визжа кольцами, дуя
ветром, развевавшим ее подол. Он, натягивая веревки и поддавая
взмах доски, делал страшные глаза, она, раскрасневшись,
смотрела пристально, бессмысленно и радостно.
-- Ау! А вон первая звезда и молодой месяц и небо над
озером зеленое-зеленое -- живописец, посмотрите, какой тонкий
серпик! Месяц, месяц, золотые рога... Ой, мы сорвемся!
Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску,
сдерживая взволнованное дыхание и глядя Друг на друга.
-- Ну что? Я говорил!
-- Что говорил?
-- Вы, уже влюблены в меня.
-- Может быть... Постойте, зовут к ужину... Ау идем, идем!
-- Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зеленое
небо, запах росы, запах из кухни, -- верно, опять мои любимые
битки в сметане! -- и синие глаза и прекрасное счастливое
лицо...
-- Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни
уже не будет...
-- Данте говорил о Беатриче: "В ее глазах -- начало любви,
а конец -- в устах". Итак? -- сказал он, беря ее руку.
Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он
обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо.
-- Конец в устах?
-- Да...
Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:
-- Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на
колени, просить его благословения? Но какой же я муж?
-- Нет, нет, только не это.
-- А что же?
-- Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не
будет.
10 апреля 1945
Размещаю здесь, как пример настоящей литературы.
В летний вечер сидел в гостиной, бренча на фортепьяно,
услыхал на балконе ее шаги, дико ударил по клавишам и не в лад
закричал, запел:
Не завидую богам,
Не завидую царям,
Как увижу очи томны,
Стройный стан и косы темны!
Вошла в синем сарафане, с двумя длинными темными косами на
спине, в коралловом ожерелье, усмехаясь синими глазами на
загорелом лице:
-- Это все про меня? И ария собственной композиции?
-- Да!
И опять ударил и закричал:
Не завидую богам,
-- Ну и слух же у вас!
-- Зато я знаменитый живописец. И красив, как Леонид
Андреев. На беду вашу заехал я к вам!
-- Он пугает, а мне не страшно, сказал Толстой про вашего
Андреева.
-- Посмотрим, посмотрим!
-- А дедушкин костыль?
-- Дедушка хоть и севастопольский герой, только с виду
грозен. Убежим, повенчаемся, потом кинемся ему в ноги --
заплачет и простит...
В сумерки, перед ужином, когда в поварской жарили пахучие
битки с луком и в росистом парке свежело, носились, стоя друг
против друга, на качелях в конце аллеи, визжа кольцами, дуя
ветром, развевавшим ее подол. Он, натягивая веревки и поддавая
взмах доски, делал страшные глаза, она, раскрасневшись,
смотрела пристально, бессмысленно и радостно.
-- Ау! А вон первая звезда и молодой месяц и небо над
озером зеленое-зеленое -- живописец, посмотрите, какой тонкий
серпик! Месяц, месяц, золотые рога... Ой, мы сорвемся!
Слетев с высоты и соскочив на землю, сели на доску,
сдерживая взволнованное дыхание и глядя Друг на друга.
-- Ну что? Я говорил!
-- Что говорил?
-- Вы, уже влюблены в меня.
-- Может быть... Постойте, зовут к ужину... Ау идем, идем!
-- Погодите минутку. Первая звезда, молодой месяц, зеленое
небо, запах росы, запах из кухни, -- верно, опять мои любимые
битки в сметане! -- и синие глаза и прекрасное счастливое
лицо...
-- Да, счастливее этого вечера, мне кажется, в моей жизни
уже не будет...
-- Данте говорил о Беатриче: "В ее глазах -- начало любви,
а конец -- в устах". Итак? -- сказал он, беря ее руку.
Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он
обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо.
-- Конец в устах?
-- Да...
Когда шли по аллее, он смотрел себе под ноги:
-- Что ж нам теперь делать? Идти к дедушке и, упав на
колени, просить его благословения? Но какой же я муж?
-- Нет, нет, только не это.
-- А что же?
-- Не знаю. Пусть будет только то, что есть... Лучше уж не
будет.
10 апреля 1945