Европа умирает из-за нежелания рисковать..
Оригинал взят у spiderlog в Европа умирает из-за нежелания рисковать..
Ровно год назад...
Европа умирает из-за нежелания рисковать..
Мы слышим превалирующий сантимент образованных классов Европы в песне Джона Леннона Imagine - о том мире, в котором границы и религии нас не разделяют, мире, в котором каждый может выбрать и определить собственную идентичность, говоря словами судьи верховного суда Энтони Кеннеди. В этом мире не будет ничего того, за что стоило бы воевать.
2 мая я писал из Англии я писал, что британцы потеряли аппетит к риску - в качестве скромной пост-имперской державы, которую подобная скромность только красит. Как Филипп II, Наполеон, Гитлер, мэйнстримная пресса и главы хедж-фондов, я их недооценивал. Британцы рискнули, что само по себе хорошо. Результаты Brexit не ясны, но британцы решились на него поставить. Ставка на неопределенный результат - ключ к успеху в экономике - также как в войне, искусстве, любви и жизни .
Европа умирает из-за уклонения от рисков. Ее неослабевающие экономические невзгоды происходят от ее нежелания воспользоваться неопределенностями. Склонность и готовность нести бремя неопределенности проистекает не только из экономической политики. Прежде всего это - культурная особенность.
Я соглашусь (по крайней мере, в краткосрочной перспективе) с оценкой Вольфганга Мюнхау в Financial Times о том, что “последствия Brexit будут нейтральны или умеренно негативны для Британии”. Сначала выход из ЕС будет стоить Британии некоторых инвестиций и коммерции. Но есть нечто куда более важное. Британцы когда-то были выдающимися любителями риска: изобретатели, торговцы, энтузиасты-самоучки, предприниматели, строители, и имперские завоеватели. Восхваления империи (например, Нейлом Фергюссоном) можно считать гнусными - но мы не можем не признать что британцы были настоящими крепкими орешками. Возможно, британцы очнулись от своего затянувшегося пост-имперского оцепенения.
Культура наследственно враждебна инновации. Т.С. Эллиот прославлял английскую культуру как “Великолепное Двенадцатое” (12 августа - начала сезона отстрела куропаток), сыр уэнслидэйл, свеклу в уксусе, одежду по мерке, музыку Элгара - мелочи повседневной жизни, накопленные на протяжении поколений. Культура - это то, что не меняется. Бывают редкие исключения - культуры, способствующие инновации или культуры, на протяжении коротких вспышек потворствующие инновации.
Освальд Шпенглер назвал великую эпоху инноваций 19-го века “фаустианской”, в буквальном смысле шедевра Гете: Пакт Фауста с дьяволом будет разорван , если он хотя бы на минуту продемонстрирует удовлетворение. Он умирает со словами: “Только тот заслуживает свободы, также как и жизни, кто завоевывает ее каждый день!”. Они могли стать лозунгом эпохи.
Такова когда-то была Европа. Когда Гете опубликовал свою драму в 1807, он заставил Бога сказать дьяволу, что все человеческие существа хотят безусловного покоя - и Фауст был единственным исключением. К концу 19-го века все были Фаустами.
То, что Освальд Шпенглер называл фаустианским духом 19-го века дало нам все великие изобретения, организующие нашу повседневную жизнь: электричество, автомобиль, аэроплан и так далее. Вторая половина 19-го века была самым плодовитым периодом человеческой истории - и Европа внесла непропорциональный вклад.
Все это в прошлом. Подумайте о 24 сотрудниках France Telecom, совершивших самоубийство в 2009 после того, как их перевели на новые должности. Один из них оставил записку: “Чрезмерная нагрузка, стресс, отсутствие обучения, тотальная дезорганизация в компании. Я полностью разбит. Лучше со всем этим покончить”. Он был здоров, бегал марафоны, у него не было семейных проблем, но он явно было в ужасе от грядущего изменения. Для некоторых единообразие и безопасность настолько дороги, что жизнь становится несносной в их отсутствие.
Франция остается очень богатой страной - третьей в рейтинге Credit Suisse. Но главная активность по приобретению богатства для сегодняшнего француза - это ожидание смерти родителя, с тем, чтобы вступить в права наследства. Французы когда-то были синонимом амбиции, Наполеон сказал, что что каждый рядовой нес в своем рюкзаке фельдмаршальский жезл. Сегодня французские предприниматели уезжают в США, Канаду или Израиль. В 2014 в редакционной статье в New York Times французский трансплантат в Соединенном Королевстве, возглавляющий тамошний Google объяснил: “В Британии нет ничего позорного в том, что ты проиграл. Вы учитесь на ошибках и это максимизирует ваши шансы на будущий успех.Во Франции все выглядит совершенно по другому. Там господствует страх неудачи. Если вам не повезло, это считается невыразимым позором. В Лондоне - исполнительный и энергичный подход, есть ощущение того, что возможно все. Если вы допустили ошибку, у вас есть шанс подняться снова”.
Если считать измерителем готовности к риску инвестиции в совместные предприятия и старт-апы, Израиль - уникальный случай. За 2014 год 688 израильских компаний привлекли 3,4 миллиарда долларов. Это -425 долларов на душу населения, по сравнению со 160 в США и 20 в Европе. При этом израильская бюрократия - одна из самых удушающих - наследие социалистических отцов-основателей. Израиль значится 53-м в мировом рейтинге простоты для бизнеса (по сравнению с шестым местом для Британии, седьмым - для США и восьмым - для Швеции и Норвегии). Невзирая на это, предприниматели-авантюристы процветают в Израиле - в очевидно враждебной к бизнесу среде. Отсюда можно вывести резонную гипотезу о том, что культурные факторы играют большую роль.
Несколько лет назад еврейский журнал попросил меня сделать материал об успехе израильских классических музыкантов, чей непропорциональный успех сравним с успехом израильских предпринимателей. Я взял интервью у многих, и пришел к выводу о том, что они бросают себя в музыку с тем же чувством риска, с которым они вынуждены жить свою повседневную жизнь. Все виртуозы, с которым я встречался, служили в израильской в армии и относились к своей службе серьезно. На приемных экзаменах часто можно увидеть абитуриентов, играющих в военной форме. В Америке и Европе мы говорим самым многообещающим студентам, что для того, чтобы сделать карьеру, нужно победить в соревновании, и путь к победе в соревновании - делать как можно меньше ошибок. Короче говоря, мы их учим не брать на себя риски - что чуждо самому духу их искусства.
Сейчас не модно напоминать об этом, но существует некое родство между искусством и войной. Томас Манн написал во время первой мировой войны: “Надежность, точность, предусмотрительность, смелость, стойкость в конфронтации с испытаниями и поражение в состязании с сопротивляемостью материала, отвращение к тому, что определяется словом “безопасность” в буржуазной жизни: все это, на деле одновременно характеризует и искусство, и войну”. Европейское искусство принятия на себя риска было связано с войнами, которые прошлом столетии заканчивались менее чем удовлетворительно. Не существует менее страхуемого риска, нежели ведение войны.
Израильтяне могут быть неохотными воинами, но война - это то, что принесло им успех. В апреле 2016 две трети учащихся 11 и 12 классов в Израиле во время опроса согласились с утверждением “Хорошо умереть за свою страну” - и это наверняка намного больше, чем в Европе или Америке.
Война ассоциируется с предпринимательством одним очевидным способом: она создает настоятельный запрос на новые технологии и обучает большое количество людей, которые приносят свои навыки в частный сектор. Ветераны израильской радиотехнической и электронной разведки, например, создали множество важных технологических фирм.
Снова, не модно прослеживать связь между подготовкой к войне и ростом производительности. Сегодня нам больше нравится верить в то, что предпринимательство развивает мир и взаимопонимание. Принимая награду от Springer Verlag в апреле Марк Цукерберг поведал: “Миссия Facebook, и то, на чем мы реально фокусируемся, это возможность поделиться всем, что имеет для вас значение, всем, о чем вы думаете, все, что вы переживаете ежедневно. И идея о том, что у каждого есть возможность поделиться этими вещами , ведет к большему пониманию в мире ”. Взгляды Цукребега напоминают идеи Нормана Ангелла, высказанные им в 1910 году. В своей книге The Great Illusion он надеялся на то, что экономическая независимость положит конец войне. Истина прямо противоположна: инновация поднимается от того же желания рисковать, которое сделало Европу любительницей войны.
Мы слышим превалирующий сантимент образованных классов Европы в песне Джона Леннона Imagine - о том мире, в котором границы и религии нас не разделяют, мире, в котором каждый может выбрать и определить собственную идентичность, говоря словами судьи верховного суда Энтони Кеннеди. В этом мире не будет ничего того, за что стоило бы воевать. В этом мире можно обнаружить больше чем кусочек антиутопии Brave New World , с той только разницей, что в отличие от воображаемого будущего Хаксли, мы еще не занялись массовым производством младенцев в бутылочках. В реальности, мы вообще мало производим младенцев. Уровень рождаемости в Европе - 1,5 на женщину. Германия, самая важная экономика континента, уже страдает от хронической нехватки рабочих в результате этого.
Культуры, отказывающиеся от риска, избегающие самопожертвования принимают гедонистический стиль жизни, в котором детям не остается места. Интересно отметить, что и Британии и в США рождаемость выше, чем в Германии и Японии (Франция - странность в этом сравнении - с очень низким ростом производительности и относительно высокой рождаемостью, но большое мигрантское население делает затруднительной оценку французских данных).
Я не намекаю на то, что существует причинно-следственная связь между рождаемостью и производительностью. Но культурные характеристики, влияющие на обе эти переменные могут быть связаны. Молодые поколения не пойдут класть свои головы ради будущих поколений в тех странах, которые не могут родить эти будущие поколения. И наоборот, можно сказать, что если вам не за что умереть , то вам незачем и жить.
Как представляется, мы не можем иметь и то, и другое: культуры, производящие большое количество индивидов, готовых взять на себя не страхуемый риск, также демонстрируют готовность к риску во всех остальных сферах жизни. Тот же тип людей, который начинает инновационный бизнес, идет на войну, растит семьи, и создает искусство, демонстрирующее чувство экзистециального риска. Античные еврейские саги говорят о “злом импульсе”, йецер ха-ра . термине, относящемся к амбиции, напористости и сексуальном желании. Притча в Талмуде рассказывает о том, как однажды раввины изловили этот злой импульс, и заключили его в большой горшок. На следующее утро никто не пошел на работу и ни одно яйцо не было снесено во всем Израиле. Раввинам пришлось его отпустить.
Britain embraces risk once again: Spengler
BY DAVID P. GOLDMAN on JUNE 27, 2016
Ровно год назад...
Европа умирает из-за нежелания рисковать..
Мы слышим превалирующий сантимент образованных классов Европы в песне Джона Леннона Imagine - о том мире, в котором границы и религии нас не разделяют, мире, в котором каждый может выбрать и определить собственную идентичность, говоря словами судьи верховного суда Энтони Кеннеди. В этом мире не будет ничего того, за что стоило бы воевать.
2 мая я писал из Англии я писал, что британцы потеряли аппетит к риску - в качестве скромной пост-имперской державы, которую подобная скромность только красит. Как Филипп II, Наполеон, Гитлер, мэйнстримная пресса и главы хедж-фондов, я их недооценивал. Британцы рискнули, что само по себе хорошо. Результаты Brexit не ясны, но британцы решились на него поставить. Ставка на неопределенный результат - ключ к успеху в экономике - также как в войне, искусстве, любви и жизни .
Европа умирает из-за уклонения от рисков. Ее неослабевающие экономические невзгоды происходят от ее нежелания воспользоваться неопределенностями. Склонность и готовность нести бремя неопределенности проистекает не только из экономической политики. Прежде всего это - культурная особенность.
Я соглашусь (по крайней мере, в краткосрочной перспективе) с оценкой Вольфганга Мюнхау в Financial Times о том, что “последствия Brexit будут нейтральны или умеренно негативны для Британии”. Сначала выход из ЕС будет стоить Британии некоторых инвестиций и коммерции. Но есть нечто куда более важное. Британцы когда-то были выдающимися любителями риска: изобретатели, торговцы, энтузиасты-самоучки, предприниматели, строители, и имперские завоеватели. Восхваления империи (например, Нейлом Фергюссоном) можно считать гнусными - но мы не можем не признать что британцы были настоящими крепкими орешками. Возможно, британцы очнулись от своего затянувшегося пост-имперского оцепенения.
Культура наследственно враждебна инновации. Т.С. Эллиот прославлял английскую культуру как “Великолепное Двенадцатое” (12 августа - начала сезона отстрела куропаток), сыр уэнслидэйл, свеклу в уксусе, одежду по мерке, музыку Элгара - мелочи повседневной жизни, накопленные на протяжении поколений. Культура - это то, что не меняется. Бывают редкие исключения - культуры, способствующие инновации или культуры, на протяжении коротких вспышек потворствующие инновации.
Освальд Шпенглер назвал великую эпоху инноваций 19-го века “фаустианской”, в буквальном смысле шедевра Гете: Пакт Фауста с дьяволом будет разорван , если он хотя бы на минуту продемонстрирует удовлетворение. Он умирает со словами: “Только тот заслуживает свободы, также как и жизни, кто завоевывает ее каждый день!”. Они могли стать лозунгом эпохи.
Такова когда-то была Европа. Когда Гете опубликовал свою драму в 1807, он заставил Бога сказать дьяволу, что все человеческие существа хотят безусловного покоя - и Фауст был единственным исключением. К концу 19-го века все были Фаустами.
То, что Освальд Шпенглер называл фаустианским духом 19-го века дало нам все великие изобретения, организующие нашу повседневную жизнь: электричество, автомобиль, аэроплан и так далее. Вторая половина 19-го века была самым плодовитым периодом человеческой истории - и Европа внесла непропорциональный вклад.
Все это в прошлом. Подумайте о 24 сотрудниках France Telecom, совершивших самоубийство в 2009 после того, как их перевели на новые должности. Один из них оставил записку: “Чрезмерная нагрузка, стресс, отсутствие обучения, тотальная дезорганизация в компании. Я полностью разбит. Лучше со всем этим покончить”. Он был здоров, бегал марафоны, у него не было семейных проблем, но он явно было в ужасе от грядущего изменения. Для некоторых единообразие и безопасность настолько дороги, что жизнь становится несносной в их отсутствие.
Франция остается очень богатой страной - третьей в рейтинге Credit Suisse. Но главная активность по приобретению богатства для сегодняшнего француза - это ожидание смерти родителя, с тем, чтобы вступить в права наследства. Французы когда-то были синонимом амбиции, Наполеон сказал, что что каждый рядовой нес в своем рюкзаке фельдмаршальский жезл. Сегодня французские предприниматели уезжают в США, Канаду или Израиль. В 2014 в редакционной статье в New York Times французский трансплантат в Соединенном Королевстве, возглавляющий тамошний Google объяснил: “В Британии нет ничего позорного в том, что ты проиграл. Вы учитесь на ошибках и это максимизирует ваши шансы на будущий успех.Во Франции все выглядит совершенно по другому. Там господствует страх неудачи. Если вам не повезло, это считается невыразимым позором. В Лондоне - исполнительный и энергичный подход, есть ощущение того, что возможно все. Если вы допустили ошибку, у вас есть шанс подняться снова”.
Если считать измерителем готовности к риску инвестиции в совместные предприятия и старт-апы, Израиль - уникальный случай. За 2014 год 688 израильских компаний привлекли 3,4 миллиарда долларов. Это -425 долларов на душу населения, по сравнению со 160 в США и 20 в Европе. При этом израильская бюрократия - одна из самых удушающих - наследие социалистических отцов-основателей. Израиль значится 53-м в мировом рейтинге простоты для бизнеса (по сравнению с шестым местом для Британии, седьмым - для США и восьмым - для Швеции и Норвегии). Невзирая на это, предприниматели-авантюристы процветают в Израиле - в очевидно враждебной к бизнесу среде. Отсюда можно вывести резонную гипотезу о том, что культурные факторы играют большую роль.
Несколько лет назад еврейский журнал попросил меня сделать материал об успехе израильских классических музыкантов, чей непропорциональный успех сравним с успехом израильских предпринимателей. Я взял интервью у многих, и пришел к выводу о том, что они бросают себя в музыку с тем же чувством риска, с которым они вынуждены жить свою повседневную жизнь. Все виртуозы, с которым я встречался, служили в израильской в армии и относились к своей службе серьезно. На приемных экзаменах часто можно увидеть абитуриентов, играющих в военной форме. В Америке и Европе мы говорим самым многообещающим студентам, что для того, чтобы сделать карьеру, нужно победить в соревновании, и путь к победе в соревновании - делать как можно меньше ошибок. Короче говоря, мы их учим не брать на себя риски - что чуждо самому духу их искусства.
Сейчас не модно напоминать об этом, но существует некое родство между искусством и войной. Томас Манн написал во время первой мировой войны: “Надежность, точность, предусмотрительность, смелость, стойкость в конфронтации с испытаниями и поражение в состязании с сопротивляемостью материала, отвращение к тому, что определяется словом “безопасность” в буржуазной жизни: все это, на деле одновременно характеризует и искусство, и войну”. Европейское искусство принятия на себя риска было связано с войнами, которые прошлом столетии заканчивались менее чем удовлетворительно. Не существует менее страхуемого риска, нежели ведение войны.
Израильтяне могут быть неохотными воинами, но война - это то, что принесло им успех. В апреле 2016 две трети учащихся 11 и 12 классов в Израиле во время опроса согласились с утверждением “Хорошо умереть за свою страну” - и это наверняка намного больше, чем в Европе или Америке.
Война ассоциируется с предпринимательством одним очевидным способом: она создает настоятельный запрос на новые технологии и обучает большое количество людей, которые приносят свои навыки в частный сектор. Ветераны израильской радиотехнической и электронной разведки, например, создали множество важных технологических фирм.
Снова, не модно прослеживать связь между подготовкой к войне и ростом производительности. Сегодня нам больше нравится верить в то, что предпринимательство развивает мир и взаимопонимание. Принимая награду от Springer Verlag в апреле Марк Цукерберг поведал: “Миссия Facebook, и то, на чем мы реально фокусируемся, это возможность поделиться всем, что имеет для вас значение, всем, о чем вы думаете, все, что вы переживаете ежедневно. И идея о том, что у каждого есть возможность поделиться этими вещами , ведет к большему пониманию в мире ”. Взгляды Цукребега напоминают идеи Нормана Ангелла, высказанные им в 1910 году. В своей книге The Great Illusion он надеялся на то, что экономическая независимость положит конец войне. Истина прямо противоположна: инновация поднимается от того же желания рисковать, которое сделало Европу любительницей войны.
Мы слышим превалирующий сантимент образованных классов Европы в песне Джона Леннона Imagine - о том мире, в котором границы и религии нас не разделяют, мире, в котором каждый может выбрать и определить собственную идентичность, говоря словами судьи верховного суда Энтони Кеннеди. В этом мире не будет ничего того, за что стоило бы воевать. В этом мире можно обнаружить больше чем кусочек антиутопии Brave New World , с той только разницей, что в отличие от воображаемого будущего Хаксли, мы еще не занялись массовым производством младенцев в бутылочках. В реальности, мы вообще мало производим младенцев. Уровень рождаемости в Европе - 1,5 на женщину. Германия, самая важная экономика континента, уже страдает от хронической нехватки рабочих в результате этого.
Культуры, отказывающиеся от риска, избегающие самопожертвования принимают гедонистический стиль жизни, в котором детям не остается места. Интересно отметить, что и Британии и в США рождаемость выше, чем в Германии и Японии (Франция - странность в этом сравнении - с очень низким ростом производительности и относительно высокой рождаемостью, но большое мигрантское население делает затруднительной оценку французских данных).
Я не намекаю на то, что существует причинно-следственная связь между рождаемостью и производительностью. Но культурные характеристики, влияющие на обе эти переменные могут быть связаны. Молодые поколения не пойдут класть свои головы ради будущих поколений в тех странах, которые не могут родить эти будущие поколения. И наоборот, можно сказать, что если вам не за что умереть , то вам незачем и жить.
Как представляется, мы не можем иметь и то, и другое: культуры, производящие большое количество индивидов, готовых взять на себя не страхуемый риск, также демонстрируют готовность к риску во всех остальных сферах жизни. Тот же тип людей, который начинает инновационный бизнес, идет на войну, растит семьи, и создает искусство, демонстрирующее чувство экзистециального риска. Античные еврейские саги говорят о “злом импульсе”, йецер ха-ра . термине, относящемся к амбиции, напористости и сексуальном желании. Притча в Талмуде рассказывает о том, как однажды раввины изловили этот злой импульс, и заключили его в большой горшок. На следующее утро никто не пошел на работу и ни одно яйцо не было снесено во всем Израиле. Раввинам пришлось его отпустить.
Britain embraces risk once again: Spengler
BY DAVID P. GOLDMAN on JUNE 27, 2016