Волчица и Ответ на Главный вопрос - II
"Пантеры" в Крыму.
В степях Тарханкута.
Акклиматизация в нашем тогдашнем понимании представляла собой странную смесь моря, крепленых вин и спелых фруктов, а также солнца, добавляемого умеренно. И поездки в дежурном ритме по дорогам вокруг Евпатории с посещением разных пляжей, аэродрома, персиковых садов (с целью наживы), а также других культурных ценностей. На это мы дали себе двое суток, и уж будьте уверены, выложились мы на полную. Ноги и спины, скрученные после переезда в Евпаторию, распрямились, головы заполнил десертный туман массандровских подвалов. И мы наметили следующую цель - самую западную точку крымского острова мыс Тарханкут. Самая умная из нас, посмотрев на карту, резонно заметила - край света. Воды нет. Еды нет. Топлива нет. Самый дотошный сказал - отлично, значит, и людей не много, только такие же стуканутые, как мы. Оделся и пошел за сухим горючим. На следующее утро, едва рассвело, около полпятого утра, мы выехали по направлению на Донузлав. Пустое шоссе, влажное от морского ветра, персиковые сады и прохлада, предвещавшая раскаленный полдень… Отдохнувшие и отъевшиеся, мы бодро вертели педалями, наслаждаясь дорогой. В эти утренние часы она была только нашей - раньше девяти утра мало кто просыпался тогда в тех краях. Миновали озеро Донузлав, на берегу которого, на окраине городка, догнивали два десантных корабля на воздушных подушках, те, что с авиационными двигателями на пилонах у кормы. Их было видно даже с шоссе, меня это зрелище потрясло очень, такая мощь и быть так просто брошенной… непростительное раздолбайство. Если бы я только знала, сколько еще подобных артефактов ожидает меня впереди.
За шесть верст до Оленевки дорога сошла на нет. Асфальт превратился в окаменелую грунтовую колею, которую удобрил гусеницами и волокушей трактор степных кочевников - ремонтников трубопроводов. Седло пантеры превратилось в отбойный молоток, лупящий по промежности с частотой полтора удара в секунду. Превставая в стременах, мы кое как преодолели и это. Шесть километров оргазма, как сказала немного позже самая умная из нас, пока самый дотошный искал по послеполуденному солнцу направление на мыс и маяк. Очутившись в Оленевке около 15 часов, мы ощутили в полной мере сиесту этих мест. Жара. Ветер с залива гонит пыль, хлопают ставни. Гудит обвисшими проводами заброшенная подстанция. Магазин закрыт на обед. Собаки выставляют сухие носы из-под заборов и молчат, каждый гав это потеря жидкости. Магазин наконец открылся и нам предстал дивный ассортимент. Лапша мивина, бiчки в томате, хлеб черный, конфеты барбарис, вода минеральная с газом. Пряники мятные последний пакет. И три растаявших практически пломбира ведмедик. Делать нечего - лапши взяли сколько-то, барбарисок, и по 4 литра воды на нос. Хоть тогда мы еще не знали о правиле мальчика-девочки Кино не сидеть на одном месте больше трех дней, мы ему следовали вполне. На мысе мы планировали провести две ночи и день, а затем вернуться в Евпаторию. И вот с этого места начинаются приключения.
Путь от Оленевки в степи мыса Тарханкут незатейлив, но изрезан выходящими у морю распадками. Берег от поселка повышается, так что это еще и в гору. Боковой ветер хоть как-то скрашивал ситуацию, охлаждая изрядно уже оттоптанные задницы. Больно было. Девочки поймут, да и мальчики тоже оказались не железные. В 17 примерно часов мы преодолели расстояние от магазина до маяка и спешились, пораженные красотой белоснежных обрывов мыса Тарханкут и безжалостной синевой его вод. Все, что мы видели до этого на городских пляжах, морем было с натягом, мутное, взбитое. Тут же перекатывались чистейшие прозрачные валы бирюзового стекла и бились в белые стены, поднимая вверх салюты из пены и брызг. Это завораживало нас, детей каменных джунглей вечных городов, этот неумолимый простор, его дыхание, его неотвратимость. Медленно мы пошли дальше по тонкой марсианской пыли дороги, миновали табун беспардонно-любопытных лошадей (мы были плавно окружены и опрошены бархатными носами на предмет барбарисок), и вышли к серьезному разлому. Дорога уходила далеко в степь, огибая его, прямо же шла едва заметная среди геологических плит тропа. По самому краю двадцатиметрового искрящегося белоснежного обрыва, поджатая с другой стороны зарослями сухого шиповника. Уже не помню, что заставило нас перегрузить 6 из 8ми двухлитровых бутылок, связанных горлышками, на одну пантеру. На мою. Кажется, пробитое заднее колесо на велосипеде моей подруги. Его пришлось расседлать, рюкзак перенесли на машину самого дотошного из нас, его воду и воду подруги повесили мне на раму. Примерно на середине тропы нога у меня соскользнула в трещинку между камней, велосипед просел задним колесом вниз по обрыву, бутылки поехали от рулевой колонки к седлу по раме и дрянная веревка, связывавшая их горлышки, лопнула. В один миг мы лишились 75% всей пресной воды - бутылки лопнули красивой пеной на камнях далеко внизу. Воды осталось по литру на человека.
Самый дотошный из нас посмотрел на часы - возвращаться в Оленевку не было никакого смысла, магазин закрывался в 18 часов. Даже на пустом велосипеде не успеть по всем зигзагам. Минимум полтора часа… Мы осторожно двинулись дальше, решив, что утром уж точно пошлем гонца в магазин по холодку. Однако, этим планам не суждено было сбыться - утром никто из нас не смог сесть в седло. Разбитые на трещетке из глины задницы отзывались резкой болью. Даже просто сидеть на земле было невероятно трудно. Но это мы узнаем утром, а пока мы нашли место с удобным спуском в море и встали лагерем. Нужно отметить, что степь это вам не город во всех смыслах. Активно дующий бриз ничто не держит, ветер плотной струей свистит в ушах, даже когда лежишь. Нет гостеприимных стен, нагретых за день солнцем и вечером греющих своих цыплят реверсивным теплом. Температура упала за час после захода солнца, но закат был - не оторваться. Чистый, блестящий дорожками света, многократно преломленный в вертикально взлетающих валах розовой пены.
В степи нет также и фонарей - ночь падает на тебя резкая, как мухобойка, полная ярких звезд, стрекота насекомых и посвиста ветра. Ну тут мы были во всеоружии, снятые с пантер фары дали нам довольно света, чтобы составить велосипеды буквой П стеной к морю, скрепить их веревками и обмотать полосами садового полиэтилена, который был у нас с собой на случай чего. Метра 4 у каждого, не меньше. Мы получили защиту от ветра и довольно неплохую крышу над головой. Крыша позволила нам из таблеток сухого горючего устроить очаг и вскипятить котелок чая. Есть никто не хотел. Но пили все много, солнце сделало свое дело, потеря жидкости была у всех. К утру у нас осталось меньше половины литра воды. Ночью стал давать себя знать дневной перегрев. В одежде было жарко, но стоило высунуть руки, как начинал долбить озноб. Каждое движение вызывало боль в мышцах, молочная кислота скопилась после нагрузок, не разбавленная водой. Мы лежали внутри буквы П, откинув крышу, и у носков наших ботинок начинался Космос. Мириады звезд, ясно видимые каждая в отдельности. Лоскут млечного пути. И долгая, глубокая чернота, бесконечность. Это зрелище не давало мне уснуть до восхода луны, хотя все друзья мои уже спали, измученные перегоном. Я то бредила, и тогда звезды уносили меня в небытие обрывков сна, то неожиданно ясно узнавала себя на этом бесконечном пути, тянула к нему руки. Только свет луны, неожиданно сильный и яркий, прервал эту карусель и я провалилась в сон уже до утра.
Утром у нас не было сил даже оторвать себя от земли. Обожженные спины не гнулись, ноги сводила судорога, сухие глотки требовали воды. Двое из нас, я и самый дотошный, смогли встать к полудню. Мы отстегнули не участвовавшую в жилищном строительстве пантеру от стены и по очереди попробовали поехать. Но куда там. Колени было реально не согнуть, на задницу не присесть. А пить хотелось все сильнее. По прямой до Оленевки было всего ничего, километров семь. Семь тысяч метров и можно было бы напиться всласть. Семь тысяч метров под палящим солнцем в одну сторону. Потом семь обратно с грузом воды. Сколько ты унесешь в руках? Десять литров, сказал самый дотошный. Но я не дойду, это факт. Я дойду, сказала я. Если принесу шесть литров.
И я пошла. В конце концов, это все было моим просчетом. С тех пор у меня самое скептическое отношение к тем, кто меряет карту прямой линейкой и слова “я знаю короткий путь” вызывают у меня лишь короткий смешок-сомнение. Учитывая все обходы и склоны, расстояние было не менее девяти километров. Я дошла до лошадей и там в косой тени маяка остановилась, чтобы передохнуть. В этой прострации меня обнаружили люди, собиравшие конский навоз и возившие его на огороды Оленевки. Их машина, раздолбанный “москвич” с прицепом, полным уже продукта, готова была ехать и меня подвезли до магазина. Это было единственным человеческим жестом со стороны крымских аборигенов в тот год. Позже мы столкнулись с полным неприятием москалей сельским населением центрального и южного Крыма, “неразумем” , “тай шоб ви пиздыхалы” и другое, не менее выразительное. Пропаганда дула в уши народу не хуже степного ветра. В городах ветер задерживали стены и было чуть лучше. Но в городах мы почти не бывали.
Итак, я взяла четыре двушки минералки, пятой умылась и напилась, намочила рубаху и пустилась в обратный путь. Не стану его описывать, дабы не повторяться. Скажу лишь, что ноги стали работать лучше, вода делала свое дело, судороги прекратились, состояние мое улучшилось. Я достигла лагеря к трем часам пополудни. Водяной кризис был преодолен и уже к пяти вечера все ходили, купались и жаловались друг другу на боль в пониже спины. В этот день купались мы до темноты, вода способствовала общему тонусу. В дело пошел еще припасенный мускат, чай и печеньки из дорожного запаса. Под это дело мы любовались звездами и спали в эту ночь так глубоко, как давно с нами не случалось. Утром мы заменили пробитую камеру в колесе (да, камерные были колеса и запас камер у нас был по 3 на человека, было даже две запасных цепи и выколотка для звеньев), обмотали седла полотенцами и тронулись в обратный путь. В Оленевке стоял под погрузкой суровый ЛиАЗ с кожаными диванами. Он шел в Донузлав и мы, сунув водителю на лапу, погрузились на заднюю площадку с велосипедами. Благослови господь наших предков-инженеров, проектировавших эту машину. Я даже заснула, упав головой на колени самой умной из нас.
От Донузлава мы докрутили до Евпатории, подгоняемые спутной струей ветра от грузовиков, груженых виноградом и персиками. Страда начиналась или продолжалась, не знаю, но машин было много. У самой Евпатории нас нагнал мелкий дождичек минут на десять, что было воспринято мной, как добрый знак. Эта поездка привела меня в такой жизненный восторг, что вылезать из него не хотелось ну вот совсем.
В степях Тарханкута.
Акклиматизация в нашем тогдашнем понимании представляла собой странную смесь моря, крепленых вин и спелых фруктов, а также солнца, добавляемого умеренно. И поездки в дежурном ритме по дорогам вокруг Евпатории с посещением разных пляжей, аэродрома, персиковых садов (с целью наживы), а также других культурных ценностей. На это мы дали себе двое суток, и уж будьте уверены, выложились мы на полную. Ноги и спины, скрученные после переезда в Евпаторию, распрямились, головы заполнил десертный туман массандровских подвалов. И мы наметили следующую цель - самую западную точку крымского острова мыс Тарханкут. Самая умная из нас, посмотрев на карту, резонно заметила - край света. Воды нет. Еды нет. Топлива нет. Самый дотошный сказал - отлично, значит, и людей не много, только такие же стуканутые, как мы. Оделся и пошел за сухим горючим. На следующее утро, едва рассвело, около полпятого утра, мы выехали по направлению на Донузлав. Пустое шоссе, влажное от морского ветра, персиковые сады и прохлада, предвещавшая раскаленный полдень… Отдохнувшие и отъевшиеся, мы бодро вертели педалями, наслаждаясь дорогой. В эти утренние часы она была только нашей - раньше девяти утра мало кто просыпался тогда в тех краях. Миновали озеро Донузлав, на берегу которого, на окраине городка, догнивали два десантных корабля на воздушных подушках, те, что с авиационными двигателями на пилонах у кормы. Их было видно даже с шоссе, меня это зрелище потрясло очень, такая мощь и быть так просто брошенной… непростительное раздолбайство. Если бы я только знала, сколько еще подобных артефактов ожидает меня впереди.
За шесть верст до Оленевки дорога сошла на нет. Асфальт превратился в окаменелую грунтовую колею, которую удобрил гусеницами и волокушей трактор степных кочевников - ремонтников трубопроводов. Седло пантеры превратилось в отбойный молоток, лупящий по промежности с частотой полтора удара в секунду. Превставая в стременах, мы кое как преодолели и это. Шесть километров оргазма, как сказала немного позже самая умная из нас, пока самый дотошный искал по послеполуденному солнцу направление на мыс и маяк. Очутившись в Оленевке около 15 часов, мы ощутили в полной мере сиесту этих мест. Жара. Ветер с залива гонит пыль, хлопают ставни. Гудит обвисшими проводами заброшенная подстанция. Магазин закрыт на обед. Собаки выставляют сухие носы из-под заборов и молчат, каждый гав это потеря жидкости. Магазин наконец открылся и нам предстал дивный ассортимент. Лапша мивина, бiчки в томате, хлеб черный, конфеты барбарис, вода минеральная с газом. Пряники мятные последний пакет. И три растаявших практически пломбира ведмедик. Делать нечего - лапши взяли сколько-то, барбарисок, и по 4 литра воды на нос. Хоть тогда мы еще не знали о правиле мальчика-девочки Кино не сидеть на одном месте больше трех дней, мы ему следовали вполне. На мысе мы планировали провести две ночи и день, а затем вернуться в Евпаторию. И вот с этого места начинаются приключения.
Путь от Оленевки в степи мыса Тарханкут незатейлив, но изрезан выходящими у морю распадками. Берег от поселка повышается, так что это еще и в гору. Боковой ветер хоть как-то скрашивал ситуацию, охлаждая изрядно уже оттоптанные задницы. Больно было. Девочки поймут, да и мальчики тоже оказались не железные. В 17 примерно часов мы преодолели расстояние от магазина до маяка и спешились, пораженные красотой белоснежных обрывов мыса Тарханкут и безжалостной синевой его вод. Все, что мы видели до этого на городских пляжах, морем было с натягом, мутное, взбитое. Тут же перекатывались чистейшие прозрачные валы бирюзового стекла и бились в белые стены, поднимая вверх салюты из пены и брызг. Это завораживало нас, детей каменных джунглей вечных городов, этот неумолимый простор, его дыхание, его неотвратимость. Медленно мы пошли дальше по тонкой марсианской пыли дороги, миновали табун беспардонно-любопытных лошадей (мы были плавно окружены и опрошены бархатными носами на предмет барбарисок), и вышли к серьезному разлому. Дорога уходила далеко в степь, огибая его, прямо же шла едва заметная среди геологических плит тропа. По самому краю двадцатиметрового искрящегося белоснежного обрыва, поджатая с другой стороны зарослями сухого шиповника. Уже не помню, что заставило нас перегрузить 6 из 8ми двухлитровых бутылок, связанных горлышками, на одну пантеру. На мою. Кажется, пробитое заднее колесо на велосипеде моей подруги. Его пришлось расседлать, рюкзак перенесли на машину самого дотошного из нас, его воду и воду подруги повесили мне на раму. Примерно на середине тропы нога у меня соскользнула в трещинку между камней, велосипед просел задним колесом вниз по обрыву, бутылки поехали от рулевой колонки к седлу по раме и дрянная веревка, связывавшая их горлышки, лопнула. В один миг мы лишились 75% всей пресной воды - бутылки лопнули красивой пеной на камнях далеко внизу. Воды осталось по литру на человека.
Самый дотошный из нас посмотрел на часы - возвращаться в Оленевку не было никакого смысла, магазин закрывался в 18 часов. Даже на пустом велосипеде не успеть по всем зигзагам. Минимум полтора часа… Мы осторожно двинулись дальше, решив, что утром уж точно пошлем гонца в магазин по холодку. Однако, этим планам не суждено было сбыться - утром никто из нас не смог сесть в седло. Разбитые на трещетке из глины задницы отзывались резкой болью. Даже просто сидеть на земле было невероятно трудно. Но это мы узнаем утром, а пока мы нашли место с удобным спуском в море и встали лагерем. Нужно отметить, что степь это вам не город во всех смыслах. Активно дующий бриз ничто не держит, ветер плотной струей свистит в ушах, даже когда лежишь. Нет гостеприимных стен, нагретых за день солнцем и вечером греющих своих цыплят реверсивным теплом. Температура упала за час после захода солнца, но закат был - не оторваться. Чистый, блестящий дорожками света, многократно преломленный в вертикально взлетающих валах розовой пены.
В степи нет также и фонарей - ночь падает на тебя резкая, как мухобойка, полная ярких звезд, стрекота насекомых и посвиста ветра. Ну тут мы были во всеоружии, снятые с пантер фары дали нам довольно света, чтобы составить велосипеды буквой П стеной к морю, скрепить их веревками и обмотать полосами садового полиэтилена, который был у нас с собой на случай чего. Метра 4 у каждого, не меньше. Мы получили защиту от ветра и довольно неплохую крышу над головой. Крыша позволила нам из таблеток сухого горючего устроить очаг и вскипятить котелок чая. Есть никто не хотел. Но пили все много, солнце сделало свое дело, потеря жидкости была у всех. К утру у нас осталось меньше половины литра воды. Ночью стал давать себя знать дневной перегрев. В одежде было жарко, но стоило высунуть руки, как начинал долбить озноб. Каждое движение вызывало боль в мышцах, молочная кислота скопилась после нагрузок, не разбавленная водой. Мы лежали внутри буквы П, откинув крышу, и у носков наших ботинок начинался Космос. Мириады звезд, ясно видимые каждая в отдельности. Лоскут млечного пути. И долгая, глубокая чернота, бесконечность. Это зрелище не давало мне уснуть до восхода луны, хотя все друзья мои уже спали, измученные перегоном. Я то бредила, и тогда звезды уносили меня в небытие обрывков сна, то неожиданно ясно узнавала себя на этом бесконечном пути, тянула к нему руки. Только свет луны, неожиданно сильный и яркий, прервал эту карусель и я провалилась в сон уже до утра.
Утром у нас не было сил даже оторвать себя от земли. Обожженные спины не гнулись, ноги сводила судорога, сухие глотки требовали воды. Двое из нас, я и самый дотошный, смогли встать к полудню. Мы отстегнули не участвовавшую в жилищном строительстве пантеру от стены и по очереди попробовали поехать. Но куда там. Колени было реально не согнуть, на задницу не присесть. А пить хотелось все сильнее. По прямой до Оленевки было всего ничего, километров семь. Семь тысяч метров и можно было бы напиться всласть. Семь тысяч метров под палящим солнцем в одну сторону. Потом семь обратно с грузом воды. Сколько ты унесешь в руках? Десять литров, сказал самый дотошный. Но я не дойду, это факт. Я дойду, сказала я. Если принесу шесть литров.
И я пошла. В конце концов, это все было моим просчетом. С тех пор у меня самое скептическое отношение к тем, кто меряет карту прямой линейкой и слова “я знаю короткий путь” вызывают у меня лишь короткий смешок-сомнение. Учитывая все обходы и склоны, расстояние было не менее девяти километров. Я дошла до лошадей и там в косой тени маяка остановилась, чтобы передохнуть. В этой прострации меня обнаружили люди, собиравшие конский навоз и возившие его на огороды Оленевки. Их машина, раздолбанный “москвич” с прицепом, полным уже продукта, готова была ехать и меня подвезли до магазина. Это было единственным человеческим жестом со стороны крымских аборигенов в тот год. Позже мы столкнулись с полным неприятием москалей сельским населением центрального и южного Крыма, “неразумем” , “тай шоб ви пиздыхалы” и другое, не менее выразительное. Пропаганда дула в уши народу не хуже степного ветра. В городах ветер задерживали стены и было чуть лучше. Но в городах мы почти не бывали.
Итак, я взяла четыре двушки минералки, пятой умылась и напилась, намочила рубаху и пустилась в обратный путь. Не стану его описывать, дабы не повторяться. Скажу лишь, что ноги стали работать лучше, вода делала свое дело, судороги прекратились, состояние мое улучшилось. Я достигла лагеря к трем часам пополудни. Водяной кризис был преодолен и уже к пяти вечера все ходили, купались и жаловались друг другу на боль в пониже спины. В этот день купались мы до темноты, вода способствовала общему тонусу. В дело пошел еще припасенный мускат, чай и печеньки из дорожного запаса. Под это дело мы любовались звездами и спали в эту ночь так глубоко, как давно с нами не случалось. Утром мы заменили пробитую камеру в колесе (да, камерные были колеса и запас камер у нас был по 3 на человека, было даже две запасных цепи и выколотка для звеньев), обмотали седла полотенцами и тронулись в обратный путь. В Оленевке стоял под погрузкой суровый ЛиАЗ с кожаными диванами. Он шел в Донузлав и мы, сунув водителю на лапу, погрузились на заднюю площадку с велосипедами. Благослови господь наших предков-инженеров, проектировавших эту машину. Я даже заснула, упав головой на колени самой умной из нас.
От Донузлава мы докрутили до Евпатории, подгоняемые спутной струей ветра от грузовиков, груженых виноградом и персиками. Страда начиналась или продолжалась, не знаю, но машин было много. У самой Евпатории нас нагнал мелкий дождичек минут на десять, что было воспринято мной, как добрый знак. Эта поездка привела меня в такой жизненный восторг, что вылезать из него не хотелось ну вот совсем.