Неряхи и чистюли в мире литературы
Оригинал взят у sergeytsvetkov в Чистые и нечистые
Знаменитые неряхи
О неряшливости Гоголя ходили легенды. Он редко умывался по утрам, всегда ходил в грязном белье и выпачканном платье. Одна из многочисленных причуд писателя - страсть к катанию хлебных шариков. Порой он незаметно подбрасывал их в суп рядом сидящих.
Не утруждал себя соблюдением гигиены и баснописец Иван Андреевич Крылов. "Комнаты Крылова похожи больше на берлогу медведя, чем на жилище порядочного человека. Все: полы, стены, лестница, к нему ведущая, кухня, одновременно служащая и прихожей, мебель, - все в высшей степени неопрятно", - вспоминал А.В. Никитенко. Он крайне неохотно менял белье и вообще одежду, мылся только по «большим праздникам», никогда не причесывался. При этом, даже в прохладную погоду, сильно потел. "Однажды, - свидетельствует Ф.Г. Солнцев, - Крылов собирался на придворный маскарад и спрашивал совета у Елисаветы Марковны и ее дочерей; Варвара Алексеевна по этому случаю сказала ему: - Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает".
К старости он стал страдать еще и недержанием мочи и мог пустить струю в штаны прямо на придворном приёме.
Крылов обожал всякую живность, в особенности птиц, которых регулярно подкармливал, сначала бросая корм за окно, а потом разбрасывая его по квартире. Птицы стаями залетали в комнаты, оставляя повсюду «следы пиршества», и улетали. Никто за ними не убирал. Грязь и пыль кругом была такая, что гости, иногда приходившие к писателю, не могли найти чистого места, чтобы присесть.
Бетховен тоже не отличался особой аккуратностью, и в его комнатах царил неописуемый беспорядок. Книги и ноты были разбросаны по углам; в одном месте стояла холодная закуска, в другом - закупоренные или пустые бутылки, на пульте - наброски нового квартета, на столе - остатки завтрака, на полу - письма. И при всем при этом, как любой честный бюргер, он любил прославлять свою аккуратность и любовь к порядку!
Кроме того, у Бетховена была еще одна неприятная привычка: он любил плеваться из окна.
Закончим наш краткий обзор знаменитых неряхах воспоминаниями Шаляпина о выдающемся живописце Коровине, который, увы, тоже не был примером аккуратности. Вот как выглядела его мастерская: «Полуоткрытая коробка сардинок с засохшей в дугу от времени сардинкой, струны от скрипки или виолончели, удочка, всевозможные краски в тюбиках и без тюбиков, пара очков, чулки, оторванные почему-то каблуки от сапог, старые газеты, нанесенные на бумагу отрывочные записи, гуммиарабик или синдетикон, засохший василек, банка с червями, тоже уже засохшими. И не дай бог, если кто-нибудь ненароком переместит сардинки или червяков!»
Знаменитые чистюли
Федора Михайловича Достоевского невероятно коробила всякая нечистоплотность, особенно в одежде. Если он видел мятый фрак на приятеле, то непременно устраивал ему головомойку. А уж если заметит пятно на галстуке или костюме, - то прощай дружба!
К числу «аккуратистов» следует отнести и Чехова. «В комнате его, - вспоминал Бунин, - была удивительная чистота, спальня была похожа на девичью. Как ни слаб бывал он порой, ни малейшей поблажки не давал он себе в одежде... Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто».
Решив как-то отправиться в гости к Толстому, Антон Павлович целый час выбирал себе одежду, выходя из спальни то в одних, то в других штанах: одни ему казались неприлично узкими, а другие излишне широкими.
Об аккуратности Александра Блока ходили анекдоты. По свидетельству Чуковского, поэт любил каждую вещь аккуратно обвернуть бумажкой, перевязать шнурочком; ему страшно нравились разного рода футлярчики, коробочки...
А вот у Сергея Есенина чистоплотность выражалась в том, что он по два раза в день брился и тщательно мыл, а затем густо душил голову. И даже пудрился и завивался.
Была у него и ненасытная жадность к дорогой одежде. Особенно - к цветистым галстукам. Он покупал их везде: к Москве, в Берлине, в Америке. Однажды из-за границы он привез их целый чемодан. И еще у Есенина была слабость к духам и цветочным запахам. Он по ароматам даже женщин оценивал: сиренью или ландышем пахли хорошие девушки, а табаком и потом - скверные.
Знаменитые неряхи
О неряшливости Гоголя ходили легенды. Он редко умывался по утрам, всегда ходил в грязном белье и выпачканном платье. Одна из многочисленных причуд писателя - страсть к катанию хлебных шариков. Порой он незаметно подбрасывал их в суп рядом сидящих.
Не утруждал себя соблюдением гигиены и баснописец Иван Андреевич Крылов. "Комнаты Крылова похожи больше на берлогу медведя, чем на жилище порядочного человека. Все: полы, стены, лестница, к нему ведущая, кухня, одновременно служащая и прихожей, мебель, - все в высшей степени неопрятно", - вспоминал А.В. Никитенко. Он крайне неохотно менял белье и вообще одежду, мылся только по «большим праздникам», никогда не причесывался. При этом, даже в прохладную погоду, сильно потел. "Однажды, - свидетельствует Ф.Г. Солнцев, - Крылов собирался на придворный маскарад и спрашивал совета у Елисаветы Марковны и ее дочерей; Варвара Алексеевна по этому случаю сказала ему: - Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает".
К старости он стал страдать еще и недержанием мочи и мог пустить струю в штаны прямо на придворном приёме.
Крылов обожал всякую живность, в особенности птиц, которых регулярно подкармливал, сначала бросая корм за окно, а потом разбрасывая его по квартире. Птицы стаями залетали в комнаты, оставляя повсюду «следы пиршества», и улетали. Никто за ними не убирал. Грязь и пыль кругом была такая, что гости, иногда приходившие к писателю, не могли найти чистого места, чтобы присесть.
Бетховен тоже не отличался особой аккуратностью, и в его комнатах царил неописуемый беспорядок. Книги и ноты были разбросаны по углам; в одном месте стояла холодная закуска, в другом - закупоренные или пустые бутылки, на пульте - наброски нового квартета, на столе - остатки завтрака, на полу - письма. И при всем при этом, как любой честный бюргер, он любил прославлять свою аккуратность и любовь к порядку!
Кроме того, у Бетховена была еще одна неприятная привычка: он любил плеваться из окна.
Закончим наш краткий обзор знаменитых неряхах воспоминаниями Шаляпина о выдающемся живописце Коровине, который, увы, тоже не был примером аккуратности. Вот как выглядела его мастерская: «Полуоткрытая коробка сардинок с засохшей в дугу от времени сардинкой, струны от скрипки или виолончели, удочка, всевозможные краски в тюбиках и без тюбиков, пара очков, чулки, оторванные почему-то каблуки от сапог, старые газеты, нанесенные на бумагу отрывочные записи, гуммиарабик или синдетикон, засохший василек, банка с червями, тоже уже засохшими. И не дай бог, если кто-нибудь ненароком переместит сардинки или червяков!»
Знаменитые чистюли
Федора Михайловича Достоевского невероятно коробила всякая нечистоплотность, особенно в одежде. Если он видел мятый фрак на приятеле, то непременно устраивал ему головомойку. А уж если заметит пятно на галстуке или костюме, - то прощай дружба!
К числу «аккуратистов» следует отнести и Чехова. «В комнате его, - вспоминал Бунин, - была удивительная чистота, спальня была похожа на девичью. Как ни слаб бывал он порой, ни малейшей поблажки не давал он себе в одежде... Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто».
Решив как-то отправиться в гости к Толстому, Антон Павлович целый час выбирал себе одежду, выходя из спальни то в одних, то в других штанах: одни ему казались неприлично узкими, а другие излишне широкими.
Об аккуратности Александра Блока ходили анекдоты. По свидетельству Чуковского, поэт любил каждую вещь аккуратно обвернуть бумажкой, перевязать шнурочком; ему страшно нравились разного рода футлярчики, коробочки...
А вот у Сергея Есенина чистоплотность выражалась в том, что он по два раза в день брился и тщательно мыл, а затем густо душил голову. И даже пудрился и завивался.
Была у него и ненасытная жадность к дорогой одежде. Особенно - к цветистым галстукам. Он покупал их везде: к Москве, в Берлине, в Америке. Однажды из-за границы он привез их целый чемодан. И еще у Есенина была слабость к духам и цветочным запахам. Он по ароматам даже женщин оценивал: сиренью или ландышем пахли хорошие девушки, а табаком и потом - скверные.