Георгий Почепцов: Почему пропаганда часто побеждает правду
Пропаганда является управляемым информационным потоком, поэтому и любима властью. В отличие от естественного информационного потока в ней есть «архитекторы» и «строители», выстраивающие в массовом сознании нужный тип действительности.В ответ в голове гражданина может быть выстроен «переводчик», способный «понимать» сказанное, переводя все в реальность. Но это требует дополнительных усилий, на что не у каждого есть время и желание.
В любом случае «осколки» государственного видения будут присутствовать в голове из-за их постоянной повторяемости везде и всюду. В советское время лозунг «Слава КПСС» висел просто на зданиях, как и реклама «Летайте самолетами Аэрофлота». Но и то, и другое не надо было рекламировать, поскольку ни другой партии, ни другой авиакомпании просто не было.
Подобное давление официоза снималось анекдотами, поскольку разум человека хоть и не ленив, но не настолько. На тему лозунга Слава КПСС бытовали такие «колкости»:
- Грузин смотрит на плакат и недоуменно восклицает: «Кто такой Слава Метревели знаю, а кто такой Слава КПСС - нет!»;
- Чукча приехал домой из Москвы и рассказывает: «Чукча в Москве был, чукча умным стал, все знает. Оказывается, Карл, Маркс, Фридрих, Энгельс не четыре человека, а два. А Слава КПСС - вообще не человек»;
- Муж застав жену на измене с гневом высказывается: «Не будь Я членом партии, я бы тебя избил до полусмерти, не будь я членом партии я бы тебя выволок за волосы на улицу и т д. Бедная жена стоит с расширенными от страха глазами и шепчет: Слава КПСС! Слава КПСС!».
Философы, цитируя Аристотеля, говорят о человеке как о социальном животном, но человек также является и информационным животным, поглощающим и порождающим информацию. Никто на Земле, кроме человека, так не зависим от информации. Информированный человек - сильный человек, поэтому все так и пытаются «запудрить ему мозги». Информация дает ему возможность выбрать тот путь, по которому идти, и все хотят, чтобы он послушался их советов, куда и как следует двигаться.
Пропаганда представляет собой индустриальный способ доказательства единственности и правильности своей правды, и в этом ее главная сила, поскольку она мощна и выступает против индивида, у которого нет подобных возможностей. Раньше так влияли религия и идеология, сегодня - политика и бизнес.
Пропаганда - системна, она придет в твой дом из множества источников, говоря о том же другими словами.
В советское время бытовала шутка, что, даже включив утюг, можно услышать пропаганду, настолько она была распространена во множестве видов и подвидов.
Пропаганда может быть везде, условно говоря, даже под кроватью. Пропаганда - это идеология, которую спрятали поближе к нам, чтобы придать ей естественный характер. Идеология, которая пришла с официоза улицы в наш дом, должна хоть немного потерять свой «источник». На улице она может быть боевой и пугающей, зато дома она принимает вид нашего мирного защитника от всех угроз, которые сама же красочно описывает вне зависимости от того, насколько они реальны.
Пропаганда - это переводчик официоза на язык аудитории. Она может усиливать то, чего нет, и замалчивать то, что есть.
Она легко опирается на вымышленное прошлое и будущее, чтобы оправдать настоящее. Любая социальная общность опирается на пропаганду, особенно сильны в этом плане религия, политика и идеология, для которых единство взглядов населения очень важно.
Пропаганда присутствует в каждой мелочи нашего бытия. Она спрятана там, где мы бы никогда не подумали. Социальная система реализуется во множестве формально независимых от нее элементов. Мир идеологии/пропаганды пытается проникнуть в мир человека. Вот два казалось бы далеких от пропаганды примера: американский фаст-фуд и советская новогодняя открытка.
И. Сохань пишет о фаст-фуде так [1]:
- «Фаст-фуд оказывается исключительно индустриализированной пищей, главное в которой - ее приготовление не самим потребителем, а неким анонимным институтом, который кормит, реализуя особую модель потребления пищи: есть тот, кто кормит - не только обеспечивает едой, но едой уже приготовленной, - и есть кормимый - тот, кто пищу не готовит, но получает в уже годном к употреблению виде. Фаст-фуд инициирует возможность исключения из ряда базовых повседневных гастрономических практик приготовление пищи, что, на первый взгляд, может показаться безобидным избавлением от обременяющей необходимости, но на самом деле может привести в изменениям в самой структуре семьи вплоть до ее исчезновения как таковой»;
- «Что касается гастрономического уровня, то в фаст-фуде он подвергнут определенной девальвации, т. к. функция застольного этикета сильно упрощена - с одной стороны, застольные практики потребления фаст-фуда не требуют не только предметного наполнения пространства трапезы (упразднение посуды - замена ее на одноразовые симулякры); но и вытесняют саму идею приема пищи как коммуникативного топоса в рамках «человек и его пища» и «человек, его пища и сотрапезники». В фаст-фуде гипертрофированно представлены два уровня гастрономического потребления - в одиночестве, на бегу, как перекус, где доминирует идея пищи как топлива, поставляемого в функционализированную телесность; и - фаст-фуд может рассматриваться экстремально публичным пространством приема пищи, где все со всеми и одновременно каждый сам по себе. Этот вариант наиболее представлен в архитектонике Макдональдс, которую можно рассматривать в стилистике паноптикума. Обращаясь к последнему уровню гастрономической культуры, понимаемому как возможность гастрономической рефлексии, необходимо выделить ее специфичность в отношении фаст-фуда. Первичная гастрономическая рефлексия дана как традиционный вариант репрезентации гастрономической культуры - в формате кулинарной книги, которая, как это представляется с должной долей очевидности, в отношении фаст-фуда невозможна. Тем более компенсирующим потенциалом обладает рефлексия над феноменом фаст-фуда средствами гуманитаристики - результаты такой рефлексии могут быть весьма впечатляющими в плане обнаружения тесной связи актуальных гастрономических практик и приоритетных способов формирования антропной идентичности»;
- «Большую часть характеристик утопической модели мира можно наблюдать и в американском типе культуры: мечта, урбанизм, новый тип идентичности, противоположный традиционному (включающему в себя и этническую идентичность - на это следует обратить особое внимание, т.к. исследования этнической идентичности все-таки создают определенное представление о значимости национальной пищи для конструирования этнического самосознания. Новый тип идентичности, освобожденный от этнического параметра, потребовал особого типа гастрономической культуры); географическая архитектоника утопии выражена в расположении Америки - это материк, омываемый океаном. Утопия основывается на вере в колоссальную значимость социальных условий для человека, которые выступают главной детерминантой его личности - поэтому в основе Америки была идея нации, которая породила народ - социальный договор о будущем проекте создания особого общественного проекта был раньше его исторических условий - основного агента этого проекта, народа».
Мы видим, что фаст-фуд отнюдь не случаен для Америки. Он отражает ее идеологию.
Кстати, А. Микоян после поездки в США стал продвигать идеи фабрик-кухонь в СССР, и это соответствовало идеям индустриализации.
О. Кибалко проанализировала новогодние открытки, выделив них следующие моменты [2]:
«В новогодних открытках 60-х годов прошлого столетия широко использовалась космическая тематика, что несомненно напрямую связывало политику СССР в освоении космоса (космическую программу), первый полёт человека в космос (1961 год) и популяризацию достижений советского государства среди населения страны. Массовая культура являла собой отличный способ распространения требуемой информации, где каждый объект помимо экономического аспекта (открытки, календари, постеры и пр. - являлись товаром) имел визуальный аспект с идеологической составляющей, соответствующей духу времени, требованиям заказчика и проиллюстрированной кистью художника»;
«Ни на одной из приведенных в пример открыток нет Деда Мороза, Снегурочки, снеговика и других сказочных героев (хотя их «реабилитация» произошла ещё в 1935 году вместе с новогодним деревом - ёлкой, однако в оформлении новогодних открыток персонажи появлялись не так часто). 60-е годы и полёты в космос подстегнули советскую науку и технический прогресс. СССР в очередной раз ощущал себя победителем, что прослеживается в дополнительной символике на тех же открытках - земной шар, космическая станция, ГЭС, Останкино, символически изображенные кремлёвские куранты, серп и молот и др.»;
«Советская социальная коммуникативная среда отражалась в знаковой системе новогодних поздравительных открыток СССР. Изображения изобиловали присутствием знаков, призванных воздействовать на непосредственных участников ситуации. Имея явные и сопутствующие значения, знаки формировали идеологию советского общества. В разные периоды существования Советского Союза, новогодняя открытка представляла собой средство агитационно-массовой пропаганды: - здорового образа жизни и семейных ценностей; - научно-технических достижений и прогресса; - национального патриотизма; - советской и русской культуры и много другого. Причём динамика формирования семантики непосредственно связывается с определенным отрезком времени советского государства, в котором реализовывалось символическое пространство, отражающее историко-экономические процессы страны и общества».
Государство разговаривает со своими гражданами даже не на их языке, как пытается сделать это бизнес, а все равно на своем. Вспомним, к примеру, утренники в детских садах советского времени, где даже дети произносили правильные политически стихи. Это сквозь них «говорило» государство.
Но и для взрослых. Вот, к примеру, начало стихотворения Я. Купала:
О Сталине мудром я песню слагаю,
А песня - от сердца, а песня такая,
Что всюду летит и звенит, не смолкая,
И нет у конца ей, и нет у ей края...
О Сталине мудром я песню слагаю.
Со Сталиным вольно живется на свете:
Как ясное солнце, он греет и светит,
Пути пролагает к великой победе,
Чтоб радостней было и взрослым, и детям...
Со Сталиным вольно живется на свете.
Как песня, живет его имя в народе,
- В просторах полей и на каждом заводе;
В колхозные хаты он гостем приходит,
Он с нами повсюду - в живом хороводе…
Как песня, живет его имя в народе [3].
А вот начало стихотворения В. Лебедева-Кумача «Его портрет»:
Товарищ! Пройдем по земле советской -
Заглянем в квартиры, в завком, в сельсовет, В
школу, в кино, в санаторий детский -
Всюду мы встретим знакомый портрет.
В дальних зимовках, покрытых снегами,
В светлых дворцах академий наук -
Всюду он зримо присутствует с нами,
Вождь и учитель, товарищ и друг.
В доме колхозном с почетного места
Милые сердцу портреты глядят:
Сын-пулеметчик, дочурка-невеста,
А посредине - портрет вождя.
Интересно, что оба стихотворения построены не столько на рассказе о действиях самого Сталина, сколько о реакции населения на него. Они программируют четкий вид такой реакции - поклонение.
И даже Песня чекистов моделируют ту же реакцию [4]:
Величье сталинского слова
Глубоко в сердце мы храним.
В боях за Сталина родного
Всю кровь по капле отдадим.
И такой припев у песни:
Чекисты мы, нам Родина доверила
Всегда беречь родной советский дом.
Вперед, за Сталиным ведет нас Берия,
Мы к зорям будущим уверенно идем.
Родной семье народов нужен
Чекистов острый, зоркий взгляд.
Они отточенным оружьем
Свободу Родины хранят.
Обратим заодно внимание и на такой нюанс: именно чекисты хранят свободу…
Как видим, в определенные периоды истории пропаганда становится жизнью, а жизнь пропагандой. Их трудно разделить, поскольку пропаганда захватывает все возможные пространства: физическое, информационное и виртуальное. И укрыться от такого мощного воздействия было негде, о чем говорил такой советский анекдот: Человек смотрит телевизор, в котором Брежнев говорит речь на съезде. Переключает на другую программу - снова то же самое. Переключает на третью - и там Брежнев. Переключает снова, а в кадре мужчина в костюме, грозит пальцем: «Я тебе попереключаю».
Иногда «градус» пропаганды даже зашкаливал. Чуковского ругала сама Крупская так, что Корней Иванович задумывался о своем будущем. Он попал под раздачу критики: «идеологическим нападкам подверглась «Муха Цокотуха» - сказка, особенно любимая автором; даже спустя двадцать лет, в тяжелую минуту вспоминая о своей былой власти над стихом, он в первую очередь называет именно «Муху Цокотуху». «Самый страшный бой был по поводу «Мухи Цокотухи»: буржуазная книга, мещанство, варенье, купеческий быт, свадьба, именины, комарик одет гусаром…». По мнению Гублита, «муха есть переодетая принцесса, а комар - переодетый принц», «рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе», она «улыбается слишком кокетливо», «они флиртуют». Сказка подрывает веру детей в торжество коллектива, в ней выражено сочувствие кулацкой идеологии («А жуки рогатые, мужики богатые»), она восхваляет «мещанство и кулацкое накопление», она (а также «Тараканище» и «Крокодил») дает «неправильное представление о мире животных и насекомых». Критики выдвигают лозунг: оградим нашего ребенка от чуждых влияний! Следует заменить нереальные фантастические сказки простыми реальными рассказами из мира действительности и природы» [5].
Пропаганда становится особо опасной, когда под нее начинают «подгонять» жизнь. Приоритетность пропаганды превращает реальную жизнь людей в кошмар. Это происходит, когда вторичная действительность превращается в первичную. Реальность и ее описание не могут меняться местами. Помните из детского? Что нам стоит дом построить? Нарисуем, будем жить… Пропаганда, как раз это и делает, не строит, а рисует, правда, тем самым помогая строительству…
Пропаганда увеличивает объемы правильных с точки зрения государства текстов. В результате тексты неправильные занимают все меньше и меньше места. Их в принципе становится даже не так легко обнаружить.
Можно выделить три пути построения пропаганды. Примем для них такие условные названия:
«Армейский»: отталкивание только от своей модели мира, от которого получатель не может уклониться,
«Бизнесовый»: отталкивание от модели мира получателя, что позволяет усиливать рекламное воздействие,
«Соцмедийный»: отталкивание от двух моделей, как это происходит в соцмедиа, где в результате разгораются споры, а не вырабатывается единое мнение.
В первом случае идет доминирование организационной модели, ее точка зрения считается более важной, поэтому здесь государство побеждает индивида, делая это множеством способов. Его голос звучит громче из-за множества источников и разнообразия подачи: от просто новостей до телевизионных ток-шоу и фильмов. Человеку легче принять навязываемую точку зрения, чем бороться с ней. Тем более отклонение от нее, к примеру, в советское время несло неприятности для индивида.
Пропаганда старается быть эмоциональным воздействием, поскольку это облегчает вход в массовое сознание.
Это кино и сериалы, где мы автоматически проникаемся ходом мыслей героев. Привлекательные и красивые герои порождают хорошие мысли, заодно побеждая врагов с их неправильными мыслями.
Однотипно фейки и конспирология, как анонимный вариант пропаганды, всегда строятся на эмоциональном входе, особенно негативном, поэтому они распространяются во много раз сильнее, чем позитивные сообщения. Чисто биологически отрицательная информация важнее для человека, чем информация позитивная. На негативную тот далекий пещерный человек должен был реагировать моментально…
Просто передача (объективной) информации не особо продуктивна для воздействия, она должна четко опираться на понимание того, как именно из точки А можно перейти в точку Б массового сознания. Изменение массового сознания и поведения позволяет на следующем этапе менять уже и индивидуальное поведение.
Пропаганда часто несет в себе и правду, и ложь одновременно, поэтому ее не так легко отбросить. Как пелось в советское время: Песне ты не скажешь до свиданья, Песня не прощается с тобой. Точно так происходит даже с пропагандой. Даже полностью лживая пропаганда, все же не уходит полностью.
Пропаганда часто строится на простом усилении или негатива или позитива объекта внимания.
Это древний подход, который, например, массовым стал у Сталина, когда академикам «приклеивался» ярлык «врага народа». Само такое обозначение уже как бы не требовало дополнительных доказательств.Украинские войска российские медиа называли «карателями», а своих оппозиционных журналистов - «иноагентами». Тем самым такое обозначение как бы заранее задает отрицательную реакцию массового сознания, причем делает это, опираясь на многолетний опыт.
Перед нами смена языка описания с нейтрального на пропагандистский. И в этом ином типе языка мы получаем, программирование реакции населения. А пропаганда - это как раз не столько описание мира, как его программирование через изменение массового сознания.
А. Юрчак подчеркивает такую «хронологическую» особенность советской пропаганды: «70-е годы были отмечены тем, что идеологический язык партийный, который мы встречали, скажем, в передовицах «Правды» или в речах на этих собраниях, он был очень такой структурированный, его практически было не понять на уровне буквальных высказываний иногда, потому что он был такой сложный и совершенно повторяющийся, цитируемый, он из одной речи в другую повторялся. И я стал отслеживать, как же этот язык образовался. И в принципе в конце 40-х - в начале 50-х он был другой, он был намного более открытый. Он бы не менее идеологическим, но там была идея, что вот есть специалист по этому языку, такой внешний арбитр, роль его играл Сталин, либо его все представители. И постоянно издавались различные книги, различные статьи писались в газетах по поводу того, почему вот этот редактор неправильно высказался, почему в этой театральной постановке неправильное высказывание, надо его поменять. А после смерти Сталина, когда культ был раскритикован, и вообще появилась эта идея десталинизации, хотя она не была проведена до конца, но тем не менее, вот эта позиция внешнего арбитра исчезла. И язык стал структурироваться и замерзать, превратился в такую структуру повторяющуюся, где не так важно было читать буквально, что он означает, важно было повторять форму, и все секретари повторяли на уровне формы этот язык. Получилась такая ритуализация. То же самое было на уровне практик тоже, там, собраний, как собрания проводились. Появились специальные сценарии того, как проводить собрание, как проводить аттестацию - этого не было до этого. Появилось невероятное структурирование всех идеологических практик, идеологических ритуалов» [6].
Назовем это ритуализацией пропаганды, которую, вероятно, в свое время прошла и религия, перейдя от нарративов, описывающих близкое время для слушателей, к чисто виртуальному. Брежневское время жило именно в такой ритуальной пропаганде, когда «вчера» и «завтра» как бы сливались воедино. Кстати, сегодняшняя путинская пропаганда вновь уходит от современности в далекое прошлое. Этим переходом из «сегодня» во «вчера» пытаются закрыть недовольство граждан.
И главным идеологом Кремля именуют Н. Патрушева, картина мира которого выглядит так: «По мнению Патрушева, у мира после пандемии те же враги, что и до нее: НАТО, США и ее союзники с их «порочными ценностями». Он даже предполагает, что Вашингтон играет роль в распространении вируса, «разрабатывая биологическое оружие вдоль границ России и Китая». Его тезис: Соединенные Штаты хотят «расчленить Россию, чтобы получить доступ к ее огромным ресурсам». Путин с ним согласен. Он полностью доверяет Коле, который старше его на год. Например, во время подготовки к саммиту с Джо Байденом 16 июня в Женеве к американскому советнику по национальной безопасности он направил именно Патрушева, а не бывшего премьер-министра Дмитрия Медведева» [7].
История стала одним из главных форпостов, поскольку она не должна быть «текучей», разрешающей разные интерпретации. По этой причине В. Путин создает межведомственную комиссию по историческому просвещению, имеющей такие цели: «В целях обеспечения планомерного и наступательного подхода к вопросу отстаивания национальных интересов РФ, связанных с сохранением исторической памяти и развитием просветительской деятельности в области истории, постановляю образовать межведомственную комиссию по историческому просвещению» [8].
Но все понимают, что государственная машина не в состоянии решать научные споры, поскольку имеет совсем другой инструментарий. И цели ее далеки от поиска научной истины, поскольку она всегда нацелена на поиск «врагов».
История интересна власти лишь по одной причине, она позволяет удерживать картину мира сегодняшнего дня. Это можно сделать, поскольку в прошлом множество разных событий и еще больше интерпретаций. И все самые разные «кирпичики» для нужного типа фундамента. Прошлое - вторично, в фокусе - настоящее.
Историю не писали, а создавали и в дореволюционное время, и в сталинское. И. Грецкий напомнил и о сегодняшнем: «В 2009 году Кремль уже объявлял «крестовый поход» против «фальсификаторов истории». Тогда президент Медведев тоже создал комиссию, куда все так же входило много представителей силовых ведомств. Были и профессиональные историки, вроде академика Юрия Пивоварова и Николая Сванидзе. Тот же Нарышкин, будучи главой администрации президента, комиссию и возглавил» [9].
Всем понятно, что теперь пропаганды станет еще больше, а науки - еще меньше. И уже замаячили новые последствия - объявили, что и театры пора призвать к порядку: «Ничего, конечно, нет удивительного том, что в именно в сферу искусства и гуманитарных наук лезут с медвежьей грацией разнообразные начальники (тут к месту вспомнить про свежесозданную комиссию под руководством Мединского, которая должна будет выработать идеологически верную трактовку истории, а также «бороться с фальсификацией» - это уж само собой, организовывать «контрпропагандистские мероприятия» и анализировать деятельность «иностранных структур и лиц, наносящую вред национальным интересам Российской Федерации в исторической сфере»)» ([10], см. также [11 - 12]).
Даже в советское время именно в театре иногда могло проскакивать иное мнение. Сегодня в принципе важно то, что «иное», то есть неофициальное мнение теперь не имеет ценности, а даже становится опасным.
Мы живем в мире образов, умираем за образы и ведем за них войны. К власти приходят их производители
Управление историей многими воспринимается отрицательно. Вот мнение историка Н. Соколова: «Штука в том, что здесь как всегда путаются два разных пласта, в которых функционирует в обществе историческое знание. С одной стороны, есть историческая наука, там никакой наступательной идеологии быть не может, она руководствуется фактами, опирается на проверяемые источники, не фальсифицированные базы данных. Тут никакого наступления быть не может. Есть, с другой стороны, всякая историческая публицистика, есть то, что сейчас в последнее время называют публичной историей, которой пользуются политики в качестве аргументов в политической борьбе. Здесь уже действительно работают скорее мифологемы, чем исторические факты. Я чрезвычайно боюсь за судьбу исторической науки в России после образования этой комиссии, потому что наступит всеобщее смешение, идеология начнет толкаться в сферу науки» [13].
Н. Соколов напоминает нам об опасности избранного пути: «Мы знаем совершенно точно и уже детально, как формировался сталинский курс. Сначала он был создан для начальной школы, а потом эти тезисы были развернуты в учебниках для университетов, когда факультеты были восстановлены. Товарищ Сталин лично редактировал этот учебник, лично вписывал туда труды Александра Невского, борьбу с Западом и прочие тезисы, которые сейчас нам повторяют. Это ровно сталинская оптика взгляда на российскую историю» (там же).
Д. Быков также резко высказался об избранном для страны пути: «Я вам скажу, в чем великая историческая заслуга Владимира Путина и его времени. Заслуга столь значительная, что у него есть все шансы на память более благодарную, чем у Сталина, Брежнева или Ельцина. Он больше всех скомпрометировал авторитаризм, несменяемость, поощрение лояльных и отсев талантливых. Он продемонстрировал всю нищету казенного патриотизма и спецслужебного национализма. Он добил все, что поднимало головы после оттепели и перестройки. Он и его режим были самыми наглядными свидетельствами тупиковости этого пути. И есть еще надежда, что для окончательной расправы с этими идеями и методами он воздержится от всемирного апокалипсиса, потому что все уже понятно» [14].
Управление историей рассматривается населением, а точнее интеллектуальной его прослойкой, как очередной вариант контроля со стороны государства, поскольку контроль прошлого напрямую связан с ужесточением контроля настоящего.
Оруэлл был прав, написав: «Кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее. Кто контролирует настоящее, тот контролирует прошлое».
Наши мозги живут не столько в физическом пространстве, как в информационном и виртуальном. И именно ими легче управлять, поскольку там нет инерционности, свойственной пространству физическому.
В принципе все это возникает в кризисные периоды. Постсоветское пространство прошло эту трансформацию своей истории после 1991 года, как до этого после 1917. И то, и другое было крутой ломкой картины мира, что было возможным, поскольку реальные трансформации проходили и в физическом пространстве. И тогда, и потом внезапно возникало забытое чувство страха, которое облегчало смену картины мира.
Пошли запреты на рекламу и кино [15-18]. Причем аргументы очень суровые, даже против аниме: «Человек отличается от животных тем, что у нас слово - это значимый побудительный символ, - констатировал после просмотра очередного фрагмента доктор психологических наук, начальник отдела судебной психолого-педагогической экспертизы Санкт-Петербургского института независимой экспертизы и оценки Василий Белов. - Слово формирует интерес к тематике смерти среди детей с нестабильной психикой и тем самым создает суицидальную воронку, в которую их затягивает. Во время прохождения возрастных кризисов внушаемость ребенка резко повышается, ему можно буквально переформатировать психику» [19].
Ранее, даже в более «мягкий» период, запрету подвергся фильм «Смерть Сталина». С тех пор такая практика уже никого не удивляет. А тогда в пользу запрета высказались многие известные лица: «Первый зампред комитета по культуре ГД РФ Елена Драпеко, подписавшая письмо, заявила журналистам, что «Смерть Сталина» является элементом информационной войны и содержит «элементы нарушения законодательства». Зампред ЦК КПРФ Юрий Афонин согласился с мнением, что картина является частью информационной войны против России. Он полагает, что картина «совершенно четко формирует негативное отношение к прошлому нашей страны». Депутат Госдумы РФ Наталья Поклонская после отзыва прокатного удостоверения фильма заявила, что обсуждение «Смерти Сталина» показало защитникам свободы творчества ее пределы: она заканчивается там, где начинается посягательство на права других людей» ([20], см. возникшие по этому поводу бурные дискуссии [21-25]).
В результате всего этого мир становится все более и более однообразным, и первыми при этом страдают те сферы, где, наоборот, ценится оригинальность, то есть литература и искусство, а пропаганда живет в повторе, видя в нем свою силу. По этой причине то, что от нее отклоняется и вызывает подозрение у государства.
Пропаганда направлена на то, чтобы иного мнения не было вовсе. Мозги должны ходить строем, тогда любое отклонение будет всегда на виду.
А поскольку наш мир все более удаляется от приоритетности физического пространства, будет расти и роль пропаганды. Не ее жесткого варианта, который был в советское время, а более мягкого.
Оригинал публикации здесь
К вопросу о невидимом информационном управлении массовым сознанием
Информация может быть счастьем и горем для человека, поскольку жизнь вне информационных потоков сегодня невозможна. Создается ощущение, что мы пропустим нечто важное, уйдя от информационного потока. Люди разговаривают друг с другом, не выпуская из рук свои телефоны. Они могут сидеть рядом за столом, но каждый в своем информационном поле.Читать дальше...
Кое что из истории манипуляций нашим сознанием и есть ли будущее у парапсихологии
Ускоренное развитие, в которое вошел мир, подталкиваемый в числе прочего и ковидом, “втянет” в себе все сферы. По этой причине начальные работы по распознаванию мыслей, например, перейдут на следующий этап, как и многое другое, о чем мы не догадываемся.
Читать дальше...
Георгий Почепцов: КОРОНАВИРУС КАК ДОСРОЧНЫЙ ПРИХОД БУДУЩЕГО (часть 1)