Оккупационный синдром
У каждого из нас всегда есть выбор: остаться/стать сволочью или слугой сволочей - или остаться/стать человеком
Сегодня утром в метро увидел спешившего на работу полицейского. Он был в джинсах, но в форменной теплой куртке с надписью «Полиция» на спине и груди. Но я, собственно, не из-за джинсов решил, что он не на службе, - он был без бронежилета. Он поднимался на эскалаторе и не глядел на лица людей, спускавшихся ему навстречу (а куда еще глядеть, стоя на эскалаторе?) - он неприметно непрерывно озирался на стоявших и проходивших рядом каким-то бегающим, тревожным взглядом. И на лице его явно читался… страх на его лице читался, панический страх: вот так, одному, в форменной куртке и без бронежилета, шлема «Джетта» - и в толпе!
И именно в этот момент я остро почувствовал, о чем говорили полицейские «терпилы» и «свидетели», бесконечной чередой допытываемые нами на "процессе 12-ти" по Болотному делу.
« - Я принял решение войти в толпу на задержание особо активного молодого человека, кидавшегося камнями… - И что, задержали? - Нет. - А почему? Что вам помешало? - Я увидел слева, как наших товарищей, сотрудников полиции, пытались затащить в толпу, и пошел им на помощь. - То есть вы не стали задерживать преступника? - Нет. Наших затягивали в толпу...»
« - Я стоял в третьем ряду и держался правой рукой за бронежилет впереди стоящего. - А зачем? - Чтобы его в толпу не затащили. - А затаскивали? - Нет, но могли. - И? - Ну, затащить же могли...»
« - С меня сорвали каску «Джетта» и ухватили за бронежилет!.. - Вас били? - Нет... ну то есть я не помню... Еще ПР-73 вырвали! - И ударили вас ей? - Нет, выкинули в реку. - А почему не ударили? - ... - А что делали граждане, когда отобрали у вас шлем и дубинку? - Смеялись и кричали оскорбительные слова! - И все? - Ну да, оскорбляли...»
Все эти ребята не москвичи. Все они бог знает из каких провинций. По данным их паспортов в графе «место рождения» можно составлять карту «Умершая Россия». И этот гигантский город с непонятными для них людьми, говорящими на почти иностранном языке и живущими непостигаемой жизнью с какими-то марсианскими интересами, совершенно чужой, страшный, пугающий город, где никто никого не знает. Я помню как Веня Ерофеев со смехом рассказывал о своем первом приезде в совершенно еще тихую, маленькую, провинциальную по сегодняшним меркам Москву середины 50-х гг. (из родных ему Чупы, Лоухов и Кировска в Хибинах) поступать в университет: он вышел на площадь трех вокзалов, посмотрел на тогдашние толпы народа и суету машин (да были ли они тогда вообще по нынешнему счету!), увидел высоченные дома... сел и заплакал! Так вот, эти ребятки из провинции попадают в казармы, оказываются практически отрезанными от этой и без того непонятной жизни, им промывают и без того не эйнштейновские мозги отцы-командиры (а образчик такого отца-командира предстал перед нами на "процессе 12-ти" в светлом образе подполковника И. Беловодского, заявившего, что считает себя потерпевшим от всех в зале и что «раз сидят - значит не зря!»), наконец, их обязывают практически всегда и везде быть по полной выкладке - в бронежилете, с дубинкой (простите, со «спецсредством ПР-73»), наручниками, а то и в «Джетте». Даже когда они патрулируют (а вообще - какого хрена?) станции метро.
Поставьте себя на их место: на станцию метро - вниз, в освещенный, сверкающий мрамором зал, где, понятное дело, каждый день режут ножами и заточками и палят из стволов! - посылают в бронежилете, с дубинкой, целым нарядом - кругом же зеленка, партизаны за каждым кустом... Вот и ходят, прижавшись плечом к плечу: зазеваешься на мгновенье - утащат в толпу и поминай как звали! Хорошо если значок с номером найдут - родным (если есть) сообщить...
Так ведет себя оккупационная армия - и это поведение в порядке «второй производной» усиливает и без того нехилый оккупационный синдром. Полиция - в кольце врагов. Враги повсюду. И любые разговоры/уговоры/переговоры становятся невозможными: мы говорим уже не на разных языках - мы живем в разной системе координат. Попросту говоря, мы принципиально по-разному ответим на детский вопрос: «Что такое хорошо и что такое плохо?»
Как известно из истории, из этой ситуации есть всего два выхода: или оккупационная армия помалу вырезает оккупированное население, или уходит.
Для первого варианта нужно, чтобы у оккупантов было чувство превосходства - расового, национального, религиозного, культурного, социального - какого угодно! И чтобы у них была ясная и чистая идея - сияющая или чудовищная (сколь часто это одно и то же!), лишь бы была. Но нет ни того ни другого. А вместо этого - подавленное, запрятанное чувство собственной ущербности и неполноценности: именно оно прорывается прогрессирующими эксцессами озверения и жестокости.
Стало быть, вопрос не в том, что они уйдут, а в той цене, которую мы за это заплатим. И в том, что нам потом делать с ними и с той Россией, которая воспроизводит им подобных пока что с неотвратимостью печатного станка.
P.S. Я надеюсь, никто не сочтет этот текст попыткой «о бедном гусаре замолвить слово»: вопреки распространенному мнению, у каждого из нас всегда есть выбор: остаться/стать сволочью или слугой сволочей - или остаться/стать человеком.
Сергей Шаров-Делоне