Сокуров цинично требует от своего актера доброты, честности, человечности... И актер взрывается, раскрывая миру, насколько всё это противно его природе. В отличие от лицемерия, лжи и безжалостности. Пустые слова, в которые он сам не то, что не верит - не может сдержать смех, когда произносит их: о правосудии, праве, терроризме, защите граждан, свободе мнений - обнажают душу нового Молоха. Четыре минуты экранного времени - и мы видим, и весь мир видит: где мы живем, и кто распоряжается нашей судьбой.
Об этом в своем Livejournal пишет известный российский публицист, философ, психолог Александр Зеличенко.
«Признаться, первой моей реакцией на
диалог Сокурова с Путиным был гнев. Разве так нужно говорить с таким собеседником и на такие темы? Как он может так унижаться! Какой пример! Вместо того, чтобы прямо в лицо, без дипломатии! Что, дескать, палач ты - Ваше Величество! Отпусти немедленно! А то хуже будет! А он - "сердечная просьба", да "умоляю", да "хочу поблагодарить"."Спасибо" да "Извините". Тьфу!.. К кому просьба? Кого умолять? Кого благодарить? Да еще туда же - не стыдно за сегодняшний кинематограф; и за советский стыдно не было; в этом наша русская гениальность и состоит. Понятно, что не стыдно, откуда стыду-то взяться! В общем, слов нет!..
Такой была первая реакция. Но ее быстро сменило восхищение. Какая великолепная режиссерская работа! Какой этюд! Так заставить раскрыться актера! Нет, прав был Тарковский - гений.
Ну, не всё было ровно в творчестве. Ну, были и провалы. Вроде "Фауста". Но вот эта короткометражка точно войдет в историю кино.
Смотрите сами, как выстроена сцена. Увенчанный славою режиссер очень по-человечески просит всемогущего самодержца отпустить упрятанного на 20 (!) лет - это вам не "двушечка", аппетит приходит во время еды - коллегу-режиссера. История, которая уже покрыла позором и страну в целом, и ее кинематографический цех в частности. Итак, Сокуров просит по-доброму, взывает к человеческому в своем актере. "Милосердие выше справедливости". В смысле, что 20 лет Сенцову - это справедливо, только не милосердно. Казалось бы, чистая фаустовщина, продажа души. Но с другой-то стороны - ложь во спасение. В оплату своей души режиссер просит не себе благ - просит спасти человека. Если бы не это, то сразу же можно было бы отказать в уважении... А тут задумаешься... Но режиссерский замысел простирается куда дальше, чем это бывает в аналогичных сделках с дьяволом. "По-русски, по-христиански". "Сложность политического момента". И даже подарить возможность партнеру уравнять точки зрения: "дело не в том, Александр Николаевич, что он как‑то думал иначе, чем МЫ С ВАМИ".
"Условия для "по-христиански" не созрели: пусть пока побудет в потной ладошке, пусть еще попросят, пусть что-то взамен дадут...
И всё это - с откровенной издевающейся насмешкой: что ты лепишь, фрайер, какой по-христиански, какое милосердие!.. Мы не за взгляды его - мы за НАМЕРЕНИЕ. За то, что могло БЫ быть. Если БЫ он был террористом. Всё как всегда: если БЫ мы не отжали Крым, его БЫ отжало НАТО. Если БЫ мы не грабили, они БЫ грабили. Если БЫ мы не убили, они БЫ убили...
И вот - главное достигнуто: партнер раскрылся. Не могу по-христиански. Пока суд мне не разрешит. Что - суд привязан к моему левому мизинцу? Ну, пусть. Пусть могу. Могу, конечно. (Помнит, помнит наше всё, что помилование возможно по инициативе президента.) Но не хочу. Не хочу я по-христиански. И не буду я (в соответствии с требованиями роли царь говорит о себе во множественном числе - не будем мы) по-христитански. Условия для "по-христиански" не созрели: пусть пока побудет в потной ладошке, пусть еще попросят, пусть что-то взамен дадут...
И всё это - с откровенной издевающейся насмешкой: что ты лепишь, фрайер, какой по-христиански, какое милосердие!.. Мы не за взгляды его - мы за НАМЕРЕНИЕ. За то, что могло БЫ быть. Если БЫ он был террористом. Всё как всегда: если БЫ мы не отжали Крым, его БЫ отжало НАТО. Если БЫ мы не грабили, они БЫ грабили. Если БЫ мы не убили, они БЫ убили...
В Америке очередной скандал сегодня. Атака на Бертолуччи. Сорок с лишним лет назад в "Последнем танго в Париже", в сцене изнасилования, в сцене, которой в сценарии не было, он не предупредил заранее Марию Шнайдер о том, что именно собирается снимать. Бертолуччи объясняет это тем, что ему нужна была естественная реакция жертвы изнасилования: чтобы девятнадцатилетняя актриса действительно чувстовала себя изнасилованной. И он этого добился.
В сцене, которую поставил Сокуров, происходит нечто подобное. Только насилуют не юную девушку, а пожилого правителя. Насилуют добром. Сокуров цинично требует от своего актера доброты, честности, человечности... И актер взрывается, раскрывая миру, насколько всё это противно его природе. В отличие от лицемерия, лжи и безжалостности. Пустые слова, в которые он сам не то, что не верит - не может сдержать смех, когда произносит их: о правосудии, праве, терроризме, защите граждан, свободе мнений - обнажают душу нового Молоха. Четыре минуты экранного времени - и мы видим, и весь мир видит: где мы живем, и кто распоряжается нашей судьбой. Пятый фильм тетралогии про небожителей и их концы.
Браво, Сокуров! ...» Читать далее у
russkiysvet в
По-русски, по-христиански Click to view