Чушь, часть первая
Записки на манжетах.
Я никогда-никогда-никогда дневника не вел. Я вам лучше книжку напишу, чем дневник стану вести. Я здесь не за этим. Но душка Эрнесто, наш командор, уговорил таки. Сказал, что либо директива 32, либо остаток жизни новости об укладке асфальта на улицах Марса. Четверть ставки, стабильная жизнь в пределе безопасных систем и разочарованная старость в окружении спиногрызов.
Никто меня здесь не любит. Кроме Вероники, пожалуй - если она вообще умеет что-то испытывать. А Марко так вообще готов пенделя под зад дать.
Один только раз он меня поддержал. Выходим с нашим маэстро по безопасности от командора, как раз после разъяснения тридцать второй директивы, я ему в чувствах говорю:
- Можете меня расстрелять, о доблестный вожак стражей, но адмирал Эшфорд - это такой космический мудак. А наш душка Эрнесто из-за субординации делает вид, что этого не знает.
Марко смотрит на меня с прищуром, смуглый такой, строгий, не то индус, не то индеец, кто его знает, и говорит стальным голосом:
- Имел бы ты звание, Кирилл, я бы устроил публичное наказание. И - обратно в освоенные миры.
А сам голову задрал, будто чихнуть захотел, и плавно так опустил, от меня глаз не отрывая, до касания подбородком груди. Кивнул вроде, согласился. Но даже, индийская харя такая, не улыбнулся. И пошел себе.
Мне кажется, в детстве у него было мало друзей.
Я даже не знаю, кому потом мой дневник достанется. У меня нет персонального психолога. Был один, но я его сломал ненароком. Подлый мы народец - журналисты.
Хотите дневник? Будет вам дневник. Поток первосортной чуши. Алоха, персональный психолог.
К черту дату, не помню, какой сегодня день. 4 мая, что ли.
Я никогда-никогда-никогда дневника не вел. Я вам лучше книжку напишу, чем дневник стану вести. Я здесь не за этим. Но душка Эрнесто, наш командор, уговорил таки. Сказал, что либо директива 32, либо остаток жизни новости об укладке асфальта на улицах Марса. Четверть ставки, стабильная жизнь в пределе безопасных систем и разочарованная старость в окружении спиногрызов.
Никто меня здесь не любит. Кроме Вероники, пожалуй - если она вообще умеет что-то испытывать. А Марко так вообще готов пенделя под зад дать.
Один только раз он меня поддержал. Выходим с нашим маэстро по безопасности от командора, как раз после разъяснения тридцать второй директивы, я ему в чувствах говорю:
- Можете меня расстрелять, о доблестный вожак стражей, но адмирал Эшфорд - это такой космический мудак. А наш душка Эрнесто из-за субординации делает вид, что этого не знает.
Марко смотрит на меня с прищуром, смуглый такой, строгий, не то индус, не то индеец, кто его знает, и говорит стальным голосом:
- Имел бы ты звание, Кирилл, я бы устроил публичное наказание. И - обратно в освоенные миры.
А сам голову задрал, будто чихнуть захотел, и плавно так опустил, от меня глаз не отрывая, до касания подбородком груди. Кивнул вроде, согласился. Но даже, индийская харя такая, не улыбнулся. И пошел себе.
Мне кажется, в детстве у него было мало друзей.
Я даже не знаю, кому потом мой дневник достанется. У меня нет персонального психолога. Был один, но я его сломал ненароком. Подлый мы народец - журналисты.
Хотите дневник? Будет вам дневник. Поток первосортной чуши. Алоха, персональный психолог.
К черту дату, не помню, какой сегодня день. 4 мая, что ли.