Любые слезы - только о себе...
В детстве каждый год 31 мая на мой день рождения мама отвозила меня к бабушке в деревню. В моей семье считалось, что отдых в деревне пойдет мне на пользу. Только мое понятие отдыха кардинально отличалось от понятий деда. Я мечтала отоспаться за весь учебный год, но дед вытаскивал меня из кровати и тащил на речку. "Шурка, работай энергичнее руками!" - кричал он, когда я барахталась в воде, пытаясь удержаться на плаву. В такие минуты я была готова его убить, понимая, что мечта "отоспаться за год" растаяла как дым...
Завтракать дед любил плотно, всю жизнь следовал правилу: завтрак съешь сам. И меня, городского ребенка, с утра пичкали парным молоком, кашей, хлебом, щедро намазанным сливочным маслом. "Ты Шурка, плюнь на фигуру. В бабе не фигура главное, а ее мозги," - подмигивал мне дед, накладывая добавку. Из-за фигуры я все равно переживала, а вот про мозги поняла значительно позднее.
Лето в деревне никогда не проходило для меня даром. К 18 годам дед научил меня всему тому, что умел сам. "Хоть в спецназ тебя отправляй, хоть замуж," -любил поговаривать он.
Спецназ меня как-то не прельщал, а замужество как перспектива пока не маячила на горизонте. Я поступила в институт, получила профессию врача и честно оттрубила три года в районной больнице под Псковом. Потом судьба неожиданно сделала крутой поворот: я потеряла голову от любви к хирургу, родила сына и осталась одна в 25 лет с ребенком на руках.
Из роддома меня встречал дед. "Ладно хоть ума хватило парня родить," - ворчал он , забирая у меня конверт с внуком. "Так, Леха, значит у нас с тобой такой порядок. Спим много, плачем мало, кушаем хорошо. Понял, Степаныч? А ты что рот открыла? - обратился ко мне дед. - Алексеем назовем, а отчество мое будет. Алексей Степаныч, хорошо звучит, основательно."
Когда сыну исполнилось пять лет, деда не стало. Это было самым большим потрясением в моей жизни. Я растерялась, не знала, как жить дальше. Ровно год я слышала его шаркающие шаги, покупала для него сигареты, а потом ревела, уткнувшись в его рубашку, которая всегда висела на спинке стула как протест против смерти деда, никак не хотела я с ней смириться...
Он приснился мне в день своего рождения: "Шурка, зараза, кончай дурить, надоело мне в сырости жить!" - пригрозил мне дед. Я проснулась, как от толчка, и весь день ломала голову над его фразой.
Вечером мы с сыном накрыли стол к чаю и поставили три чашки.
"Вкусный пирог испекли мы дедуле, только ты, мама, больше не плачь, ему на небушке хорошо, только сыро очень," - сказал мне Леша, залезая мне на колени, чтобы вытереть слезы.
Обнялась я с сыном и задумалась.
А ведь точно: слез я выплакала целое море, только легче от этого никому не стало... Деда из могилы все равно не подымешь, а себя загнала в бесконечный траур. Почему я решила, что не знаю, как жить дальше? Но ведь год как-то прожила, не пропала, даже получила повышение по службе. Посмотрела на сына - а у него в глазах искорки, как у деда. Вот дура-то, так вот же моя опора, моя сила, мое счастье! Поцеловала я курносый нос и так легко мне стало! Чуть было из-за своего эгоизма совсем сына не забросила. За последний год ни одной книжки ему не прочитала, ушла с головой в свое горе. И ведь ни разу не задумалась, а ему-то каково без деда? Правильно мудрые люди говорят, что любые слезы - только о себе...
Вот так постепенно я преодолела свое горе. А дед иногда снится мне в трудные моменты моей жизни и всегда подмигивает: «Шурка, что бы ни случилось, стой прямо. Победа должна тебя видеть!»