(no subject)
Граф-«позитивист»
В своем «новом мышлении» граф не озадачивался вопросами его «когерентности», а потому там, где ему было нужно, выступал в роли философа-идеалиста, а в том случае, когда какие-то явления и факты воротили его с души, проявлял себя дюжинным, если не сказать примитивным, ученым-позитивистом.
Особенно явственно это проявлялось в вопросах православной веры, когда он опускался до кощунства и богохульства. И не мог не опускаться: душой его давно уже завладели суровые кураторы.
Так, при употреблении собеседниками слов «мощи», «икона», «чудеса» графа выворачивало наизнанку, словно оголтелого атеиста, и иному «объективному» исследователю становилось трудно определить, было ли толстовское отрицание чудес и таинств следствием графского «научного позитивизма», или же, напротив, сам «научный позитивизм» их сиятельства был следствием его одержимости.
Зять Межуев Сухотин оставил в своем дневнике от 14 апреля 1908 года такую запись: «Вчера - Пасха ‹...› Сам Л.Н. не преминул пустить несколько ядовитых замечаний по поводу воскресения. “Помимо невозможности воскресения с физической точки зрения, как можно допустить, чтобы Христос воскрес только для того, чтобы сказать несколько глупостей, половить рыбу и затем исчезнуть!?” ‹...›
А 26 лет тому назад я помню, что я зашел к Толстым, жившим тогда еще в Денежном пер., в первый день Пасхи с визитом. В зале со мной встретился Л.Н. Я заколебался, как его приветствовать. Но все-таки я произнес “Христос воскрес” и двинулся к нему, чтобы его поцеловать. Он остановил меня рукой: “Милого Мишу Сухотина с удовольствием поцелую, но при чем тут Христос, не понимаю, а еще менее того понимаю, как он мог воскреснуть”. И затем ласково меня поцеловал».
Очень любопытная деталь: зять Сухотин обратился к своему тестю не «Христос воскресе!», - как сделал бы это человек, регулярно ходящий в храм, а «Христос воскрес!», что звучит вполне «светски». Один лишь звук, но как много он говорит.