Былое
Михаил Бабкин - доктор исторических наук,
доцент Южно-Уральского государственного университета
«СВЯЩЕНСТВО» ПРОТИВ «ЦАРСТВА»:
СВЯТЕЙШИЙ СИНОД ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ И СВЕРЖЕНИЕ МОНАРХИИ В РОССИИ
Через несколько дней после начала Февральской революции Российская Церковь перестала быть «монархической», фактически став «республиканской»: не дожидаясь решения Учредительного Собрания об образе правления, Св. Синод РПЦ, повсеместно заменив поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия, провозгласил в богослужебных чинах Россию республикой. Как закономерное следствие «духовных» действий церковной иерархии, Россия была объявлена А.Ф. Керенским 1 сентября 1917 г. республикой: ибо, с богословской точки зрения, действие «духа» предшествует и обусловливает действие «плоти».
Провозглашение А.Ф. Керенским России демократической республикой до решения Учредительного Собрания не имело юридической силы. Противоправность этого объявления отмечали, например, ушедшие в эмиграцию В.Н. Воейков и епископ Флоридский Никон (Рклицкий) (1). Соответственно, и действия Св. Синода являлись осуществлением желания представителей высшего духовенства путём уничтожения царской власти разрешить многовековой теократический вопрос о «священстве-царстве», то есть вопрос о том, кто главнее: первосвященник царя или царь - первосвященника.
Если различные политические партии и социальные группы общества, двигавшие революционный процесс, были заинтересованы в свержении авторитарной власти российского самодержца, то духовенство было заинтересовано не только в уничтожении монархии, но и, в первую очередь, в «десакрализации» царской власти. Духовенство (в частности, члены Синода) стремилось обосновать, что между царской властью и какой-либо формой народовластия нет никаких отличий: «Всякая власть - от Бога». Именно выполнение условия «десакрализации» царской власти было одним из основных этапов в разрешении вопроса «священства-царства» в пользу превосходства Церкви над государственной властью, по тому времени - императорской. В необходимости «десакрализации» монархии заключался один из основных «революционных» мотивов духовенства. Монархический строй давал правителю определённые полномочия в Церкви, но вместе с тем этому строю была присуща и неопределённость в разграничении прав государственных и церковных. В результате, создавался повод для постоянного недовольства духовенства своим «стеснённым» положением, «угнетённым» из-за прямого или косвенного участия царя в делах Церкви. Светская власть (народовластие), не вмешивающаяся в дела внутреннего управления Церкви, дающая ей «свободу» действий и тем самым являющая свою благосклонность к религии, - более привлекательная форма государственной власти для стремившегося к независимости духовенству.
Несмотря на благосклонное официальное отношение высшего органа церковной власти к смене формы государственной власти в России, члены Петроградского религиозно-философского общества, обсуждая на своих заседаниях 11-12 марта церковно-государственные отношения и говоря о харизматической природе царской власти, сочли действия Св. Синода недостаточно правомерными. Они постановили довести до сведения Временного правительства следующее: «Принятие Синодом акта отречения царя от престола по обычной канцелярской форме «к сведению и исполнению» совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности факту, которым Церковь признала царя в священнодействии коронования помазанником Божиим. Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрации соответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу таинства царского миропомазания, по аналогии с церковными актами, упраздняющими силу таинств брака и священства»(2).
По сути своей, действия Св. Синода РПЦ весной 1917 г. не обрели логического завершения, на что указали члены Петроградского религиозно-философского общества. Но, тем не менее, актом, утверждавшим предотвращение возможности реставрации монархии в России, фактически стала замена богослужебных чинов и молитвословий. Однако альтернатива действиям Синода по отношению к смене формы государственной власти в марте 1917 г. существовала. Она была изложена в действиях и проповедях епископа Пермского и Кунгурского Андроника (Никольского). 4 марта он обратился с архипастырским призывом «ко всем русским православным христианам», в котором, изложив суть Высочайших «Актов» от 2 и 3 марта, охарактеризовал сложившуюся ситуацию в России как «междуцарствие». Призвав всех оказывать всякое послушание Временному правительству, он сказал: «Будем умолять Его Всещедрого (Бога. - М.Б.), да устроит Сам Он власть и мир на земле нашей, да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери. …Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевлённо получить родного Царя от Него, Всеблагого Промыслителя» (3).
Аналогичные тезисы содержались и в проповеди пермского архипастыря, сказанной им в кафедральном соборе 5 марта (4). 19 марта епископ Андроник и пермское духовенство в кафедральном соборе и во всех городских церквях сами присягнули и привели народ по установленной Временным правительством присяге на верность служения государству Российскому. Но, принеся в качестве законопослушного гражданина присягу Временному правительству, епископ Андроник активно вёл монархическую агитацию, связывая с Учредительным Собранием надежды на «возрождение» лишь временно «отстранившегося» от власти царского правления. «Опасная деятельность» пермского архипастыря (именно так она была расценена местной светской властью и в ведомстве Синода) привлекла внимание Комитета общественной безопасности и Совета рабочих и солдатских депутатов г. Перми, от которых 21 марта на имя обер-прокурора Св. Синода была отправлена телеграмма с жалобой, что «епископ Андроник в проповеди сравнивал Николая Второго с пострадавшим Христом, взывал к пастве о жалости к нему». В ответ 22 марта обер-прокурор потребовал от мятежного епископа разъяснений и отчёта о его деятельности, направленной на защиту старого строя и «на восстановление духовенства против нового строя».
Вызванная «контрреволюционной» деятельностью Пермского епископа переписка между ним и обер-прокурором завершилась 16 апреля подробным объяснительным письмом епископа Андроника, в котором говорилось:
«Узаконяющий Временное правительство акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного Собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное Собрание. …Подчинился я Временному правительству, подчинюсь и республике, если она будет объявлена Учредительным Собранием. До того же времени ни один гражданин не лишён свободы высказываться о всяком образе правления для России; в противном случае излишне будет и Учредительное Собрание, если кто-то уже бесповоротно вырешил вопрос об образе правления в России. Как уже неоднократно и заявлял, Временному правительству я подчинился, подчиняюсь и всех призываю подчиняться. …Недоумеваю - на каком основании Вы находите нужным …обвинять меня «в возбуждении народа не только против Временного правительства, но и против духовной власти вообще» (5).
Таким образом, действия епископа Андроника по признанию власти Временного правительства, по «временному» признанию народовластия не были односторонне направленными и не исключали возможности реставрации монархии, вследствие теоретически возможного решения об этом Учредительного Собрания. Аналогичные проповеди о «междуцарствии», о необходимости «возврата монархии» вели и другие, хотя и немногочисленные представители духовенства (6). Например, священник А. Долгошевский из села Синие Липеги Нижне-Девицкой волости Воронежского уезда. Он призывал паству: «Молитесь Богу о царе. Бог поможет нам опять царя восстановить на царство. Без царя немыслимо нам жить» (7).
Альтернатива действиям Святейшего Синода была и по отношению к исправлению содержания богослужебных чинов и молитвословий. Так, священник Алексий Вешняков из Троицкой Устьевской церкви Вологодской епархии на протяжение весны 1917 г. совмещал молитвы и о Временном правительстве, и о царской власти, чем подчёркивал в богослужениях временную нерешённость вопроса о государственной власти. Расследование, назначенное обер-прокурором Синода по доносу прихожан этой церкви и проводимое викарным епископом Вельским Антонием (Быстровым) установило, что священник Алексий «поминал, и никогда не отказывался поминать новое правительство», но одновременно «упорно продолжал за богослужениями поминать прежнее правительство» (8).
Молитва о царе вплоть до конца марта и даже до конца апреля 1917 г. возглашалась и в отдельных приходах различных епархий: например, в Екатеринбургской, Оренбургской, Таврической, Херсонской, Тамбовской, Казанской, Тверской, в пригородах Петрограда и в действующей армии (9). (Однако примеры такие были единичны: буквально по одному-два, максимум - три в каждой из названных епархий). Понимание сложившейся политической обстановки в качестве «междуцарствия» существовало и среди некоторых социальных групп населения страны. Ими рассматривался вопрос о возможности альтернативного выбора формы государственной власти: между монархией и республикой. В подтверждение этого можно привести три документа. Первый из них - приказ Вятского губернатора Н. Руднева от 5 марта, в котором автор, ссылаясь на «Акт» великого князя Михаила Александровича от 3 марта, сообщал населению, что монархия в России, строго говоря, не ликвидирована. Но при этом император примет власть только по воле народа, выраженной на Учредительном Собрании (10). Второй документ - телеграмма председателю Государственной думы, посланная 5 марта от дворянства г. Казани. В ней высказывалась надежда и пожелание создания в России конституционно-монархического строя. Третий документ - также телеграмма, отправленная Св. Синоду 9 марта от Одесского Союза русских людей. В ней содержалась просьба передать Государственной думе и Временному правительству, чтобы те «не насиловали совесть народную» и своими постановлениями не предрешали события, поскольку только народу России предстоит решить чему быть: царю или республики (11).
Возможность возврата России к монархии рассматривал и основанный в Петрограде 7 марта 1917 г. так называемый обновленческий «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян». В его программе отмечалось, что союз «с ней (монархией) дела никогда иметь не может и не будет», что «союз хочет быть за народ, а не против народа». То есть и «обновленцы», определённо высказываясь о желаемой республиканской форме правления (12), открыто выступали против монархического государственного строя, чем фактически указывали на сложившееся в России «междуцарствие». В первых числах марта 1917 г. среди духовенства существовали и отличающиеся от установленной Синодом формы поминовения государственной власти. Так, 3 марта на общем собрании духовенства Костромы была установлена новая форма молитвы - «О благоверных предержащих властях» (13). Благочинные Москвы до получения соответствующего указа Св. Синода решили поминать «Богохранимую Державу Российскую и правительство ея» (14). В Петрограде собрание благочинных предписало духовенству молиться о «Правительстве богохранимой державы Российской» (15). Подобные формы поминовения были приняты и в других места (16).
Перечисленные молитвы были достаточно неопределённы по своему содержанию. Однако их общая форма с поминовением «правительства» или «властей» в период «междуцарствия» подчёркивала неопределённость самой российской власти до окончательного решения Учредительного Собрания. Постановления Св. Синода об однозначном упразднении поминовения царской власти и о необходимости на богослужениях молиться только о народовластии (о Временном правительстве), в противоположность решениям с мест, по сути не оставляли шанса для возвращения Учредительным Собранием российской монархии хотя бы даже в конституционной форме.
Таким образом, в те дни, когда вопрос о трансформировании самодержавия в конституционную монархию был еще актуален, Синод даже не рассматривал возможность установления монархической формы государственного устройства. Св. Синодом 7-9 марта фактически был отменён державный церковно-монархический лозунг «За Веру, Царя и Отечество». Отказавшись молитвенно поминать царскую власть, Церковь исключила одну из составляющих триединого девиза - «за Царя». Тем самым, духовенством фактически была изменена исторически сложившаяся государственно-монархическая идеология. Под влиянием оказался и православный народ: в первую очередь, члены организаций и партий, придерживавшиеся правых позиций - Союза русского народа, Русского народного союза имени Михаила Архангела и других, в своей совокупности являвшихся едва ли не наиболее многочисленным партийным объединением в России (не представлявшим, однако, единого целого). В их программах были прописано отстаивание монархической формы правления и послушание Православной Церкви. Отказ Церкви в первые дни марта 1917 г. от девиза «за Царя» во многом предопределил фактический сход с российской политической сцены монархического движения. По причине фактического отказа Св. Синода от освящения царской власти, у монархистов «ушла из под ног» идеологическая «почва».
На наш взгляд, объяснять действия Синода в феврале - марте 1917 г. привычками «послушания» (17) и «раболепства» (18) перед государственной властью не вполне корректно, потому что уже 7-8 марта 1917 г. при возникновении между Синодом и правительством определённых разногласий относительно перспектив отношения государства к Церкви, синодальные архиереи вели себя достаточно независимо по отношению к новой власти.
Так, Временное правительство 4 марта на торжественно открытом заседании Св. Синода через своего обер-прокурора декларировало предоставление Православной Российской Церкви полной свободы в управлении, сохранив за собой лишь право останавливать решения Синода, в чём-нибудь несоответствующие закону и нежелательные с политической точки зрения. Новый обер-прокурор Синода В.Н. Львов определял свои ближайшие задачи по отношению к Церкви как создание дружелюбного отношения государства к Церкви и как обеспечение взаимного невмешательства Церкви и государства во внутренние дела друг друга (19). Но вскоре Временное правительство стало действовать вопреки своим обещаниям. На заседании 7 марта 1917 г. оно заслушало сообщение обер-прокурора «о необходимых к оздоровлению» Церкви мероприятиях. Было постановлено поручить В.Н. Львову представить правительству проекты о преобразовании церковного прихода, о переустройстве епархиального управления на церковно-общественных началах и прочее (20). Этим постановлением Церковь фактически лишалась надежды на обещанную 4 марта обер-прокурором «свободу» РПЦ, то есть нарушался заявленный правительством принцип невмешательства государства в церковный строй жизни.
В свою очередь, 4 марта Св. Синод был удовлетворён программными обещаниями обер-прокурора, «во всём пошёл навстречу этим обещаниям, издал успокоительное послание к православному народу и совершил другие акты, необходимые, по мнению правительства, для успокоения умов» (21). Это цитата из заявления шести иерархов Св. Синода, направленного Временному правительству 8 марта. Иерархи протестовали против решения правительства от 7 марта вмешиваться во внутренние дела Церкви. Из содержания приведённой фразы следует вывод о существовании определённой договорённости между Временным правительством и Св. Синодом, достигнутой, по-видимому, на заседании Синода 4 марта. Суть её состояла в том, что Временное правительство предоставит РПЦ свободу в управлении в обмен на принятие Церковью мер по успокоению населения страны и формированию в обществе представления о законной смене власти. Несмотря на то, что Св. Синод последовательно выполнял условия соглашения, Временное правительство нарушило свои обязательства. Что и вызвало протест синодальных архиереев. В заявлении членов Синода также говорилось, что 7 марта обер-прокурор, вопреки сделанным 4-го числа обещаниям о невмешательстве государства во внутренние дела РПЦ, объявил, что он и Временное правительство при решении церковных вопросов считают себя облечёнными властными полномочиями, которыми ранее обладала императорская власть. Поскольку же обер-прокурор на неопределённое время, вплоть до созыва Поместного Собора, остаётся «безапелляционным вершителем церковных дел», то «в виду столь коренной перемены в отношениях государственной власти к Церкви», синодальные архиереи, во-первых, не считают возможным брать на себя ответственность за мероприятия по преобразованию церковного управления, которые правительство или лично обер-прокурор решат проводить, и, во-вторых, не считают для себя возможным присутствовать на заседаниях Св. Синода, хотя и остаются в послушании как ему, так и правительству. Заявление подписали все архиепископы Синода: Финляндский Сергий (Страгородский), Литовский Тихон (Белавин), Новгородский Арсений (Стадницкий), Гродненский Михаил (Ермаков), Нижегородский Иоаким (Левицкий) и Черниговский Василий (Богоявленский). Таким образом, шесть из десяти членов Св. Синода в качестве протеста против действий Временного правительства объявили своеобразную забастовку.
Однако через несколько часов авторы заявления изменили своё решение относительно присутствия в Синоде. В последующие дни они продолжали обсуждать сложившееся положение и указали правительству на «неканоничный и незакономерный» образ действий нового обер-прокурора (22). На этом конфликт между Св. Синодом и Временным правительством был исчерпан. И хотя 10 марта на заседании правительства со стороны обер-прокурора было высказано предложение о желательности обновления состава членов Синода, но изменения было решено осуществлять постепенно (23).
Итак, уже 7 марта стало ясно, что декларированная ранее новой властью «свобода Церкви» - фикция, и что Временное правительство оставляет за собой право распоряжаться церковными делами аналогично праву управления Церковью императором. Иными словами, стало ясно, что принципиального отличия в отношении государства к Церкви при новом строе не произойдёт.
Рассмотренное разногласие между церковной и государственной властью показывает, что Синод имел своё суждение о действиях правительства, в определённой мере отстаивал свою позицию и защищал церковные интересы. Таким образом, объяснять последовавшие действия Синода «раболепной привычкой к пассивному восприятию политических событий в собственной стране» (24), на наш взгляд, не вполне правомочно. Позволим себе не согласиться с князем Жеваховым, который постановления Синода (по «углублению» революции) называл вынужденными и объяснял их «пленением» церковной иерархии Временным правительством. О положении Церкви в марте 1917 г. Жевахов говорил, что за всю свою предыдущую историю Церковь никогда не была столь запугана, никогда не подвергалась таким глумлениям и издевательствам, как в те дни (25). Доводы Жевахова достаточно убедительны, но они не объясняют бездействие Св. Синода во время революционных событий февраля 1917 г., когда Православная Церковь ещё находилась под покровительством и защитой царя. Кроме того, под всеми «революционными» синодальными определениями 6-9 марта стоят подписи всех членов Синода. Следовательно, остаётся одно из двух: или признать рассмотренные выше определения Синода официальной точкой зрения РПЦ, или допустить, что будто в дни испытаний и опасности не нашлось ни одного члена Синода, который бы выступил в защиту достоинства Церкви. Последнее нам представляется достаточно безрассудным. Тем более, что позже со стороны официального духовенства упомянутые определения Синода не осуждались и не пересматривались. Остаётся принять мнение Св. Синода как авторитетное и официальное мнение РПЦ о событиях февраля - марта 1917 г. Понять же мотивы «клятвопреступной» деятельности, в частности, членов Синода можно с учётом проблемы «священства-царства». Духовенство знало, что светская власть - народовластие - не обладает трансцендентной, харизматической природой, как власть царя и священства. (Божественный характер которых отражён, например, в чинопоследовании коронования и миропомазания императора на царство, в церковном таинстве рукоположения во священника и др.). Одобряя свержение монархии и приводя народ к присяге революционной власти, духовенство придавало закономерный и законный характер упразднению харизматической государственной власти с той целью, чтобы обеспечить существование в стране, по сути, любой формы власти, лишь бы та не обладала Божественной харизмой. Уничтожение царской власти снимало и сам предмет многовекового спора о преобладании в государстве власти царя над властью первосвященника или власти первосвященника над царём. То есть основной мотив революционности духовенства заключался даже не в получении каких-либо свобод от Временного правительства, в которых отказывал император, не в «освобождении» Церкви от государственного «порабощения» (или от «засилья» светской власти), а в первую очередь - в желании уничтожить, свергнуть царскую власть как харизматического «соперника». И осуществить это для того, чтобы священству быть единственной властью, обладающей Божественным происхождением. И, вместе с тем, для того, чтобы на практике доказать свой тезис: «священство выше царства»; «священство - вечно, божественно и непреложно, а царство земное - изменчиво, бренно и преходяще».
Именно по причине противостояния священства царству вопрос даже о теоретической возможности установления в России хотя бы конституционной монархии официальными органами церковной власти в 1917 г. не рассматривался, а официальная политика РПЦ была с первых чисел марта направлена на приветствие и узаконивание народовластия.
Всё вышеизложенное позволяет сделать вывод, что высшему органу церковной власти - Святейшему Правительствующему Синоду РПЦ принадлежит одна из определяющих ролей в свержении института царской власти, в установлении в России народовластия (26). Фактическое участие высшего духовенства в свержении монархии, а также восстановление в ноябре 1917 г. в Русской Церкви патриаршества дают основание для продолжения исследования российского революционного процесса с точки зрения проблемы «священства-царства».
Примечания.
1. Воейков В.Н. С Царём и без Царя. Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II. М., 1994. С. 199; Никон (Рклицкий), епископ. Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого. Т. IV. Канада, 1958. С. 139-140.
2. ПВ. 1917. № 44. С. 2.
3. РГИА. Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отд. V стол. Д. 12. Л. 89 а. об.
4. ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 96. Л. 3-7об. 5 РГИА. Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отд. V стол. Д. 12. Л. 73, 75, 77, 78, 79, 80 - 80 об.
6. Емелях Л.И. Крестьяне и Церковь накануне Октября. Л., 1976. С. 70-74, 84-85.
7. Цит. по: Грекулов Е.Ф. Церковь, самодержавие, народ (2-я половина XIX - начало XX вв.). М., 1969. С. 167. 8 РГИА. Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отд. V стол. Д. 22. Л. 186-186 об.
9. Калужский церк.-обществ. вестник. Калуга, 1917. № 12. С. 11; Утро России. М., 1917. № 100. С. 6; Херсонские ЕВ. Одесса, 1917. № 8. Отдел неофиц. С. 76; Грекулов Е.Ф. Указ. соч. С. 165; Емелях Л.И. Указ. соч. С. 65, 71; Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры Российской революции 1917 г. СПб., 2001. С. 61; Боже В.С. Материалы к истории церковно-религиозной жизни Челябинска. 1917-1937 гг. // Челябинск неизвестный. Вып. 2. Челябинск, 1998. С. 110-111; и др.
10. Вятские губернские ведомости. Вятка, 1917. № 19. С. 1.
11. РГИА. Ф. 796. Оп. 204. 1917. I отд. V стол. Д. 54. Л. 69; Ф. 1278. Оп. 5. 1917. Д. 1272. Л. 12. 12 Введенский А.И., протоиерей. Церковь и государство. Очерк взаимоотношений церкви и государства в России 1918-1922 гг. М., 1923. С. 31-32.
13. Костромские ЕВ. Кострома, 1917. № 6. Отдел офиц. С. 74-75.
14. РСл. 1917. № 50. С. 3; Черниговское слово. Чернигов, 1917. № 2958. С. 3.
15. Пензенские ЕВ. Пенза, 1917. № 6. Отдел неофиц. С. 207.
16. РГИА. Ф. 796. Оп. 204. 1917. I отд. V стол. Д. 54. Л. 27; ПЛ. 1917. Экстренный выпуск. Март. С. 1; Слово и жизнь. Вятка, 1917. № 19. С. 4; Тифлисский листок. Тифлис, 1917. № 54. С. 2; Батумские вести. Батум, 1917. № 2177. С. 3; Далёкая окраина. Владивосток, 1917. № 3212. С. 1; Колоницкий Б.И. Указ. соч. С. 61-62.
17. Титлинов Б.В. Указ. соч. С. 57; Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 371.
18. Данилушкин М.Б., Никольская Т.К., Шкаровский М.В. и др. История Русской Православной Церкви. От восстановления патриаршества до наших дней. 1917-1970 гг. Т. 1. СПб., 1997. С. 93.
19. РСл. Бюллетень. М., 1917. б/н. С. 1.
20. ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 6. Л. 10.
21. РГИА. Ф. 797. Оп. 86. Д. 64. Л. 4 б. - 4 б. об.; ПВ. 1917. № 42. С. 1.
22. ПВ. 1917. № 41. С. 1-2; № 42. С. 1.
23. ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 6. Л. 39.
24. Данилушкин М.Б., Никольская Т.К., Шкаровский М.В. и др. Указ. соч. С. 93.
25. Жевахов Н.Д. Указ. соч. Т. 2. С. 193. 26 Тексты большого массива определений и посланий Св. синода, выпущенных в марте 1917 г., см. в книге: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. (Материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви) / Сост., авт. предисловия и комментариев М.А. Бабкин. М., 2006.
http://www.kongord.ru/Index/Screst/sk139-9.htm
Взято у: http://karpets.livejournal.com/720447.html