Былое
Ревевроразборки, или Смерть поэта
Часть вторая
Погром
Угрозы «своих» в лице «гаденыша» Мойсейки (Володарского) оказались для Моисея Соломоновича детской игрой, по сравнению с тем, с чем он столкнулся позднее. Однако Мойсейка доставал Моисея Соломоновича и из гроба. И ведь было за что! Мало того, что патентованный юрист подвел под пули «правых эсеров вместе с английской буржуазией» несгибаемого ревцицерона, он еще и разваливал, как мог, расследование сего злодеяния, к которому революционный Петроград отнесся, мягко говоря, с чувством глубокого удовлетворения, если не сказать восторга.
И хотя истошные вопли Ильича о необходимости ответить на него массовым террором («иначе нас будут считать тряпками!») были самым пошлым образом проигнорированы - «Лукич» повизжал-повизжал из своей Москвы да и затих, - а ретивцам-однопартейцам начальника Петрочеки, обвинявшим Моисея Соломоновича в «мягкотелости», был дан укорот, ибо всякая инициатива, пусть и вполне революционная, наказуема, нервы Моисея Соломоновича при всем благожелательном отношении е нему вышнего петроначальства в лице «ромовой бабы» Зиновьева были предельно взвинчены.
А посему любой намек на то, что именно он и профукал «Володарского», воспринимались им до чрезвычайности болезненно. И надо же такому случиться, что буквально через день после злодейского убийства «гаденыша» (напомним, что так называли Гольдштейна-«Володарского» его подельники по партии) в газетке «Молва» появилась заметка с гнусными намеками на то, что кокнули питерского «цицерона» черносотенцы. Это был удар под дых Моисею Соломоновичу. А посему, он вызвал наряд чекистов и устроил в редакции «Молвы» настоящий погром, судорожно прикидывая в уме, от кого бы такая гнусная подлянка могла исходить и кто бы подобную статейку мог заказать.
Перепуганному насмерть редактору чекисты объявили, что, по-видимому, он сам участвовал в убийстве, коли начал готовить материалы траурного выпуска, когда Моисей Маркович Володарский был еще жив!
Ты чувствуешь, дорогой читатель, накал интриги?! «Гаденыша» хоронили ЖИВЫМ!
Нет, мы не станем обвинять Моисея Соломоновича в скрытом черносотенстве: просто незадолго до этого он и его подельники сварганили на скорую руку дело о черносотенном заговоре. И не просто сварганили его - топорно и тупо, - но успели еще и разоблачить опасных заговорщиков. И тут на тебе! Оказывается начальник Петрочеки попросту профнепригоден, а черносотенцы нагло действуют прямо под самым его грибовидным носом. Так и возникла необходимость произвести убийцу Володарского в эсеры. Назвать убийц черносотенцами означало смертельно ранить Урицкого.
Отмотаем пленку событий назад и поговорим об опасности черносотенства в тогдашнем Питере и разоблачительной деятельности ЧКи «им. Моисея Урицкого» и отчего понадобилось ей создавать в своем воображении и на бумаге, предназначенной для широкой публики злокозненную черносотенную организацию.
«Погромщики»Положение с продовольствием в Петрограде стремительно ухудшалось, а возмущение управленцами, занявшими все хлебные - в буквальном и переносном смысле - места час от часу росло. Если же вспомнить, что и в правительстве Северной коммуны, и в продовольственной управе, как это показано в работах А. Солженицына («с паршивой собаки хоть шерсти клок!»), М.Бейзера и других исследователей, основные должности занимали представители местечковой бедноты, сорвавшейся враз с насиженных мест и понаехавшей в революционный Петроград.
Руководству Питера волей-неволей осуществлять «антипогромную превенцию» и пресекать ставшие уж совсем явными проявления «зоологического антисемитизма».
И тут Мойсейке Гольдштейну пришлось строчить из своего пропагандистского пулемета длинными очередями. По-своему, по-местечковому, товарищ Володарский был даже прав.
Здесь предоставим слово питерскому исследователю Н.Коняеву, работавшему в архиве ФСК (ныне ФСБ): «9 мая в «Красной газете», редактировавшейся Володарским, была опубликована программная статья «Провокаторы работают».
«За последнее время они вылезли наружу. Они всегда были, но теперь чего-то ожили… за последнее время они занялись евреями. Говорят, врут небылицы и, уличенные в одном, перескакивают на другое… Товарищи, вылавливайте подобных предателей! Для них не должно быть пощады».
А на следующий день та же газета «Красная газета» напечатала постановление Петросовета «О продовольственном кризисе и погромной агитации»: «Совет предостерегает рабочих от тех господ, которые, пользуясь продовольственными затруднениями, призывают к погромам и эксцессам, натравливая голодное население на неповинную еврейскую бедноту».
Писано это было по поводу событий в пригороде Петрограда Колпине, когда большевики впервые отдали приказ солдатам стрелять в голодных рабочих. Виноватыми во всем случившемся были объявлены, конечно же, черносотенцы.
А 12 мая 1918 года «Красная газета», вышла с набранной аршинными буквами шапкой: «ЧЕРНОСОТЕНЦЫ, ПОДНЯВШИЕ ГОЛОВЫ… ПЫТАЮТСЯ ВЫЗВАТЬ ГОЛОДНЫЕ БУНТЫ…»
В своей статье «Погромщики», автором которой был Мойсейка Гольдштейн, говорилось: «Я бросаю всем меньшевикам и с-рам обвинение:
Вы, господа, погромщики!
И обвиняю я вас на основании следующего факта:
На собрании Путиловского завода 8 мая выступавший от вашего имени Измайлов, занимающий у вас видное место, предлагавший резолюцию об Учредительном собрании и тому подобных хороших вещах, заявил во всеуслышание:
- Этих жидов (членов правительства и продовольственной управы) надо бросить в Неву, выбрать стачечный комитет и немедленно объявить забастовку.
Это слышали многие рабочие. Назову в качестве свидетелей четырех: Тахтаева, Альберга, Гутермана и Богданова…
Я три дня ждал, что вы выкинете этого погромщика из ваших рядов. Вместо этого он продолжает свою погромную агитацию».
Это был сущий конфуз: евреи, стоящие у руководства меньшевиками и эсерами, не выкинули из своих рядов объявленного товарищем Володарским погромщика. Таким образом, наличие погромной черносотенной организации стало нужным руководству Питера «как воздух, как хлеб»: лишь раздувая антипогромную истерию, можно было бы попытаться сплотить питерское местечковое еврейство, сделав его своей опорой. Все прежние опоры в лице матросов, рабочих, солдат - стремительно размывались.
Расчет хозяев Петрограда был не лишен остроумия: в душе какого еврея не отзовется магическое слово «погром»? Остальное было делом техники Моисея Соломоновича и его подручных. Это было первое большое дело петроградских чекистов. Короче, с креативом у петроначальства было все в порядке.
«Прошу по очереди врать»Эта строка из пиитического произведения члена «Союза русского народа», кандидата в члены Главной Палаты Русского Народного Союза имени Михаила Архангела Луки Тимофеевича Злотникова могла бы стать эпиграфом ко всему тому, что стало именоваться «Делом о «Коморре народной расправы», слепленному на гнилую нитку несостоявшимся киевским военным юристом и его местечковыми учениками-подельниками.
Лука Тимофеевич Злотников, художник, «тридцати девяти лет от роду, жительствующий по Николаевской улице», был человеком в Петрограде известным. Он сотрудничал с газетами «Земщина» и «Вече», а еще до войны издавал журнал «Паук», выходивший под девизом «Антисемиты всех стран, соединяйтесь!».
Злотников не уставал повторять, что «Россия гибнет от двух главных причин: еврея и алкоголя». В общем, писал Лука Тимофеевич, как говаривали в старину, «с тенденцией». Вот один из образчиков его поэтического творчества:
«Дни за днями летят, год за годом бежит,
Все на свете на белом меняется.
Только жид, словно гад, и ползет, и шипит,
В наше русское тело впивается…»
Понятно, что журнал такого направления создавал Луке Тимофеевичу известность весьма определенного рода. Не следует полагать, что эти стихи были вершиной его пиитического духа: Злотников был себе на уме - сообразителен и остроумен - и работал на вполне определенную аудиторию. АДРЕСНО. Вырос Лука Тимофеевич Злотников в крестьянской старообрядческой семье, проживавшей в Витебской губернии. В девятнадцать лет поступил в Художественно-промышленную школу Общества поощрения художников. Закончив ее, уехал в Париж, где учился в Сорбонне, одновременно прирабатывая в парижских газетах. Писал акварели.
Вот такой он был погромщик.
Фабула же дела «Каморры народной расправы» поста и незатейлива.
Считается, что 14 мая 1918 года, во вторник, Лука Тимофеевич Злотников якобы получил в фотоцинкографии Дворянчикова (Гороховая, 68) изготовленное по его заказу клише печати с восьмиконечным крестом в центре и надписью по обводу - КАМОРРА НАРОДНОЙ РАСПРАВЫ…
Адрес фотоцинкографии, которая находилась на одной с Петроградской ЧК стороне улицы, и показания владельца мастерской едва ли не единственное свидетельство против Злотникова.
Получив печать, Лука Тимофеевич Злотников, как утверждало следствие, отпечатал на пишущей машинке несколько экземпляров прокламации вот такого содержания:
«ПРЕДПИСАНИЕ ГЛАВНОГО ШТАБА «КАМОРРЫ НАРОДНОЙ РАСПРАВЫ» ВСЕМ ПРЕДСЕДАТЕЛЯМ ДОМОВЫХ КОМИТЕТОВ
Милостивый государь!
В доме, в котором вы проживаете, наверное, есть несколько большевиков и жидов, которых вы знаете по имени, отчеству и фамилии.
Знаете также и №№ квартир, где эти большевики и жиды поселились, и №№ телефонов, по которым они ведут переговоры.
Знаете также, может быть, когда они обычно бывают дома, когда и куда уходят, кто у них бывает и т. д.
Если вы ничего этого не знаете или знаете, но не все, то «Каморра народной расправы» предписывает вам немедленно собрать соответствующие справки и вручить их тому лицу, которое явится к вам с документами от имени Главного штаба «Каморры народной расправы».
Справки эти соберите в самом непродолжительном времени, дабы все враги русского народа были на учете и чтобы их всех в один заранее назначенный день и час можно было перерезать.
За себя не беспокойтесь, ибо ваша неприкосновенность обеспечена, если вы, конечно, не являетесь тайным или явным соучастником большевиков или не принадлежите к иудиному племени.
Все сведения, которые вы должны дать, будут нами проверены, и если окажется, что вы утаили что-либо или сообщили неверные сведения, то за это вы несете ответственность перед «Каморрой народной расправы».
Имейте это в виду».
Эту прокламацию, проштемпелеванную печатью «Каморры народной расправы», Л.Т. Злотников, якобы, раздал своим знакомым, а частично разослал по газетам. При этом предпочтение он отдавал большевистским, наиболее непримиримым к любому антисемитизму изданиям. В этих газетах и была - с соответствующими комментариями - опубликована сия прокламация. Не «разослал» Злотникове текст разве что в по синагогам и Моисею Соломоновичу в собственные руки. Фантазия и благоразумие старообрядца били петергофским фонтаном «Самсон». Прознай об таком казусе признанные мастера театра абсурда вроде Э.Ионеско или Т.Бекетта, они наверняка использовали бы его с своих сюжетах.
Пишущую машинку, на которой была изготовлена прокламация, искали да так и не нашли, зато печать «Коморры народно расправы» таки чудесным образом нашлась. Правда, лишь спустя неделю после первого обыска квартиры Злотникова. Бывает.
Тут надобно сказать, что открыто провозглашаемый им антисемитизм базировался на неприятии мифа об угнетении евреев, которым многие представители еврейской национальности довольно ловко пользовались в собственных интересах. Можно не соглашаться с категоричностью постановки проблем в «Пауке», но при всем желании невозможно нигде было найти в его творчестве призывов к погромам, к уничтожению евреев, тем более физическому.
А ту полюбуйтесь: «Предписание главного штаба «Каморры народной расправы». «Чтобы их всех, в один заранее назначенный день и час можно было перерезать»…
Нет, это слова совсем не автора и редактора «Паука». Да и наивным идиотом он тоже не был.
И если уж на то пошло, то инкриминировавшееся Злотникову, не тянуло даже на хулиганство, однако 22 мая его арестовали, а в начале сентября расстреляли вместе с «подельниками».
Тем не менее, дело «Каморры народной расправы» вошло в историю ПетроЧКи «золотой» страницей. Впрочем, надо же было с чего-то начинать!
Однако для Моисея Соломоновича оно стало началом его конца. И очень скоро оно начало сплетаться с другими, гораздо более громкими и значимыми событиями.
Как это порой случается, ничтожнейшие причины влекут за собой великие следствия. Казалось бы, что может быть ничтожнее ареста какого-то гражданина?
Этим гражданином оказался Александр Львович Гарязин - в прошлом директор-распорядитель технико-промышленного транспортного общества, а в прошлом - чиновником особых поручений при Олонецком губернаторе, член общества заводчиков и фабрикантов, один из организаторов Всероссийского Национального Союза, публицист, редактор-издатель еженедельника «Дым Отечества».
Помочь попавшему в беду доброму знакомцу попытался Алексей Фролович Филиппов, прознавший об аресте от его жены.
А кто таков был этот Алексей Фролович Филиппов?
Предоставим слово питерскому исследователю Н.М.Коняеву: «До революции Алексей Фролович участвовал в проектах, связанных с деятельностью «Союза русского народа», а кроме того, владел «Банкирским домом народного труда». Октябрьский переворот и, в частности, декрет об аннулировании дивидендных бумаг разорили Филиппова, и чтобы спасти дело, он и пошел работать в ЧК.
«Мы сошлись с Дзержинским, который пригласил меня помогать ему, - рассказывал Филиппов все на той же Гороховой улице, только уже на допросе. - Дело было при самом основании Чрезвычайной комиссии на Гороховой, когда там было всего четверо работников. Я согласился и при этом безвозмездно, не получая платы, давал все те сведения, которые приходилось слышать в кругах промышленников, банковских и отчасти консервативных, ибо тогда боялись выступлений против революции со стороны черносотенства».
В начале 1918 г. был направлен своим патроном в Финляндию, где занимался изучением настроений офицеров и матросов Балтийского флота, передавал данные о передвижении белофинских войск. Помимо этого ему удалось убедить командующего флотом адмирала А. В. Развозова поддержать большевиков.
Взамен за безвозмездные сведения Алексей Фролович становится по-настоящему влиятельным в стране человеком. На основании его докладных записок готовится декрет о национализации банков, при участии Филиппова распродавался русский торговый флот.
Какие неофициальные доходы имел Филиппов от своего сердечного сочувствия большевикам, неведомо, но известно, что у него была большая квартира в Москве и огромная квартира - часть ее он сдавал шведской фирме - в Петрограде на Садовой улице. Кроме того, вопреки национализации банков, продолжал работать и банк Филиппова. Помимо этого, он регулярно оказывал вспомоществование ряду крупных большевистских бонз, в частности, Н.Крестинскому, «крышевавшему» по сути бизнес Алексея Фрроловича.
Любопытно, что эти признания Алексей Фролович Филиппов сделал, будучи уже арестованным Моисеем Соломоновичем Урицким. Причем не сразу…
Дольше, чем тайну своего секретного сотрудничества с Дзержинским, Филиппов хранил только секрет своей национальности. Сотрудники Моисея Соломоновича Урицкого считали Филиппова черносотенцем, а он был евреем-выкрестом».
Получив телеграмму жены Гарязина, Филиппов сделал на ней приписку: «Тов. Дзержинский!
Так как я получил эту депешу, где находится Ваше имя, то не считаю возможным не показать ее Вам.
Прибавлю: думаю, что Александр Львович Гарязин, лично мне известный коммерсант, едва ли заслуживает, чтобы к нему применялись меры исключительной строгости, по его крайней несерьезности в делах.
Посему, если найдете возможность обратить внимание тов. Урицкого на эту депешу, я почувствую себя исполнившим дело перед его женой.
P.S. Гарязин в последнее время содержал контору по ликвидации фабрик и заводов и, кажется (давно я не видел его), транспортировал беженцев в Литву.
А. Филиппов».
Вот так всегда: хочешь помочь человеку, а в результате оказываешься его сообщником и злодеем! В камере Филиппов уверовал, что привлечен он исключительно по подозрению в причастности к погромной деятельности. Как бы то ни было, а заступившись за арестованного в Петрограде своего дореволюционного компаньона как по делам русского патриотизма, так и по коммерческой линии, Алексей Фролович загремел в подвал ЧКи. Можем представить себе состояние посланного с тайной и важной миссией агента, которого «заметают» за какую-то ерунду!
А между тем…
Ильич был злопамятен и нитей управления из своих цепких рук старался не упускать, а потому 21 июня, после ночного разговора по телефону с Г. Е. Зиновьевым, Ленин попросил «железного Феликса» начать параллельное расследование убийства Володарского. Этим делом уже занимался Миша Трудник (Лашевич), а одновременно с ним следователь Э. М. Отто из Петроградской ЧК. Свое же расследование Дзержинский решил провести негласно. С этой целью в Петроград был послан Заковский (официально) и агент Филиппов (тайно).
Подготовка доклада по делу Русско-Балтийского завода на президиуме ВСНХ задержала агента Филиппова в Москве, и в Петроград он собирался выехать 7 июля. Однако 4 июля в Москве открылся V Всероссийский съезд Советов, на который приехал из Петрограда М. С. Урицкий, пронюхавший своим чутким шнобелем, что к нему «едет ревизор». Даже пребывая в Геенно-Огненской губернии, Мойсейка Гольдштейн - «пулемет» и «гаденыш» тыкал в Моисея Соломоновича пальцем и взывал к отмщению.
Как он узнал о засылке в его «епархию» сексота («секретного сотрудника») Феликса Эдмундовича, неизвестно, но когда узнал, серьезно задергался. Напомним, что, что положение Урицкого в конце июня восемнадцатого года было довольно шатким.
Еще весной его освободили от должности комиссара внутренних дел Союза коммун Северной области, а сейчас в Комиссариате юстиции уже всерьез начал обсуждаться вопрос, что и Петроградскую ЧК могли бы возглавить более инициативные товарищи. Не собирались защищать Моисея Соломоновича и в Москве.
Еще 12 июня, на заседании фракции Российской коммунистической партии на конференции чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией «ввиду грозного момента» было постановлено: «предложить ЦК партии отозвать т. Урицкого с его поста в ПЧК и заменить его более стойким и решительным товарищем»…
И вот теперь Моисей Соломонович узнает, что расследованием убийства, в котором участвовали и петроградские чекисты, будет заниматься тайный агент Ф. Э. Дзержинского…
Без сомнения, Урицкий понимал, что отвлечь Филиппова от расследования не удастся, но вспомнив о заступничестве Филиппова за Гарязина, привлеченного по делу «Каморры», решил пристроить агента по делу «Каморру народной расправы» к себе в подвал.
А.Ф. Филиппов