Никифор Григора. История ромеев.
Просто подборка цитат из русского издания 2013-6 гг. Ничего с греческим текстом не сверял и не уточнял.
Если не путаю - это осада "анжуйцами" Берата в 1280-1 гг, в плен попал Гуго де Сюлли. "Руссо" (Рыжий).
Войска выступили в поход, однако царь не находил удобным и совершенно безопасным начинать открытую войну против неприятелей, - потому что их было больше, и они были надежно вооружены и прекрасно защищены, - но решил засадами, нечаянными нападениями и стрельбой издали с возвышенных мест раздражать их спесь и надменность, провоцируя на беспорядочные движения и атаки.
У итальянцев испокон века так ведется: если они вступают в бой в строгом порядке, то представляют собой крепкую и несокрушимую стену; если же хоть немного нарушат установленный порядок, то уже ничто не мешает неприятелям брать их в плен. А иной раз и их врожденная тупость и гордыня сильно вредили им, когда они не ко времени выходили из себя. Зная об этом издавна, ромейское войско прибегало к разным хитростям и уловкам: то из засад нападало на подвозивших хлеб мулов, убивало их и уничтожало находившееся при них продовольствие; то с возвышенностей стреляло в неприятелей, выходивших за водой.
Снять осаду с Белграда и срочно перенести свой лагерь в более безопасное место Росонсулис находил весьма унизительным для своей гордости и крайне постыдным для себя - «долго ждать и уйти ни с чем». Движимый гневом,он выходит с небольшим числом войска против тех, которые стреляли в черпавших воду. Увидев их, наши поспешно спустились вниз, окружили неприятелей, немедленно перестреляли их лошадей, а самих их всех отвели живыми в ромейский лагерь. Это повергло латинян в крайнее смятение и замешательство, а ромеев побудило как можно скорее напасть на них, пребывавших в замешательстве. Таким образом, ромеи легко и без больших трудов одержали над латинянами блистательнейшую победу, далеко превосходившую все их надежды.
О турках.
А турки, после того как расстались с каталонцами, разделились на две части, и одни пошли за Халилом, а другие - за Meликом. Мелик, поскольку он прежде был просвещен божественным крещением вместе со своими людьми и к тому же получил от императора много наград, а потом, нарушив свои ему клятвы и отступив от правил и законов благочестия, перешел на сторону врагов ромеев, думал, что теперь уже решительно невозможно рассчитывать на дружбу с ромеями. Поэтому он решил идти лучше к позвавшему его королю сербскому, нежели показываться на глаза ромеям. Придя туда с тысячей всадников и пятьюстами пеших, он и бывшие с ним по приказу короля Сербии сложили оружие, выдали всех лошадей и получили повеление жить на правах частных лиц, и лишь в случае войны и тому подобной необходимости, получив оружие, следовать за войском трибаллов, в числе, какое укажет сам король.
А Халил, оставшись в Македонии с тысячью тремястами конниками и восемьюстами пехотинцами, искал примирения с ромеями на двух условиях: чтобы ему позволили пройти теснины у Христополя и чтобы, переправившись на ромейских кораблях чрез Геллеспонт, отправиться домой со всей добычей, какая была у них.
2300 конных и 1300 пеших - не такое и мало соотношение, нет?
Ибо турки накануне предстоящего на следующий день сражения провели ночь без сна и еще до рассвета разместили немалое число засад на восточном берегу близлежащей реки. Потом они перешли через реку и там разбили лагерь. Когда же настало время, войска сошлись в бою. Сначала напор ромеев показался туркам почти невыносимым, однако же они выказали твердость и устояли, ведя битву не лицом к лицу, но часто изменяя тактику по своему обычаю. Ибо они сперва показывают тыл, прикидываясь бегущими, затем живо оборачиваются назад, и так - постоянно, чтобы спутать строй неприятельских войск и заставить их сойти с подходящей позиции, а потом, напав на приведенных таким образом в замешательство противников, уже легко обратить их в бегство. Впрочем, на этот раз, против ромеев, прекрасно защищенных и вооруженных, эти их приемы не удались. Потеряв очень многих из своих, они без оглядки бежали к реке, а войско [ромеев] преследовало их (чего не должно было делать) неотступно, хотя наиболее рассудительные из военачальников, не переставая, кричали и пытались воспрепятствовать этой погоне, как далеко не безопасной. Но, верно, этому сражению надлежало сделаться для ромеев началом катастрофы, так как Провидению угодно было справедливо наказать их за бесчисленные согрешения. Итак, переправившиеся чрез реку [ромеи] преследовали переправившихся [турок], поражая тех из них, кто бежал медленнее, пока внезапно и непредвиденно не наткнулись на сидевших в засадах турок, людей отдохнувших и сильных, сами будучи изнурены бегом и зноем. Таким образом, окруженные с одной стороны тысячами войска, а с другой - рекою, все они, за исключением немногих, были изрублены и мало что могли явить достойного рассказа и упоминания.
...
А турки сначала разошлись по горам и чащам, - это было для них обычным делом,- чтобы под прикрытием местности обозреть войска ромеев: сколько их и каковы они, и по правилам ли военного искусства разбит их лагерь. Они знали, что молва зачастую приносит вести о том, чего нет на самом деле, чрезмерно все преувеличивая. Поэтому, ходя вокруг, они высматривали, действительно ли правдивы слухи, и [войско противников] им не по силам, или стоит прибегнуть к персидским хитростям и засадам, чтобы обойти его [с тыла] и затем обратить в бегство.
Когда же они увидели, что те часто без всякого порядка выходят на добычу и сами еще более опустошают ромейские владения, чем явные враги, тогда отважнейшие из них спустились с гор в обычном для них боевом порядке, сперва небольшое их число, а потом все больше и больше. Постоянно увеличиваясь в числе и становясь смелее в своих движениях, они прямо показывали, что хотят окружить императорские войска. Но наши не дождались и первого нападения варваров и, снявшись оттуда, стали потихоньку отступать пешим шагом, имея в тылу у себя варваров которые шли за ними и [каждый раз] располагались лагерем в непосредственной от них близости.
...
Император построил ромейские войска перед вражеским фронтом и ждал атаки Момчила. Персидские же силы, весьма многочисленные, он расположил точно по кругу, чтобы Момчил, оказавшись в нем со всей своей армией, был пойман словно в ловушку или сеть. Когда же к звукам труб и барабанов примешались и обычные для варварских нравов персов воинственные крики, великий шум заполнил собой все то место и своей неожиданностью поверг Момчила в крайний ужас, еще прежде чем войска сошлись в бою, и сломил его весьма горделивый и надменный дух.
Оставляя в стороне промежуточные обстоятельства и резкие повороты в течении битвы, скажу лишь, что основная часть персидской армии немедленно спешилась и, стоя вокруг [врагов], принялась обстреливать их из луков. А они метались в середине, словно какие-то дикие кабаны, но не могли прорвать строй персов и убежать, потому что их сразу же стала теснить императорская конница, то нападая с фронта, то с тыла поражая копьями. А поскольку персы вскоре умертвили всех лошадей Момчила, поразив их бесчисленными стрелами, то теперь только пехота воевала против пехоты и схватка стала рукопашной. Короче говоря, никто из войска Момчила не остался с оружием и не бежал незаметно, но и сам Момчил пал жертвой меча, и вся его армия, за исключением немногих захваченных живыми.
Опять вопрос - "где-то мы это уже читали, нет?" Про окружения, притворные отступления, засады, про спешившихся стрелков, которых страхуют конные?
Если не путаю - это осада "анжуйцами" Берата в 1280-1 гг, в плен попал Гуго де Сюлли. "Руссо" (Рыжий).
Войска выступили в поход, однако царь не находил удобным и совершенно безопасным начинать открытую войну против неприятелей, - потому что их было больше, и они были надежно вооружены и прекрасно защищены, - но решил засадами, нечаянными нападениями и стрельбой издали с возвышенных мест раздражать их спесь и надменность, провоцируя на беспорядочные движения и атаки.
У итальянцев испокон века так ведется: если они вступают в бой в строгом порядке, то представляют собой крепкую и несокрушимую стену; если же хоть немного нарушат установленный порядок, то уже ничто не мешает неприятелям брать их в плен. А иной раз и их врожденная тупость и гордыня сильно вредили им, когда они не ко времени выходили из себя. Зная об этом издавна, ромейское войско прибегало к разным хитростям и уловкам: то из засад нападало на подвозивших хлеб мулов, убивало их и уничтожало находившееся при них продовольствие; то с возвышенностей стреляло в неприятелей, выходивших за водой.
Снять осаду с Белграда и срочно перенести свой лагерь в более безопасное место Росонсулис находил весьма унизительным для своей гордости и крайне постыдным для себя - «долго ждать и уйти ни с чем». Движимый гневом,он выходит с небольшим числом войска против тех, которые стреляли в черпавших воду. Увидев их, наши поспешно спустились вниз, окружили неприятелей, немедленно перестреляли их лошадей, а самих их всех отвели живыми в ромейский лагерь. Это повергло латинян в крайнее смятение и замешательство, а ромеев побудило как можно скорее напасть на них, пребывавших в замешательстве. Таким образом, ромеи легко и без больших трудов одержали над латинянами блистательнейшую победу, далеко превосходившую все их надежды.
О турках.
А турки, после того как расстались с каталонцами, разделились на две части, и одни пошли за Халилом, а другие - за Meликом. Мелик, поскольку он прежде был просвещен божественным крещением вместе со своими людьми и к тому же получил от императора много наград, а потом, нарушив свои ему клятвы и отступив от правил и законов благочестия, перешел на сторону врагов ромеев, думал, что теперь уже решительно невозможно рассчитывать на дружбу с ромеями. Поэтому он решил идти лучше к позвавшему его королю сербскому, нежели показываться на глаза ромеям. Придя туда с тысячей всадников и пятьюстами пеших, он и бывшие с ним по приказу короля Сербии сложили оружие, выдали всех лошадей и получили повеление жить на правах частных лиц, и лишь в случае войны и тому подобной необходимости, получив оружие, следовать за войском трибаллов, в числе, какое укажет сам король.
А Халил, оставшись в Македонии с тысячью тремястами конниками и восемьюстами пехотинцами, искал примирения с ромеями на двух условиях: чтобы ему позволили пройти теснины у Христополя и чтобы, переправившись на ромейских кораблях чрез Геллеспонт, отправиться домой со всей добычей, какая была у них.
2300 конных и 1300 пеших - не такое и мало соотношение, нет?
Ибо турки накануне предстоящего на следующий день сражения провели ночь без сна и еще до рассвета разместили немалое число засад на восточном берегу близлежащей реки. Потом они перешли через реку и там разбили лагерь. Когда же настало время, войска сошлись в бою. Сначала напор ромеев показался туркам почти невыносимым, однако же они выказали твердость и устояли, ведя битву не лицом к лицу, но часто изменяя тактику по своему обычаю. Ибо они сперва показывают тыл, прикидываясь бегущими, затем живо оборачиваются назад, и так - постоянно, чтобы спутать строй неприятельских войск и заставить их сойти с подходящей позиции, а потом, напав на приведенных таким образом в замешательство противников, уже легко обратить их в бегство. Впрочем, на этот раз, против ромеев, прекрасно защищенных и вооруженных, эти их приемы не удались. Потеряв очень многих из своих, они без оглядки бежали к реке, а войско [ромеев] преследовало их (чего не должно было делать) неотступно, хотя наиболее рассудительные из военачальников, не переставая, кричали и пытались воспрепятствовать этой погоне, как далеко не безопасной. Но, верно, этому сражению надлежало сделаться для ромеев началом катастрофы, так как Провидению угодно было справедливо наказать их за бесчисленные согрешения. Итак, переправившиеся чрез реку [ромеи] преследовали переправившихся [турок], поражая тех из них, кто бежал медленнее, пока внезапно и непредвиденно не наткнулись на сидевших в засадах турок, людей отдохнувших и сильных, сами будучи изнурены бегом и зноем. Таким образом, окруженные с одной стороны тысячами войска, а с другой - рекою, все они, за исключением немногих, были изрублены и мало что могли явить достойного рассказа и упоминания.
...
А турки сначала разошлись по горам и чащам, - это было для них обычным делом,- чтобы под прикрытием местности обозреть войска ромеев: сколько их и каковы они, и по правилам ли военного искусства разбит их лагерь. Они знали, что молва зачастую приносит вести о том, чего нет на самом деле, чрезмерно все преувеличивая. Поэтому, ходя вокруг, они высматривали, действительно ли правдивы слухи, и [войско противников] им не по силам, или стоит прибегнуть к персидским хитростям и засадам, чтобы обойти его [с тыла] и затем обратить в бегство.
Когда же они увидели, что те часто без всякого порядка выходят на добычу и сами еще более опустошают ромейские владения, чем явные враги, тогда отважнейшие из них спустились с гор в обычном для них боевом порядке, сперва небольшое их число, а потом все больше и больше. Постоянно увеличиваясь в числе и становясь смелее в своих движениях, они прямо показывали, что хотят окружить императорские войска. Но наши не дождались и первого нападения варваров и, снявшись оттуда, стали потихоньку отступать пешим шагом, имея в тылу у себя варваров которые шли за ними и [каждый раз] располагались лагерем в непосредственной от них близости.
...
Император построил ромейские войска перед вражеским фронтом и ждал атаки Момчила. Персидские же силы, весьма многочисленные, он расположил точно по кругу, чтобы Момчил, оказавшись в нем со всей своей армией, был пойман словно в ловушку или сеть. Когда же к звукам труб и барабанов примешались и обычные для варварских нравов персов воинственные крики, великий шум заполнил собой все то место и своей неожиданностью поверг Момчила в крайний ужас, еще прежде чем войска сошлись в бою, и сломил его весьма горделивый и надменный дух.
Оставляя в стороне промежуточные обстоятельства и резкие повороты в течении битвы, скажу лишь, что основная часть персидской армии немедленно спешилась и, стоя вокруг [врагов], принялась обстреливать их из луков. А они метались в середине, словно какие-то дикие кабаны, но не могли прорвать строй персов и убежать, потому что их сразу же стала теснить императорская конница, то нападая с фронта, то с тыла поражая копьями. А поскольку персы вскоре умертвили всех лошадей Момчила, поразив их бесчисленными стрелами, то теперь только пехота воевала против пехоты и схватка стала рукопашной. Короче говоря, никто из войска Момчила не остался с оружием и не бежал незаметно, но и сам Момчил пал жертвой меча, и вся его армия, за исключением немногих захваченных живыми.
Опять вопрос - "где-то мы это уже читали, нет?" Про окружения, притворные отступления, засады, про спешившихся стрелков, которых страхуют конные?