Не так давно мы с товарищами решили, что крайне необходимо восполнить пробелы в культуре и в частности в мировой художественной литературе.
Среди взятого нами за основу списка книг, есть такая книга, как "Морской волк" Дж. Лондона.
Лондон вообще цене для меня своими яркими примерами философии на бытовом уровне.
Вот вырезка из беседы главных героев произведения:
- Вы так издеваетесь над человеческой жизнью, неужели вы не придаете
ей никакой цены? - спросил я.
- Цены! Какой цены? - Он посмотрел на меня, и я прочел циничную ус-
мешку в его суровом пристальном взгляде. - О какой цене вы говорите? Как
вы ее определите? Кто ценит жизнь?
- Я ценю, - ответил я.
- Как же вы ее цените? Я имею в виду чужую жизнь. Сколько она, по-ва-
шему, стоит?
Цена жизни! Как мог я определить ее? Привыкший ясно и свободно изла-
гать свои мысли, я в присутствии Ларсена почему-то не находил нужных
слов. Отчасти я объяснял себе это тем, что его личность подавляла меня,
но главная причина крылась все же в полной противоположности наших возз-
рений. В спорах с другими материалистами я всегда мог хоть в чем-то най-
ти общий язык, найти какую-то отправную точку, но с Волком Ларсеном у
меня не было ни единой точки соприкосновения. Быть может, меня сбивала с
толку примитивность его мышления: он сразу приступал к тому, что считал
существом вопроса, отбрасывая все, казавшееся ему мелким и незначи-
тельным, и говорил так безапелляционно, что я терял почву под ногами.
Цена жизни! Как мог я сразу, не задумываясь, ответить на такой вопрос?
Жизнь священна - это я принимал за аксиому. Ценность ее в ней самой -
это было столь очевидной истиной, что мне никогда не приходило в голову
подвергать ее сомнению. Но когда Ларсен потребовал, чтобы я нашел подт-
верждение этой общеизвестной истине, я растерялся.
- Мы с вами беседовали об этом вчера, - сказал он. - Я сравнивал
жизнь с закваской, с дрожжевым грибком, который пожирает жизнь, чтобы
жить самому, и утверждал, что жизнь - это просто торжествующее свинство.
С точки зрения спроса и предложения жизнь самая дешевая вещь на свете.
Количество воды, земли и воздуха ограничено, но жизнь, которая порождает
жизнь, безгранична. Природа расточительна. Возьмите рыб с миллионами ик-
ринок. И возьмите себя или меня! В наших чреслах тоже заложены миллионы
жизней. Имей мы возможность даровать жизнь каждой крупице заложенной в
нас нерожденной жизни, мы могли бы могли бы екать отцами народов и насе-
лить целые материки. Жизнь? Пустое! Она ничего не стоит. Из всех дешевых
вещей она самая дешевая. Она стучится во все двери. Природа рассыпает ее
щедрой рукой. Где есть место для одной жизни, там она сеет тысячи, и
везде жизнь пожирает жизнь, пока не остается лишь самая сильная и самая
свинская.
- Вы читали Дарвина, - заметил я. - Но вы превратно толкуете его, ес-
ли думаете, что борьба за существование оправдывает произвольное разру-
шение вами чужих жизней.
Он пожал плечами.
- Вы, очевидно, имеете в виду лишь человеческую жизнь, так как зве-
рей, и птиц, и рыб вы уничтожаете не меньше, чем я или любой другой че-
ловек. Но человеческая жизнь ничем не отличается от всякой прочей жизни,
хотя вам и кажется, что это не так, и вы якобы видите какую-то разницу.
Почему я должен беречь эту жизнь, раз она так дешево стоит и не имеет
ценности?
Собственно, поясню почему же я хочу заострить на нем внимание.
- Пожирание других как смысл жизни. Сущность капитализма, есть именно пожирание друг друга. Собственно Лондон описывает человека, который живет согласно этому принципу.
- Утверждение о привратном понимании Дарвина. Дело в том, что Дарвин считал, что есть варварское человечество и цивилизованное. Что цивилизованное, это такое общество которое выработало в себе социальный инстинкт, т.е. любовь и взаимопомощь. И в этом смысле ему была чужда идея о бессмысленности жизни и взаимном пожирании как единственно верном способе существования человека.
- Цена жизни. С точки зрения рынка, жизнь самый дешевый товар. Поскольку нисколько не ограничен, в отличии от природных ресурсв например. Т.е. предложение бесконечно, а спрос постоянен.