Смерть и музыка. Графомания про Смерть и Док
Рассказ был написан по заданию: придумать и описать слабую женщину.
- А ну пошла отсюда! - Диана ткнула в Смерть толстым катетром для гемодиализа. Катетер прошел насквозь, упаковка даже не зашуршала, а Смерть продолжала невозмутимо стоять в ногах функциональной кровати. У головы пациентки возилась Док, закутанная в голубой одноразовый халат, голубую шапку и не менее голубую маску.
- Катетер! - попросила она. Диана привычным движением вскрыла упаковку, дождалась, когда Док вытащила длинный, напоминающий посох Петрушки стилет, а затем метнулась к дефибриллятору. Пока Док запихивала катетер глубоко в лежащее на кровати тело, она уже набрала заряд.
- Разряд! - Док сделала шаг назад, лежащая на кровати дёрнулась в судороге. Монитор наконец-то замолчал, Смерть отправилась в ординаторскую. Док взяла с расстеленной на столике голубой пеленки иглодержатель с зажатой иглой и принялась пришивать катетер.
- Всё сегодня голубое, - пробормотала Диана.
Пациентка отличалась бледно-голубоватым оттенком кожи, который подчеркивали голубая трубка, шланги аппарата ИВЛ (тоже в сине-голубых тонах) и зеленоватые инфузоматы. Неуклюжий аппарат для гемодиализа тоже бледно-зеленый. Когда он начал засасывать в прозрачные магистрали неожиданно красную кровь, Диане почудилось, что монстр высасывает из полупрозрачного тела последнее, что связывает его с жизнью. Но монитор не возражал, а Смерть продолжала гонять цветные шарики в ординаторской. Всё было очень плохо, но пока не совсем ужасно.
- Она простудилась, - рассказывал муж пациентки. Эмоции на его простоватом лице сменяли друг друга, в конце концов победило изумление. - С детьми в парке вымокла в фонтане, потом, пока бежали к машине, промёрзли.
- А рана на руке откуда? - уши Док заинтересованно приподняли шапочку.
- Рана? А, на ладони? О коляску постоянно колется. Там штырёк выскакивает, когда раскладываешь, а она вечно раскладывает с малышом подмышкой. И не отвезёшь в сервис: куда без коляски. Так и садит руку.
- Штырёк рядом с колёсами? Впрочем, неважно. Проблема не в простуде, а в ране. Нагноилась она. До самого плеча. Потому температура и всё остальное.
- Не может быть, - обиделся муж. - Простыла она. Кто купается в фонтане в такой ветер…
Док вздохнула. Уши прижались к голове.
- Придётся поверить. Руку уже вскрыли, гной убрали, впереди перевязки. Но возможно разное. Руку она может потерять.
- Как потерять? Она же правая!
- Мы пытаемся. Но жизнь важнее руки, так ведь?
Руку хирург сохранил. После каждой перевязки, возвращая пациентку в блок, он говорил, что, если опять будет лихорадка, завтра придётся принимать радикальные меры. Но то ли помогали колонки, сквозь которые регулярно прогоняли кровь, то ли антибиотики разобрались с захватившими руку бактериями, но температура спустилась к вполне приемлемым 38 градусам, почки, побастовав, вернулись к работе, лёгкие почти безропотно пропускали в кровь достаточно кислорода из вдуваемого аппаратом воздуха, а сердце позволило себе ещё только один срыв. Давление пока приходилось повышать, но, в целом, и хирург, и Док, были довольны происходящем. Пациентку разбудили. Она просила приподнять изголовье кровати и с любопытством разглядывала окружающие её приборы. Трубка ИВЛ проникала в трахею через разрез на шее, так что лицо было хорошо видно - чуть заострённое и удивительно спокойное. Кожа оставалась бледной до голубизны, хотя анализ крови ежедневно показывал вполне приемлемый уровень гемоглобина.
- Приемлемый в текущей ситуации. Потом придётся наедать, - объясняла Док мужу.
Тот сменил изумлённое выражение лица на покорно-сосредоточенное. Каждое «не хуже» от Док чуть разглаживало складки в уголках его рта. Пока жена была без сознания, он заходил в блок на несколько минут - подержать за здоровую руку и убедиться, что нездоровая на месте.
Сейчас, увидев жену не то чтобы здоровой, но более живой, чем вчера, он плюхнулся на койку, проигнорировав приготовленный специально для него стул.
- Как ты нас напугала! - полилось из него. - Но теперь всё позади, ты быстро поправишься. Марик с Микой дома, няня присматривает, а что будет, когда начнутся занятия, ума не приложу. Мика говорит, им обоим нужна новая форма, я надеюсь, ты поправишься до сентября? И концертные костюмы. Пока жара, они бегают в шортах и футболках, няня говорит, что для стирки одежду приходится утаскивать, пока дети спят. Марик ест только макароны и больше ничего. Так бывает? Варик у бабы Инги, она уже стонет, и я её понимаю: она своих уже вырастила, а коляска тяжелая. Кстати, я починил тот штырь, что царапал твою руку…
Диана решила, что для только что разбуженной подопечной достаточно. Она нагрузила тележку шприцами и бутылками и подъехала к кровати всячески демонстрируя, что муж ей очень мешает. Когда тот не заметил и продолжил вводить жену в курс семейных дел, Диана демонстративно грохнула бутылкой о стойку и указала на выход.
- Приходите завтра.
Двери ещё не успели сомкнуться, а пациентка уже спала. Её щёки и шея чуть порозовели.
Посетители пошли косяком. В отведенное для них время Иза полусидела, откинувшись на высоко поднятое изголовье, и слабо улыбалась, выслушивая списки событий, в которых не поучаствовала за прошедшие две недели.
- Начальник придумал три новых отчёта и теперь трясёт нас за неисполнение. Говорит, что ты бы всё сделала вовремя. Дедлайн продлили, но надо сдать к сентябрю. Ты ведь поправишься, правда? Август придётся пахать без выходных…
Иза неопределённо шевельнула бровями.
Последней пришла её мать. Громадная, ничем не напоминающая теряющуюся в кровати дочь, она умудрялась даже сидя нависать сверху, так что голова пациентки скрывалась её громадной тенью. Голос заполнял блок целиком, койки с остальными пациентами вжались в углы и прикрылись аппаратами ИВЛ.
- Как ты могла так поступить? С детьми, со мной? А муж что пережил? Его не жалко? Нет, ей надо драть руку о коляску и теперь…ааа! опять! - посетительница схватилась за гигантскую грудь.
Диана вывела её из блока, уложила на кушетку, расстегнула верх алого платья в нелепых розах и налепила электроды кардиографа. Док пропустила между пальцами плёнку, дала Диане инструкции и пошла звонить кардиологу. Через несколько минут уже не посетительница уехала в операционную.
Прозрачная голубизна кожи Изы сменилась лихорадочно-розовым оттенком.
- Вашей маме поставили несколько стентов в коронарные артерии. Всё будет хорошо, только придётся пить таблетки, - сказала Диана Изе через пару часов. - Она лежит в другом блоке, сюда мы её не пустим, - шепнула она, наклонившись к почти прозрачному уху. Иза слабо улыбнулась.
- Похоже, ей лучше? - неуверенно спросила Диана в ординаторской. Док махнула ушами.
- Давление нестабильное, дышать сама даже не пытается, маркёры воспаления полезли вверх. Что-то мы упускаем.
Что-то обнаружилось уже к вечеру.
Когда не было посетителей, перевязок или кормления, Иза спала или просто лежала, глядя в потолок. От чтения или прослушивания плейера она отказывалась. С интересом следила за жизнью, а порой и за не-жизнью соседей по палате и даже иногда улыбалась Смерти, когда та проходила мимо.
- Она совсем не боится, - возмущалась Диана.
Смерть только что вернулась в ординаторскую, переправив за черту дедушку после четвёртого инсульта.
- Он устал лежать со скрюченными ногами. И есть через трубку в животе, по его мнению, унизительно, - снизошла она до объяснения, выбирая пончик.
- Ты с ними разговариваешь? - поразилась Диана.
- Иногда, когда у них есть настроение. А после долгого молчания поболтать хочется, - призналась Смерть. - Выкладывают, что накипело.
- Там монитор орёт! - Док рванула в блок, за ней Диана. Смерть вернулась к Зуме.
- Что это? - Диана оглядывала пациентку. Румянец полыхал пятнами, в середине пятен надувались белёсые бугорки, некоторые на глазах наполнялись желтоватой жидкостью. Монитор требовал немедленно охладить температурный датчик.
- Злокачественная пузырчатка, - просипела Док. - Только этого нам не хватало.
Посетителей пускать перестали. За исключением мужа, и того на десять минут. Иза спала под действием снотворных и обезболивающих. Бледно-зелёный аппарат опять засасывал в себя полные магистрали крови. Кожа пациентки теперь была цвета ожога кипятком. Пузыри наливались, лопались, сливались, их укрывали противоожоговыми повязками, так что тело наполовину напоминало мумию, наполовину - подготовленный к пассировке помидор со слезающей шкуркой. Иза спала глубоким сном, не чувствуя боли и не видя сны.
Но и этот сон в итоге закончился через полторы недели. Пузыри сменились желтоватыми корками, новые уже несколько дней не появлялись. Большинство повязок сняли. Лицо Изы теперь было покрыто чешуйками, губы перечеркивали лучики трещинок, но пить через соломинку у неё получалось.
- Маму вашу выписали. Ей прописан полный покой, - рассказывала Диана Изе. Та улыбнулась, но только глазами, растягивать губы пока было больно.
Муж привел пару жутко перепуганных детишек - мальчика и девочку лет семи. Они на цыпочках вошли в блок и уставились на мать с нескрываемым ужасом. С таким же ужасом смотрела на них закутанная в бинты и слои мази Иза. Муж сообразил, что что-то пошло не так, и вывел детей в коридор.
- Они привыкнут, - утешал он жену. На вкус Дианы, утешение вышло так себе.
К вечеру на лице и руках появились новые пузыри. Мужа теперь пускали ровно на пять минут, Док нарушила свои принципы и торчала в блоке вместе с ним и всё равно он умудрялся сказать что-то, от чего в глазах Изы мелькала паника, а кожа надувалась и пыталась слезть с уже казалось бы заживших участков тела. После недели лечения на грани допустимого, выжимания всех возможностей из аппаратуры, они находились там же - утром всё казалось лучше, а к вечеру - лихорадка и новые пузыри.
- Мы убрали все провокаторы, - жаловалась Док Диане.
- Кроме мужа.
Уши Док развернулись заинтересованными лопухами.
- Карантин на неделю, - объявила она мужу на следующий день. - Лечение делает её слишком восприимчивой к инфекциям. Даже тем, что вы ещё можете не чувствовать.
- Я могу обработаться антисептиком…
- Не поможет, - твёрдо ответила Док. - Отдохните недельку, займитесь детьми. А там…посмотрим.
Кожа начала заживать. Муж передавал по письму в день, Диана честно спрашивала пациентку, хочет ли та их послушать, но Иза еле заметно качала головой. Выражение вины почти исчезло из уголков её глаз. Диана запихивала письма в самый дальний угол тумбочки, завалив их более насущными вещами. Через неделю Док заявила мужу, что карантин продолжается. И для него, и для вполне поправившейся матери Изы.
День сменялся ночью, ночь - следующим днём. Повязки были сняты, рука зажила, - кроме хирурга этого заживления никто не заметил, чешуйки медленно, но необратимо вытеснялись кожей, чуть более бледной, чем обычно. От койки откатили большую часть приборов, кроме аппарата ИВЛ, монитора и стойки с инфузоматами. Кровь теперь циркулировала только внутри никак не оживающего тела.
- Когда она начнет хотя бы пытаться дышать? - вопрос Док был обращен в никуда. Она пыталась прекратить подачу воздуха аппаратом, чтобы заставить пациентку сделать хоть пару вздохов самой, но та лишь закатила глаза и потеряла сознание. Грудная клетка не двинулась. Так же бессильным оказался и специально приглашенный реабилитолог - все усилия привели к сердцебиению и воплям монитора.
- Ради семьи она дышать не хочет. Ради работы тоже. Ради матери…бррр…- рассуждала Диана. - Но должно же быть хоть что-то. Хоть когда-то. Она же дышала в конце концов! - Диана плюхнулась перед компьютером и ввела имя в поисковую строку.
- Все мы дышим на автомате, - буркнула Док. - А когда дыхание становится работой…
“Всемирно известная оперная дива, Елизавета Одли, оставившая сцену семь лет назад, сейчас находится в тяжелом состоянии реанимации в больнице Св.Пафнутия”
- Кто слил информацию??? - главврач выглядел так, будто каждый из толпившихся у ворот больницы репортёров оторвал от него кусочек на сувениры и вещдоки.
Док пожала плечами:
- Мы и не догадывались. Имя другое. Да и внешность…Я не узнала. Она ушла, чтобы выйти замуж за этого? Любовь зла… А какое было чудо! Помнишь? “Огни под чёрными крышами” “Из темноты”? Старые сюжеты, а в её исполнении было что-то такое… Я до сих пор слушаю, когда совсем…- Док опустила уши и задумалась. Главврач слегка улыбался воспоминаниям.
Диана смотрела, вытаращив глаза. Потом пробежалась пальцами по клавиатуре и маленькую ординаторскую заполнил дуэт “Из темноты”. Имя, лежавшее в разделе “ретро” вдруг выросло и заслонило всех современных музыкантов, коих в списке Дианы значилось великое множество.
Елизавета прислушивалась, закрыв глаза. Зрение быстро утомляло. Вот разбирать шорохи, подслушивать тихие слова и угадывать, что происходит, на слух, ей нравилось. Дремать внутри неподвижного тела, когда за тебя делают всё, не допуская голода, боли, жажды, удушья, - ощущение, не сравнимое ни с чем, будто ты младенец в уютной люльке и не подозреваешь, что люлька находится в лодке, а лодку несёт беспокойное течение. Главное, здесь, в люльке, покой и забота.
Музыка лилась откуда-то из коридора. Иза попыталась стиснуть зубы, но даже это движение не получилось. Попыталась прижать ладони к ушам, но не смогла оторвать их от простыни. Усилия утомили, и она привычно задремала.
Музыка рвалась наружу. Её слабое горло ограничивало кипящий вулкан, не давая выбросить наружу всё и сразу. Но если не петь, лава накопится и разорвёт её крошечное тело. Пение - это облегчение, пение - это полёт. То, что не разорвало изнутри уносило вверх, там, наверху, свобода, свобода от притяжений и мороков земли. Темнота и вспышки света, прохлада покоя и обжигающий ветер. Одиночество. Иногда к ней присоединялся другой голос, властный, увлекающий за собой, и это было и прекрасно, и мучительно. Для этого не было слов, только музыка. Это было…давно.
- Мы никого не пропускаем. Она на карантине.
Мягкий тёплый голос пытался пробиться куда-то в глубины сознания. Док досадливо махнула ушами.
- Поверьте, я помогу вам. У вас ведь проблемы с Лизой? Иначе почему она всё ещё здесь?
- Потому что она болеет. Тяжело. От посещений ухудшается. И вообще посещения разрешены только близким родственникам.
- Я не буду уверять, что я близкий. Но дайте мне пять минут. Обещаю, ухудшения не будет. Уж настолько-то я её знаю.
И Док сдалась. В конце концов, чего им терять?
Он сидел рядом и что-то тихо говорил. Невозможно было разобрать, что, хотя Диана вкатила свою тележку в палату где-то на третьей минуте, когда монитор мявкнул насчёт слишком частых сердечных сокращений. И быстро замолчал. Док через стеклянную дверь откровенно рассматривала посетителя. Очень высокий, пытается это скрыть, ссутуливая плечи. Лицо непонятное - всё в рубцах, как от неудачной пластики. Руки оторвать тому хирургу! Левая бровь широкая и уверенная, правой почти нет. Волосы тёмные, залысина на правом виске, которую он не удосужился прикрыть прической. Лиза смотрела, не отрываясь, его же явно не смутил ни её вид - с лица ещё не сошли чешуйки - ни её состояние, ни аппаратура вокруг.
- Она не дышит, - это не был вопрос.
- И не двигается, - кивнула Док. - Хотя проверяли: нервы, и мышцы в норме.
- Я буду с ней заниматься. Два раза в день, скажите, в какие часы удобнее. Дыхание вернется. Остальное - посмотрим.
- С ней занимается реабилитолог.
- Я не реабилитолог. Вам придется просто доверится. Что вы теряете?
Вечер и ночь прошли спокойно. Диана измеряла температуру каждый час и каждый час же проверяла, не появились ли новые пятна и пузыри. Нет. Кожа продолжала очищаться от чешуек, а пациентка - не дышать.
Занятие выглядело непонятно. Посетитель делал широкие жесты руками, например, медленно опускал развернутую ладонь вниз, затем поднимал её к животу и удерживал там, собирая губы в полутрубочку. Иза сидела в кровати и завороженно смотрела. Вдруг посетитель резким движением отсоединил шланги от трубки на её шее и повторил странные движения. Иза вздрогнула, попыталась схватить шланги, но рука только чуть сдвинулась с места. Посетитель ещё раз повторил свой жест, положив ладонь ей на живот. Док готова была поклясться, что ладонь немного приподнялась. Монитор молчал, зато орал аппарат ИВЛ, возмущенный отсутствием сопротивления. Посетитель кивнул и вернул шланги на место. Дал аппарату успокоится, а затем всё повторилось. Странные жесты, отсоединение, ладонь на животе - еле заметный вдох, возвращение к аппарату. Через полчаса Иза заснула, а он вышел в коридор и спросил, где тут кофейный автомат.
- Не надо насиловать аппарат. Объясните, что нужно, я изменю настройки, - пробурчала Док. Они с теперь уже тренером вернулись в палату и долго стояли у аппарата, тыкая в кнопки и крутя ручки. Иза спала, полностью доверившись искуственному дыханию.
Странные занятия продолжались. Жесты становились всё сложнее, слов окружающие почти не слышали, в первые дни Иза делала три-четыре вдоха с перерывами на отдых, потом количество вдохов стало увеличиваться вместе с длительностью тренировки. После занятия Док шла в палату и просматривала тренды аппарата.
- Так нельзя дышать, - говорила она в ординаторской. - Выдох в пять-шесть раз длиннее вдоха.
- Это упражнения из вокала, - объяснила Диана и вдруг покраснела. - Я занималась, вернее, пробовала. Давно. Он учит её петь.
- А ничего, что воздух не проходит через гортань? - поразилась Док.
- Ничего, там основная работа не с гортанью, а с диафрагмой. А ещё с лицом.
Теперь за странной гимнастикой наблюдала вся бригада, если выдавалось свободное время. Жесты сопровождались довольно комичными гримасами, которые Иза усердно повторяла. Соотношение вдох-выдох доходило до 10-12, аппарату пришлось жестко сбить настройки тревог, но, в общем, дело двигалось. Когда у спящей Изы аппарат зарегистрировал регулярные попытки самостоятельных вдохов, Док заказала в ординаторскую праздничную коробку пончиков. А когда Иза сама нажала кнопку, чтобы приподнять изголовье, попросила прибежавшую Диану переключить аппарат в режим странных тренировок и начала заниматься самостоятельно, Док сообщила главврачу, что возможно, имеется тенденция к некоторому улучшению.
Пресса атаковала главврача ежедневно, адвокаты тоже - муж подал на больницу иск за разглашение медицинской тайны. Адвокаты настаивали, что медики не могли знать, кого лечат, а вот семья и окружение… Пресса оскорблённо отказывалась назвать имена информаторов, скандал полыхал, единственное, что удалось сохранить в тайне - странные занятия беззвучным вокалом. Впрочем, беззвучность тоже закончилась - преподаватель принёс плейер с наушниками и теперь занятия проходили с музыкой, звучащей у Изы в правом ухе, а у него - в левом. Иза лежала с наушниками в ушах практически всё время - когда она засыпала, Диана выключала плейер и вытаскивала наушник. Пальцы Изы уже вполне справлялись с кнопками. Однажды Диана аккуратно вынула из ладони Изы плейер и вложила поильник с ванильной смесью. Иза удивленно пошевелила пальцами, затем поднесла поильник ко рту.
Реабилитолог теперь занимался упражнениями для рук и ног, оставив дыхание профессионалу. Звучало оскорбительно, однако он решил извлечь из происходящего пользу и нагло подглядывал, пытаясь перенять тактику конкурента.
Карантин пришлось завершить, но часы посещения были строго ограничены. Где-то через неделю знакомства Док спросила, преподавателя, как его зовут.
- Зовите меня Рум, - небрежно ответил он. Было понятно, что имя это не имеет ничего общего с реальностью.
- Почему вы не переделаете пластику? - бестактно спросила Док.
Рум пожал плечами:
- Когда-то хирург сделал всё, что смог, а теперь я привык. Кого сейчас удивишь шрамами?
Иза поправлялась, на этот раз несомненно. Кожа восстановилась и стала как будто толще, утратив прозрачность и голубоватый оттенок. Посещения мужа, детей и даже матери уже ничего не меняли и ничего не нарушали. Однажды, спустя два месяца после появления Рума, Док удалила трубку из гортани и заклеила отверстие пластырем. До этого Иза уже пыталась говорить, затыкая трубку пальцем, но получалось довольно плохо. Сейчас ей удалось издать сиплое, но вполне внятное “Спасибо”.
Восстановление движений шло мучительно, особенно после исчезновения Рума. Когда Изу окончательно отключили от аппарата ИВЛ, он объявил, что его дело сделано. В отделении Иза провела всего неделю - после восстановления дыхания в больнице делать было нечего, занятия с реабилитологом можно проводить и дома. Муж сообщение о том, что жена ещё месяц, а то и два не сможет самостоятельно передвигаться, перенёс мужественно и, похоже, провёл воспитательную беседу с тёщей. Та молчала, хотя смотрела вполне выразительно.
- Интересно, восстановится ли её голос? Тот голос, я имею ввиду, - проговорила Док, наблюдая за небольшой толпой репортёров, снимающих выписку Изы.
- Крайне рекомендую сделать всё возможное, - ответила Смерть.
Док уставилась на неё с подозрением.
- Так это ты слила Изу репортёрам?
- Не я. Амдусиас. Это по его ведомству.
- Демон? Но зачем?
- Я её вспомнила. У меня тоже есть музыкальный вкус, знаешь ли. Ну и попросила Амдусиаса что-то придумать. Тот и слил репортерам, чтобы этот, как его, Рум, увидел. Он же демон, они никогда не работают напрямую. Но вмешательство было, его уже не отменить.
- В смысле?
- Её дыхание привязано к её музыке. Без музыки она задохнётся, в самом прямом смысле слова.
- Ну вы и сволочи! - Диана швырнула в Смерть надкушенным пончиком. Смерть поймала пончик и откусила кусок.
- А если ей музыка надоест?
- Гениальные музыканты устроены не так, как вы, - объяснила Смерть. - А другими Амдусиас не занимается. С его точки зрения, Елизавету освободили от морока.
- Хорош морок, муж и трое детей!
Смерть только пожала плечами.
- А кто такой Рум?
- Человек из прошлого Елизаветы.
Док хмыкнула.
- Буду с нетерпением ждать её возвращения на сцену. В последние годы опера как-то потускнела. И этого, который Рум. Боюсь, нам ещё вчинят иск за разрушение семьи.
- Дети! - напомнила Диана.
- В том, чтобы быть ребёнком гениальной певицы, есть свои плюсы, - пожала плечами Док. - Да и всё равно, реабилитация займёт много времени. Интересно другое, - она помолчала. - Как мужу удалось заставить её забыть музыку?
- Может, это была любовь? - мечтательно спросила Диана.
- Любовь бывает ужасно зла, - махнула ушами Док.
Смерть промолчала. У неё были совсем другие представления о романтике.