Вулфхолл
Не помню уже, кто и где похвалил этот сериал. Я записала название на листочек, потеряла, а потом нашла.
Ничего не понятно, все перемешано, намеки, недомолвки. Ага, сериал снят по книгам, автор даже получила за них букеровскую премию. Нашла книги и вот уже месяц медленно, растягивая удовольствие, наслаждаюсь вечерами их задумчивой неторопливой мелодией. Мне кажется, у каждой хорошей книги есть своя мелодия, может, это то, что вы называете стилем, но мне, как неудавшемуся пианисту, всюду чудится музыка.
Герои живут в 16 веке, ровно 500 лет назад. Генрих VIII, его жены и двор - декорации, а речь идет в третьем лице о главном герое - Томасе Кромвеле.
"Он смотрит на воду, то бурую, то прозрачную под солнцем, но всегда подвижную: в глубине ее рыбы, водоросли; утопленники колышут неживыми руками. На илистый берег выбрасывает пряжки от ремней, осколки стекла, мелкие монетки со стершимся профилем короля. Как-то в детстве он нашел подкову. Лошадь в реке? Ему казалось это большим везением. Однако отец сказал: если бы подковы приносили счастье, я был бы королем Страны Обжор". Его отец был кузнецом.
А я тоже нашла когда-то подкову, самую настоящую и мне тоже это казалось большим везением. Это было летом, еще где-то в конце 90-х, мы с мужем ехали по проселочной степной дороге на мотоцикле и мне понадобилось срочно остановиться, я пошла куда-то в степь и она лежала там в траве, старая-престарая. Муж закопал ее под калиткой в нашем тогдашнем дворе, чтобы она притягивала в дом счастье. Потом мы уехали в другой город, а подкова осталась забытая навсегда.
А вот они едут куда-то по заданию короля и что? - конечно же, поют песни!
"Под темными кронами деревьев на исходе первого дня пути они затягивают песню - она согреет усталое сердце и прогонит лесных духов. Средний англичанин насквозь пропитан суевериями. Сейчас, под Новый год, чаще всего поют королевское «В кругу друзей забавы век будут мне по нраву» с различными изменениями. Изменения лишь самую чуточку скабрезны, иначе ему пришлось бы одернуть спутников".
Тогдашний король был образован - как младшего сына, его готовили к богословской карьере. Писал стихи и песни, и даже пел.
А дети Томаса разучивают мотеты к Рождеству. И я иду на ютуб слушать мотет Баха.
Еще мне становится гораздо понятнее Игра престолов. Вот фрейлины королевы сидят вокруг нее и все, как одна, вышивают. А помните, как вышивке учили и дочерей Неда Старка, и как эту вышивку ненавидела его младшая, Арья?
Я тоже ненавидела вышивать, во втором, кажется, классе, нас мучили этой вышивкой на уроках труда. А вот моя мама была мастерицей, у меня долго хранилась вышитая ею подушка-думочка, в ее время это было очень популярное занятие.
А вот рыцари готовятся к турниру и Томас переживает за своего сына. И вспоминает:
"Как-то в Венеции он познакомился с одним рыцарем, уже стариком, который в свое время разъезжал по всем турнирам Европы. Тот рассказывал ему про свою жизнь: вечно в дороге, с лошадьми и оруженосцами, из страны в страну, туда, где объявлено очередное состязание, пока годы и накопленные увечья не заставили уйти с турнирной арены. В ту пору старик перебивался тем, что учил молодых аристократов, терпя обиды и насмешки. В мои дни, сетовал он, юноши обучались манерам, а теперь я чищу лошадей для бражников, которым в старые времена не позволил бы надраить мне сапоги. Сам погляди, до чего я докатился, пью с… кто ты таков? Англичанин?
Рыцарь был португалец, но говорил на кухонной латыни и ломаном немецком, пересыпая их словечками из турнирного лексикона, которые на всех языках примерно одинаковы. В прежние дни каждый турнир был испытанием, а не способом показать свое богатство. Женщины оставлялись на потом, а не глазели на тебя из раззолоченных павильонов. Система очков была гораздо сложнее, и судьи не прощали нарушений. Ты мог сломать все свои копья, но проиграть по очкам, сбросить противника на землю, но получить не мешок с золотом, а штраф или несмываемое пятно на репутации. Дурная слава шла за тобой повсюду, и проступок, совершенный, скажем, в Лиссабоне, настигал тебя в Ферраре. Доброе имя - все, что у тебя оставалось после сезона неудач, поэтому ты старался не искушать судьбу, когда она благосклонна, потому что завтра она от тебя отвернется. Кстати, никогда не трать деньги на гороскопы. Когда седлаешь коня, лучше не знать, что сегодня тебя ждет поражение".
И я вспоминаю рыцарские турниры Семи королевств и сочувствую трудной жизни странствующих рыцарей.
Я читаю вместе с гуглом, потому что совсем ничего не знаю об Англии тех времен. Вот тюдоровский чепец - гейбл, гугл упорно показывает мне Кларка, но я все же нахожу этот жуткий головной убор в виде двускатной крыши. Как же мучились женщины в этой неудобной одежде и чепцах! Анна Болейн привезла из Франции моду на более легкие чепцы - арселе. А когда ее звезда закатилась, женщины опять достали из сундуков эти крыши.
Ненавижу платки с детства. Когда мама надевала платок во время уборки или ремонта, я подбегала и срывала с нее это уродство. Бабушка пусть носит, если она так уж привыкла, а моя мама - самая красивая и ее ничто не должно портить.
И последняя цитата на сегодня, самая длинная - про книги (они тогда были красивые), про поэзию и математику.
"Посмотри, - говорит он юноше. - У меня тут еще один подарок, как тебе? Возможно, единственное доброе, что вышло из монастыря. Брат Лука Пачоли писал ее тридцать лет.
Книга переплетена в темно-зеленую кожу с золотым тиснением по краям, золотой обрез так и сияет. На застежках - круглые гранатовые кабошоны, почти черные, просвечивающие.
- Даже страшно открывать, - говорит юноша.
- Прошу. Тебе понравится.
Это «Сумма арифметики». Кромвель открывает застежки. На первой странице гравюра - портрет автора с раскрытой книгой и двумя циркулями.
- Недавно отпечатана?
- Не совсем, но мои венецианские друзья только сейчас обо мне вспомнили. Вообще же я был ребенком, когда Лука ее писал, а тебя тогда не было и в помине. - Он едва прикасается к страницам кончиками пальцев. - Здесь он пишет о геометрии, видишь чертежи? А здесь - что не следует ложиться спать, не сведя приход и расход.
- Мастер Воэн цитирует эту максиму. Мне из-за нее приходилось сидеть до зари.
- И мне. - Много ночей во многих городах. - Лука был человек бедный. Родился в Сан-Сеполькро. Дружил с художниками, стал превосходным математиком в Урбино - это городок в горах, где великий кондотьер граф Федериго собрал библиотеку более чем в тысячу томов. Лука преподавал в университете Перуджи, затем Милана. Не понимаю, как такой человек мог оставаться монахом; впрочем, иных математиков и алгебраистов бросали в тюрьму как колдунов, и, возможно, он считал, что церковь его защитит… Я слушал его в Венеции, двадцать лет назад, примерно в твоем возрасте. Он говорил о пропорциях - в здании, музыке, живописи, правосудии, хозяйстве, государстве, как должны быть уравновешены права и власть государя и подданных, и как тщательно богатым людям следует вести бухгалтерию, молиться и помогать бедным. О том, как должна выглядеть печатная страница. Каким должен быть закон. И что делает красивым человеческое лицо.
- Я узнаю об этом из его книги? - Томас Авери смотрит на царицу Савскую. - Думаю, тот, кто делал шпалеру, знал.
- Как Женнеке?
Юноша благоговейно перелистывает страницы.
- До чего красивая книга! Наверное, венецианские друзья очень вас почитают.
Значит, Женнеке больше нет, думает он. Либо умерла, либо полюбила другого.
- Иногда, - говорит Кромвель, - итальянские друзья присылают мне стихи, однако я думаю, вся поэзия здесь… Не в том смысле, что страница цифр - стихотворение, а в том, что прекрасно все точное, все соразмерное в своих частях, все пропорциональное… ты согласен?
Чем царица Савская так приковала взгляд Авери? Юноша не мог видеть Ансельму, даже слышать о ней не мог. Я рассказал о ней Генриху, думает он. В один из тех вечеров, когда сообщил королю мало, а король мне - много: как он дрожит от страсти, думая об Анне, как пытался утолить вожделение с другими женщинами, чтобы мыслить, говорить и действовать разумно, и как у него ничего с ними не получилось. Странное признание, однако король видит в этом оправдание себе, своей цели. Я преследую одну лань, говорит Генрих, дикую и робкую, она уводит меня с троп, по которым ступали другие, одного в чащу леса.
- А теперь, - объявляет он, - мы положим эту книгу на твой стол, пусть тебя утешает, когда на душе такое чувство, будто все не сходится.
Он возлагает большие надежды на Томаса Авери. Не так сложно нанять мальчишку, который будет суммировать числа в графах и подкладывать бумажку тебе на стол, чтобы ты ее подписал и спрятал в сундук. Но зачем? Страница из бухгалтерской книги - как стихи, нельзя покивать и забыть, ей надо открыть сердце. Над нею как над Писанием надо размышлять, учиться поступать правильно. Люби ближнего. Изучай рынок. Умножай благо. В следующем году увеличь прибыль".
Когда я готовилась к экзамену по высшей математике летом после первого курса, у меня на столе лежал томик Лермонтова и я читала попеременно его и тетрадь с лекциями. Сдавала без шпор, на отлично. Папа - математик, мама - учитель русского, во мне все перемешалось. Я люблю точность и стихи.
...прекрасно все точное, все соразмерное в своих частях, все пропорциональное!
Прекрасны стихи, музыка и математика, им надо открывать свое сердце.
Ничего не понятно, все перемешано, намеки, недомолвки. Ага, сериал снят по книгам, автор даже получила за них букеровскую премию. Нашла книги и вот уже месяц медленно, растягивая удовольствие, наслаждаюсь вечерами их задумчивой неторопливой мелодией. Мне кажется, у каждой хорошей книги есть своя мелодия, может, это то, что вы называете стилем, но мне, как неудавшемуся пианисту, всюду чудится музыка.
Герои живут в 16 веке, ровно 500 лет назад. Генрих VIII, его жены и двор - декорации, а речь идет в третьем лице о главном герое - Томасе Кромвеле.
"Он смотрит на воду, то бурую, то прозрачную под солнцем, но всегда подвижную: в глубине ее рыбы, водоросли; утопленники колышут неживыми руками. На илистый берег выбрасывает пряжки от ремней, осколки стекла, мелкие монетки со стершимся профилем короля. Как-то в детстве он нашел подкову. Лошадь в реке? Ему казалось это большим везением. Однако отец сказал: если бы подковы приносили счастье, я был бы королем Страны Обжор". Его отец был кузнецом.
А я тоже нашла когда-то подкову, самую настоящую и мне тоже это казалось большим везением. Это было летом, еще где-то в конце 90-х, мы с мужем ехали по проселочной степной дороге на мотоцикле и мне понадобилось срочно остановиться, я пошла куда-то в степь и она лежала там в траве, старая-престарая. Муж закопал ее под калиткой в нашем тогдашнем дворе, чтобы она притягивала в дом счастье. Потом мы уехали в другой город, а подкова осталась забытая навсегда.
А вот они едут куда-то по заданию короля и что? - конечно же, поют песни!
"Под темными кронами деревьев на исходе первого дня пути они затягивают песню - она согреет усталое сердце и прогонит лесных духов. Средний англичанин насквозь пропитан суевериями. Сейчас, под Новый год, чаще всего поют королевское «В кругу друзей забавы век будут мне по нраву» с различными изменениями. Изменения лишь самую чуточку скабрезны, иначе ему пришлось бы одернуть спутников".
Тогдашний король был образован - как младшего сына, его готовили к богословской карьере. Писал стихи и песни, и даже пел.
А дети Томаса разучивают мотеты к Рождеству. И я иду на ютуб слушать мотет Баха.
Еще мне становится гораздо понятнее Игра престолов. Вот фрейлины королевы сидят вокруг нее и все, как одна, вышивают. А помните, как вышивке учили и дочерей Неда Старка, и как эту вышивку ненавидела его младшая, Арья?
Я тоже ненавидела вышивать, во втором, кажется, классе, нас мучили этой вышивкой на уроках труда. А вот моя мама была мастерицей, у меня долго хранилась вышитая ею подушка-думочка, в ее время это было очень популярное занятие.
А вот рыцари готовятся к турниру и Томас переживает за своего сына. И вспоминает:
"Как-то в Венеции он познакомился с одним рыцарем, уже стариком, который в свое время разъезжал по всем турнирам Европы. Тот рассказывал ему про свою жизнь: вечно в дороге, с лошадьми и оруженосцами, из страны в страну, туда, где объявлено очередное состязание, пока годы и накопленные увечья не заставили уйти с турнирной арены. В ту пору старик перебивался тем, что учил молодых аристократов, терпя обиды и насмешки. В мои дни, сетовал он, юноши обучались манерам, а теперь я чищу лошадей для бражников, которым в старые времена не позволил бы надраить мне сапоги. Сам погляди, до чего я докатился, пью с… кто ты таков? Англичанин?
Рыцарь был португалец, но говорил на кухонной латыни и ломаном немецком, пересыпая их словечками из турнирного лексикона, которые на всех языках примерно одинаковы. В прежние дни каждый турнир был испытанием, а не способом показать свое богатство. Женщины оставлялись на потом, а не глазели на тебя из раззолоченных павильонов. Система очков была гораздо сложнее, и судьи не прощали нарушений. Ты мог сломать все свои копья, но проиграть по очкам, сбросить противника на землю, но получить не мешок с золотом, а штраф или несмываемое пятно на репутации. Дурная слава шла за тобой повсюду, и проступок, совершенный, скажем, в Лиссабоне, настигал тебя в Ферраре. Доброе имя - все, что у тебя оставалось после сезона неудач, поэтому ты старался не искушать судьбу, когда она благосклонна, потому что завтра она от тебя отвернется. Кстати, никогда не трать деньги на гороскопы. Когда седлаешь коня, лучше не знать, что сегодня тебя ждет поражение".
И я вспоминаю рыцарские турниры Семи королевств и сочувствую трудной жизни странствующих рыцарей.
Я читаю вместе с гуглом, потому что совсем ничего не знаю об Англии тех времен. Вот тюдоровский чепец - гейбл, гугл упорно показывает мне Кларка, но я все же нахожу этот жуткий головной убор в виде двускатной крыши. Как же мучились женщины в этой неудобной одежде и чепцах! Анна Болейн привезла из Франции моду на более легкие чепцы - арселе. А когда ее звезда закатилась, женщины опять достали из сундуков эти крыши.
Ненавижу платки с детства. Когда мама надевала платок во время уборки или ремонта, я подбегала и срывала с нее это уродство. Бабушка пусть носит, если она так уж привыкла, а моя мама - самая красивая и ее ничто не должно портить.
И последняя цитата на сегодня, самая длинная - про книги (они тогда были красивые), про поэзию и математику.
"Посмотри, - говорит он юноше. - У меня тут еще один подарок, как тебе? Возможно, единственное доброе, что вышло из монастыря. Брат Лука Пачоли писал ее тридцать лет.
Книга переплетена в темно-зеленую кожу с золотым тиснением по краям, золотой обрез так и сияет. На застежках - круглые гранатовые кабошоны, почти черные, просвечивающие.
- Даже страшно открывать, - говорит юноша.
- Прошу. Тебе понравится.
Это «Сумма арифметики». Кромвель открывает застежки. На первой странице гравюра - портрет автора с раскрытой книгой и двумя циркулями.
- Недавно отпечатана?
- Не совсем, но мои венецианские друзья только сейчас обо мне вспомнили. Вообще же я был ребенком, когда Лука ее писал, а тебя тогда не было и в помине. - Он едва прикасается к страницам кончиками пальцев. - Здесь он пишет о геометрии, видишь чертежи? А здесь - что не следует ложиться спать, не сведя приход и расход.
- Мастер Воэн цитирует эту максиму. Мне из-за нее приходилось сидеть до зари.
- И мне. - Много ночей во многих городах. - Лука был человек бедный. Родился в Сан-Сеполькро. Дружил с художниками, стал превосходным математиком в Урбино - это городок в горах, где великий кондотьер граф Федериго собрал библиотеку более чем в тысячу томов. Лука преподавал в университете Перуджи, затем Милана. Не понимаю, как такой человек мог оставаться монахом; впрочем, иных математиков и алгебраистов бросали в тюрьму как колдунов, и, возможно, он считал, что церковь его защитит… Я слушал его в Венеции, двадцать лет назад, примерно в твоем возрасте. Он говорил о пропорциях - в здании, музыке, живописи, правосудии, хозяйстве, государстве, как должны быть уравновешены права и власть государя и подданных, и как тщательно богатым людям следует вести бухгалтерию, молиться и помогать бедным. О том, как должна выглядеть печатная страница. Каким должен быть закон. И что делает красивым человеческое лицо.
- Я узнаю об этом из его книги? - Томас Авери смотрит на царицу Савскую. - Думаю, тот, кто делал шпалеру, знал.
- Как Женнеке?
Юноша благоговейно перелистывает страницы.
- До чего красивая книга! Наверное, венецианские друзья очень вас почитают.
Значит, Женнеке больше нет, думает он. Либо умерла, либо полюбила другого.
- Иногда, - говорит Кромвель, - итальянские друзья присылают мне стихи, однако я думаю, вся поэзия здесь… Не в том смысле, что страница цифр - стихотворение, а в том, что прекрасно все точное, все соразмерное в своих частях, все пропорциональное… ты согласен?
Чем царица Савская так приковала взгляд Авери? Юноша не мог видеть Ансельму, даже слышать о ней не мог. Я рассказал о ней Генриху, думает он. В один из тех вечеров, когда сообщил королю мало, а король мне - много: как он дрожит от страсти, думая об Анне, как пытался утолить вожделение с другими женщинами, чтобы мыслить, говорить и действовать разумно, и как у него ничего с ними не получилось. Странное признание, однако король видит в этом оправдание себе, своей цели. Я преследую одну лань, говорит Генрих, дикую и робкую, она уводит меня с троп, по которым ступали другие, одного в чащу леса.
- А теперь, - объявляет он, - мы положим эту книгу на твой стол, пусть тебя утешает, когда на душе такое чувство, будто все не сходится.
Он возлагает большие надежды на Томаса Авери. Не так сложно нанять мальчишку, который будет суммировать числа в графах и подкладывать бумажку тебе на стол, чтобы ты ее подписал и спрятал в сундук. Но зачем? Страница из бухгалтерской книги - как стихи, нельзя покивать и забыть, ей надо открыть сердце. Над нею как над Писанием надо размышлять, учиться поступать правильно. Люби ближнего. Изучай рынок. Умножай благо. В следующем году увеличь прибыль".
Когда я готовилась к экзамену по высшей математике летом после первого курса, у меня на столе лежал томик Лермонтова и я читала попеременно его и тетрадь с лекциями. Сдавала без шпор, на отлично. Папа - математик, мама - учитель русского, во мне все перемешалось. Я люблю точность и стихи.
...прекрасно все точное, все соразмерное в своих частях, все пропорциональное!
Прекрасны стихи, музыка и математика, им надо открывать свое сердце.