Сто лет одиночества.
Пройдёт много лет, и я отчётливо вспомню тот морозный и солнечный день, кода прогуливал школу, отираясь возле круглосуточного магазина. В магазине продавали аудиокассеты. Продавали круглосуточно. Это может прозвучать как небылица, но когда-то было такое беспокойное время, что аудиокассеты продавали по ночам.
В советской пятиэтажке первый этаж был отдан под просторное кафе с неброским названием «Отдых». Наверное, предполагалось, что туда будут ходить счастливые семьи и есть мороженное в железных серебристых вазочках. Скорее всего, так и было, но я это время не застал. В моей юности кафе осталось расплывчатом пятном со столиками, где мужчинам надлежало стоять в полный рост за липкими столиками. Наверняка столики кто-то протирал и вовсе они не были липкими, но тем осенним вечером, когда я очутился там в первый раз, мне запомнились хлебные крошки, щедро разбросанные по столу передо мной и разводы пролитой газировки. Кажется, там ещё были мятые салфетки, напоминая высохшие бутоны цветов.
Тогда я вступал в пору ласкового возраста, когда игрушки уже перестали оживать в моих руках, но какая-то магия всё ещё присутствовала вокруг. Дверь к волшебству не была заперта окончательно на ржавый замок повседневности. Конечно, она уже и не была так широко распахнута как в детстве, но сквозь щель всё ещё можно было протиснуться и прикоснуться к колдовству.
Колдовство жило в аудиокассетах, расставленных на витрине магазина. Часть кафе сдавали в аренду под торговую точку. И около него-то я и блудил тем морозным утром. Это была поздняя осень. Настолько поздняя, что лужи уже покрылись чешуёй изморози. Они хрустели как чипсы под моими ботинками. Если бы я курил, то наверняка коротал бы время за сигаретой, пряча её в заиндевевшую руку, но я ещё не курил и прятал свои наивные пальцы в рукава. Пальцы, которые ещё не успели познать женщин и бритвы, но зато в деталях изучили строение собственного тела.
Наконец я дождался человека, который обещал мне книгу. Мы почему-то шли пешком, хотя можно было, и подъехать на троллейбусе. Никаких маршруток тогда ещё не было. Они придут позже вместе с горбатой двойкой в начале любого календаря. Она там, кстати, и до сих пор живёт. И никому из нас не суждено увидеть, как она сменится на тройку напоминающую окружности женской груди.
Можно много рассказать и про мост над Окой - мы переходили его. Можно много рассказать и про район с загадочным названием - Монастырка. Там жил мой друг. Но я хочу рассказать сегодня о книге. Как она называется, я думаю понятно.
Дома меня никто не расспрашивал, почему я так рано вернулся из школы. Материнская подозрительность придёт позже. А в ту субботу, это точно была суббота, потому что мама пришла с ярмарки, всем было не до меня. На ярмарке мама купила пряников с густым повидлом внутри. Я хорошо помню, как открыл книгу, синхронно как пловец, уверенный в своих движениях откусил пряник и провалился в мир волшебства. Провалился раз и навсегда.
Позже будут и другие книги. Сотни книг. Но не будет больше ни одной, которая настолько поразит меня. Вот уже больше двадцати лет я как наркоман гоняюсь за этими ощущениями подаренными мне в подростковом возрасте. Гоняюсь, но не могу заполучить. Всегда остаётся какое-то послевкусие недосказанности. Какой-то призрак недоделанности. Нет, книг много вокруг отличных, но ни одну я не перечитывал столько раз как ту заветную. Можно ли сравнить её с первой влюбленностью? Увы, не в моём случае. Я столько раз влюблялся, что напрочь сжёг и испепелил внутри себя все воспоминания. Они наслоились одно на другое и сегодня там вместо чьих-то ярких образов беспросветная каша из моего эгоизма. Одна из девиц мне так как-то и сказала - ты никого не любишь кроме себя. Возможно, она и права. Со стороны виднее. Да и плевать я хотел, если честно на это. Меня всегда больше заботило найти книгу, которая подарит мне те тревожные и слезливые ощущения от прочтения. И знаете что? Я её нашёл. На этих выходных. И называется она как ни странно по-прежнему «Сто лет одиночества».
Я не перечитывал её больше пятнадцати лет. Это большой срок. Огромный в моём случае. Как раз успела промчаться юность, и я получил свой билетик в зрелость. Не за горами маячит уже осень жизни. Я почти дотянулся к ней. И прекрасно знаю, как осень сменится ледяным безмолвием старости. Это как раз и будет зима.
Однако я отвлёкся. Много лет я не только считал, но и позволял себе дерзость утверждать, что невозможно написать хорошую книгу без диалогов. Все эти два с лишним десятилетия у меня была уверенность, что у Маркеса есть диалоги. Каково же было моё изумление, когда я выявил, что никаких диалогов у него нет. Впрочем, признавать свою ошибку я не собираюсь, ведь я не ошибся. Хорошую книгу действительно невозможно написать без диалогов. Но можно сочинить прекрасную в превосходной степени.
На этих выходных я пережил сеанс возвращения в юность, прожил ещё раз десяток жизней героев и ощутил одиночество. От книги им не просто веет, она пронизана им насквозь и ничего более грустного и величественного в книжном мире как выяснилось, не существует.
Закончив читать, я вдруг понял, что на мои глаза наворачиваются слёзы, чёрт, я был тронут. Пришлось идти курить и смаковать эти минуты своего одиночества, которые не с кем разделить. Да, так сложилось, что моя жена не любит эту книгу. Моим детям её рано читать и мне остаётся наслаждаться переживаниями в одиночестве. И смею вас заверить это чертовски приятно.
Можно было бы рассказать напоследок, что экземпляр книги я так не вернул Денису. Вышла какая-то глупая засада. Я дал почитать книгу Феде. Федя умер. У покойника же не выйдет забрать книгу? Не выйдет. А потом до кучи умер ещё и сам Денис. Получилось, что и забрать не у кого и отдать некому. Но я не буду этого вам рассказывать. Потому что это совсем другая история.
Лучше я спрошу у вас, была ли в вашей жизни такая книга, к которой вы возвращались много раз? Такая, которая потрясла и вывернула наизнанку? Ответ интересен, потому что я по-прежнему пытаюсь найти и повторить те же ощущения, что и в далёком 98 году. Вдруг получится?