Демиург
Ну, кто навесил на меня опять табличку с надписью «Вершитель судеб»?
Словно пришли ко мне и бросили на колени новую работу:
- Это сшить заново; это - распороть и обметать края; а это тоже обработать и липучку оторвать, чтобы больше не цеплялось.
И потянулись руки за «коробкой для шитья». И разбираешь работу с нашивкой «Made in Heaven», что настрочили тут второпях китайцы-купидоны?
Ни в чём не виноваты белые розы, увитые лентой, исполненной сердец.
Ни в чём не виновато золотое кольцо, летящее в мусор.
Ничего не сделал дурного хрустальный флакон с головой и сердцем.
Белые королевские цветы, среди своих кровавых, счастливых собратьев, испустивших последний дух под стук упоённого радостью сердца, гордо смотрят в потолок, печально вьют ленту к ногам вазы, к чайной паре.
На дне чашек, увитых словами безумия, застывает гуща - черная предсказательница, с нашёптанными на неё словами облегчения. Не зря Пифия кормила печеньем избранного гостя - иначе как полегчает, если не шепнёшь сладости пару заветных слов?
Звонит телефон, и густо звенящий колоколом голос радостно докладывает - порядок, сработало, уцелело. И чьё-то счастье тоже легло на мою совесть.
...А моё - далеко ли? Выдержу? Заросло мягкой травой перепаханное поле, да уж кони рвут узду, не пощадят подковы отпущенного на волю жеребца плодородной земли, рвётся к водопою - что ему целостность пути к утолению давней жажды?
Заходи, добрый молодец, баньку истоплю, накормлю-напою, да спать уложу. Что ж это наш дурак всё за тридевять земель рвётся? Опять упустил искусницу свою, премудрую и прекрасную? Ну иди теперь, разбирайся в чужих концах да яйцах, пока чью-нибудь смерть не сыщешь, когда своего ума нет.
Тоска звериная от ведания.
Словно пришли ко мне и бросили на колени новую работу:
- Это сшить заново; это - распороть и обметать края; а это тоже обработать и липучку оторвать, чтобы больше не цеплялось.
И потянулись руки за «коробкой для шитья». И разбираешь работу с нашивкой «Made in Heaven», что настрочили тут второпях китайцы-купидоны?
Ни в чём не виноваты белые розы, увитые лентой, исполненной сердец.
Ни в чём не виновато золотое кольцо, летящее в мусор.
Ничего не сделал дурного хрустальный флакон с головой и сердцем.
Белые королевские цветы, среди своих кровавых, счастливых собратьев, испустивших последний дух под стук упоённого радостью сердца, гордо смотрят в потолок, печально вьют ленту к ногам вазы, к чайной паре.
На дне чашек, увитых словами безумия, застывает гуща - черная предсказательница, с нашёптанными на неё словами облегчения. Не зря Пифия кормила печеньем избранного гостя - иначе как полегчает, если не шепнёшь сладости пару заветных слов?
Звонит телефон, и густо звенящий колоколом голос радостно докладывает - порядок, сработало, уцелело. И чьё-то счастье тоже легло на мою совесть.
...А моё - далеко ли? Выдержу? Заросло мягкой травой перепаханное поле, да уж кони рвут узду, не пощадят подковы отпущенного на волю жеребца плодородной земли, рвётся к водопою - что ему целостность пути к утолению давней жажды?
Заходи, добрый молодец, баньку истоплю, накормлю-напою, да спать уложу. Что ж это наш дурак всё за тридевять земель рвётся? Опять упустил искусницу свою, премудрую и прекрасную? Ну иди теперь, разбирайся в чужих концах да яйцах, пока чью-нибудь смерть не сыщешь, когда своего ума нет.
Тоска звериная от ведания.