(no subject)
Кот пришел ко мне ночью и сразу с порога начал снимать куртку. Кот смотрел на меня серо-зелеными глазами и явно хотел говорить о чем-то, но потом будто передумал или просто не нашел, с каких слов начать; повесив куртку, он беззвучно повернулся и, задрав хвост, на мягких лапах прошествовал за мной на кухню, где я стала бы искать ему молоко.
Кот сидел на моей кухне, мы уже давно перешли на черный и странный чай, как смола в наших чашках. Воздух густел, насыщался и им становилось сложнее дышать, как и всегда перед тем, как кот станет человеком.
После чая я взяла его на руки и понесла в комнату. Там кот вспрыгнул на стул и улегся крендельком, уложив хвост вокруг себя, делая вид, что так и будет лежать до скончания времен; и завтра черный свитер будет весь в шерсти; только когда я приняла правила игры и села за книгу, чтобы быть так же ужасно занятой, он, метаморфируясь, обхватывает мои плечи сзади тяжелыми объятиями.
Хорошо, что его так легко напугать, что я и правда всю ночь просижу с книгой: было достаточно одного безразличного взгляда и пол-страницы текста, чтобы кот перенес меня в огромное кресло, где я глажу его мягкие волосы и осторожно ласкаю за подбородком; кот кладет голову на мое плечо и говорит о кроваво-красных кораллах, о белых китах и подводных взрывах; он рассказывает о соленых брызгах за бортом лодки, об удивительных деревянных тотемах на берегу. Его усы мягко щекочут мою шею, пока я слушаю о его чудесах. Он просит рассказать о моих, человеческих чудесах и я говорю ему, что в это время ночи он пахнет деревом и зеленым мягким листом, зажатым у меня, как трофей, в ладони: я сорвала его, когда залезла до самой прочной ветки. Я сижу на ней, руки мои в мелком мусоре с коры, я высоко, так высоко, как взбираются обычно из тех, кто живет на земле, лишь коты; ветер приносит мне аромат земли и сорванной травы на ней и смешивает его с корой и листком в моей руке и так пахнешь сейчас ты.
Кот перекладывает меня на свои колени, покачивая; осторожно водит носом шее и видной части рук, пока я рассказываю. Затем говорит тем же негромким голосом, что и вещал о кораллах, что всегда относился ко мне, как к сестре, а себя считал за брата, ведь он знает меня с детства, а мы столько друг другу рассказываем; делая паузы между словами одинаковыми, он говорит; осторожно расстегивая рубашку, кот щекочет меня теми же ласками, только слова становятся чуть глуше из-за занятости губ.
Я почти не вижу кота, в то время суток, когда он резко пахнет деревом, за окнами темно, а я не привыкла включать свет в комнате. Кот продолжает меня покачивать, сжимая все сильнее, я глажу его за ушами и пальцами затылок, прижимая крепче; становясь легче.
Кот становится тираном, кот говорит, что он не против инцеста; поднимает меня с кресла и роняет вниз вместе с собой; у кота сильные пальцы, которые впиваются в шею и тело, которые он долго еле касался. Через некоторое время роль тирана беру на себя я, послушный кот старается терпеть мои зубы; я рассказываю ему на ухо, пахнущее деревом, что у всех женщин в нашем роду очень острые ногти; что мы открываем ими коробки и случайно режем себе руки; а раз мы с тобой брат с сестрой, то значит, эти когти еще и кошачьи, так что потерпи, милый, уже скоро;
Цвет неба за окном становится все мягче и нежнее, неспешнее, как и кот и его до этого безумные руки; минутой назад были безумными и его волосы, брови, уши и шея, иногда блестевшие в темноте; безумным был его запах, который теперь медленно перетекает в другой, более нежный и сладкий; карамель минус приторность; в этот момент все подчиняется одному закону, а именно "наслаждайся мгновением"; даже круглый будильник в шкафу понимает это, мой стол, мое кресло, скинутый плед, все понимает и ловит момент, стараясь не пропустить важного движения рукой или нежного нажатия.
Уже почти рассвело и я вижу лицо кота на подушке; он улыбается мне, начиная улыбаться ртом и заканчивая глазами, когда рот уже давно принял серьезный вид, а в глаза все еще сияют, как звездочки, которые скоро совсем исчезнут на небе.
Когда я просыпаюсь, кот сидит за столом и пишет. Кот всегда пишет, когда его что-то беспокоит. Он улыбается мне, стряхивая со свитера шерсть. Каждое мое движение отслеживается им. Когда я одеваюсь, он отворачивается, будто бы надевая на себя одежду, закрывающую, я делаю что-то более предосудительное, чем снимая ее.
Мы возвращаемся к метро через улицу; кот делает легкий прыжок, перепрыгивая ограду клумбы; он отряхивает штаны и дает мне один цветок. Кот всегда дарит мне цветы с клумбы. Метро заглатывает нас за полосатую синию бумажку, люди проходят мимо, в такой ситуации главное теперь не замерзнуть.
Перерыв между последней веткой липы в городском сквере и барахтным желтым цветком с клумбы был в два года.
И мы еще долго не увидимся.
Кот сидел на моей кухне, мы уже давно перешли на черный и странный чай, как смола в наших чашках. Воздух густел, насыщался и им становилось сложнее дышать, как и всегда перед тем, как кот станет человеком.
После чая я взяла его на руки и понесла в комнату. Там кот вспрыгнул на стул и улегся крендельком, уложив хвост вокруг себя, делая вид, что так и будет лежать до скончания времен; и завтра черный свитер будет весь в шерсти; только когда я приняла правила игры и села за книгу, чтобы быть так же ужасно занятой, он, метаморфируясь, обхватывает мои плечи сзади тяжелыми объятиями.
Хорошо, что его так легко напугать, что я и правда всю ночь просижу с книгой: было достаточно одного безразличного взгляда и пол-страницы текста, чтобы кот перенес меня в огромное кресло, где я глажу его мягкие волосы и осторожно ласкаю за подбородком; кот кладет голову на мое плечо и говорит о кроваво-красных кораллах, о белых китах и подводных взрывах; он рассказывает о соленых брызгах за бортом лодки, об удивительных деревянных тотемах на берегу. Его усы мягко щекочут мою шею, пока я слушаю о его чудесах. Он просит рассказать о моих, человеческих чудесах и я говорю ему, что в это время ночи он пахнет деревом и зеленым мягким листом, зажатым у меня, как трофей, в ладони: я сорвала его, когда залезла до самой прочной ветки. Я сижу на ней, руки мои в мелком мусоре с коры, я высоко, так высоко, как взбираются обычно из тех, кто живет на земле, лишь коты; ветер приносит мне аромат земли и сорванной травы на ней и смешивает его с корой и листком в моей руке и так пахнешь сейчас ты.
Кот перекладывает меня на свои колени, покачивая; осторожно водит носом шее и видной части рук, пока я рассказываю. Затем говорит тем же негромким голосом, что и вещал о кораллах, что всегда относился ко мне, как к сестре, а себя считал за брата, ведь он знает меня с детства, а мы столько друг другу рассказываем; делая паузы между словами одинаковыми, он говорит; осторожно расстегивая рубашку, кот щекочет меня теми же ласками, только слова становятся чуть глуше из-за занятости губ.
Я почти не вижу кота, в то время суток, когда он резко пахнет деревом, за окнами темно, а я не привыкла включать свет в комнате. Кот продолжает меня покачивать, сжимая все сильнее, я глажу его за ушами и пальцами затылок, прижимая крепче; становясь легче.
Кот становится тираном, кот говорит, что он не против инцеста; поднимает меня с кресла и роняет вниз вместе с собой; у кота сильные пальцы, которые впиваются в шею и тело, которые он долго еле касался. Через некоторое время роль тирана беру на себя я, послушный кот старается терпеть мои зубы; я рассказываю ему на ухо, пахнущее деревом, что у всех женщин в нашем роду очень острые ногти; что мы открываем ими коробки и случайно режем себе руки; а раз мы с тобой брат с сестрой, то значит, эти когти еще и кошачьи, так что потерпи, милый, уже скоро;
Цвет неба за окном становится все мягче и нежнее, неспешнее, как и кот и его до этого безумные руки; минутой назад были безумными и его волосы, брови, уши и шея, иногда блестевшие в темноте; безумным был его запах, который теперь медленно перетекает в другой, более нежный и сладкий; карамель минус приторность; в этот момент все подчиняется одному закону, а именно "наслаждайся мгновением"; даже круглый будильник в шкафу понимает это, мой стол, мое кресло, скинутый плед, все понимает и ловит момент, стараясь не пропустить важного движения рукой или нежного нажатия.
Уже почти рассвело и я вижу лицо кота на подушке; он улыбается мне, начиная улыбаться ртом и заканчивая глазами, когда рот уже давно принял серьезный вид, а в глаза все еще сияют, как звездочки, которые скоро совсем исчезнут на небе.
Когда я просыпаюсь, кот сидит за столом и пишет. Кот всегда пишет, когда его что-то беспокоит. Он улыбается мне, стряхивая со свитера шерсть. Каждое мое движение отслеживается им. Когда я одеваюсь, он отворачивается, будто бы надевая на себя одежду, закрывающую, я делаю что-то более предосудительное, чем снимая ее.
Мы возвращаемся к метро через улицу; кот делает легкий прыжок, перепрыгивая ограду клумбы; он отряхивает штаны и дает мне один цветок. Кот всегда дарит мне цветы с клумбы. Метро заглатывает нас за полосатую синию бумажку, люди проходят мимо, в такой ситуации главное теперь не замерзнуть.
Перерыв между последней веткой липы в городском сквере и барахтным желтым цветком с клумбы был в два года.
И мы еще долго не увидимся.