Голос из котла.
Среди собранных исторической комиссией в Сталинграде документов находятся выписки из дневника немецкого ефрейтора, который советские солдаты нашли во время боев в Сталинграде в декабре 1942 или январе 1943 года - вероятно, при убитом владельце. Дневник был передан для изучения в отдел пропаганды 62-й армии, где и выполнили его частичный перевод на русский язык.
Эти сохранившиеся в переводе дневниковые записи начинаются с 22 ноября, когда стоявший в Калаче-на-Дону немецкий полк был атакован советскими танками, которые в ходе операции «Уран», двигаясь с севера и с юго-востока, взяли противника в клещи и вышли на соединение друг с другом в районе Калача. Так образовался Сталинградский котел. Дневник документирует замешательство последующих дней, безуспешные попытки немцев прорваться из котла, а затем их отход на восток, к Сталинграду. В заводском районе города солдаты, уже переведенные к тому времени на голодный паек, были посланы в бой. Записи от 18 декабря 1942 года, содержащие в себе предчувствие смерти и грустные мысли об оставшейся дома семье, читаются как волнующее свидетельство подлинного человеческого страдания.
Голоса из котла, зачастую полные отчаяния, хорошо известны в Германии со времен первой публикации «Последних писем из Сталинграда» (1951). Хуже известно то, как советская сторона обходилась с некоторыми из этих источников - например, с данным дневником. О том, как советские участники битвы читали этот дневник и как они использовали его для собственных целей, пойдет речь ниже, после публикуемого текста документа.
Дневник ефрейтора 10-й роты 578-го полка 305-й пехотной дивизии
22 ноября - Ночью отход от Калача.
23 ноября - Русские летчики, непрерывные налеты.
24 ноября - Встали в 3.45 и начали тяжелый марш по песку к Дону. Непрерывная стрельба. На крутом берегу Дона - русские. Их отчетливо видно. Все время слышны разрывы снарядов. Вечером ушли с позиций. Ночь провели на замерзшей оледенелой земле.
25 ноября - Мы потеряли часть. Бомбы, летчики, артиллерия.
27 ноября - Поспешное отступление по песку назад. Мы окружены, очень холодно. Я окоченел. Нас обстреливают.
28 ноября - В темноте все погрузились, приготовились к выезду. Я и 8 моих людей тоже. Куда - никто не знает.
29 ноября - Стоим на шоссе - не знаем, что делать дальше. Я ужасно голоден. В последние дни с едой плохо. Что будет дальше? Хотя другие части поблизости готовили еду, я не мог получить ни ложки супа. Поехали дальше. Остановились в овраге. Стали искать нашу роту. В деревушке поблизости столпотворение: румыны, русские, немцы. После долгих поисков нашли свою роту.
30 ноября - Рано утром пришли в свой взвод. Окопался в холодной земле. И день и ночь ожесточенные бои. К вечеру прорвались русские танки, мы вынуждены обороняться. Воздушный налет и обстрел гранатами. Я уже 36 часов не ел. Теперь получил 1/8 хлеба, 1/16 банку консервов, несколько ложек горохового супа и глоток кофе.
1 декабря - Ночь провел в окопе: та же порция еды. Непрерывные разрывы гранат. Замерз ужасно. Были на передовой, затем вернулись. В ближайшем местечке ночевали в хлеву. Лежал в грязи и навозе. Все мокрое, ужасно замерз.
2 декабря - Утром обстрел. Убитые и раненые. Едва сам остался жив. У меня украли все мое имущество: осталось только то, что на мне. 12 км прошли мы, смертельно усталые и изголодавшиеся. Опять целый день без еды. Я уже совсем ослабел.
3 декабря - Опять марш и опять без воды. Нельзя даже напиться. Мне ужасно плохо. Ем снег. Вечером квартиры не нашли. Идет снег, я весь мокрый, в сапогах вода. Удалось найти землянку. Живу с шестью другими товарищами. Варили немного конины в снеговой воде. Что принесет будущее? Мы окружены. 1/12 хлеба!!!
4 декабря - Тяжелый марш 19 км. Все обледенело, пришли в Гумрак, переночевали в вагонах.
5 декабря - Становится все хуже. Большой снег, у меня отморожены пальцы на ногах. Сильный голод. Вечером после тяжелого марша вошли в Сталинград. Нас приветствовали разрывы снарядов. Нам удалось попасть в погреб. Здесь 30 человек. Мы невероятно грязны и не бриты. Едва можем двигаться. Еды очень мало. 3-4 папиросы. Ужасная дикая толпа. Я очень несчастлив! Все потеряно. Здесь непрерывно спорят, нервов ни у кого не осталось. Почта не приходит, ужасно.
6 декабря - То же самое. Лежим в погребе, выходить почти нельзя, нас увидят русские. Теперь, по крайней мере, мы получили 1/4 хлеба в день, на 8 человек банку консервов, немного масла.
7 декабря - Все по-прежнему. Господи, помоги, чтобы здоровым я вернулся на родину. Моя бедная жена, мои милые родители. Как им трудно. Всемогущий, окончи все это. Дай нам снова мир. Только бы скорей вернуться домой, вернуться к человеческой жизни.
9 декабря - Сегодня на обед порции немного побольше, но хлеба 1/12, 1/12 консервов. Вчера моя белокурая жена была именинница. Мне тяжело. Жизнь стала совершенно не нужной. Здесь непрерывные ссоры и споры. Что может сделать голод!
10 декабря - Со вчерашнего дня я ничего не ел. Только пил черный кофе. Я совершенно отчаялся. Боже, долго ли это будет продолжаться? Раненые находятся вместе с нами. Мы не можем их отправить. Мы окружены. Сталинград - это ад. Мы варим мясо дохлых лошадей. Нет соли. У многих дизентерия. Как ужасна жизнь! Что плохого сделал я в моей жизни, что я теперь так наказан. Здесь, в этом погребе, теснятся 30 человек, в 2 часа становится темно. Ночь длинная, наступит ли день?
11 декабря - Сегодня мы получили 1/7 хлеба, немного жиру и должны дать еще теплой еды. Но вечером я падал от слабости.
12 декабря - Все еще в Сталинграде. Снабжает нас новая часть. С едой все еще очень плохо. Вчера я принес немного конины. Сегодня, к сожалению, - ничего. Я все же надеюсь это выдержать. Должно же быть лучше. Ночь сегодня была очень бурная: артогонь, гранаты. Земля дрожала. Наш унтер-офицер ушел в бой. Скоро последуем и мы. Среди нас больные дизентерией. Я ужасно голоден. Если бы стало немного полегче. Только бы не заболеть и не быть раненым. Господи, защити меня. Непрерывно стреляют пушки. Свистят гранаты. Сегодня я написал письмо. Буду надеяться, что мои дорогие родственники получат скоро от меня известия. Сейчас я так отчетливо вижу свою жену перед собой.
13 декабря - Сегодня вечером дали рисовой муки и 1/16 консервов. Я был счастлив этим. Кроме этого, ничего нового. Чувствую себя очень слабым, сильно кружится голова.
14 декабря - Обмороки продолжаются. Помощи нет никакой. Здесь много раненых, за которыми нет ухода. Все из-за окружения. Закурил последнюю папиросу. Все приходит к концу. То, что я пережил за последнюю неделю, слишком тяжело. Я все время ужасно голоден. Прошлый год в России можно считать хорошим временем по сравнению с тем, что происходит сейчас. Сегодня до полдня я съел 1/7 хлеба и крошечный кусочек масла. Всю ночь и сейчас нас обстреливают. Какая суровая жизнь! Какая ужасная страна! Я возлагаю все мои надежды на бога, веру в людей я уже потерял.
15 декабря - Нам нужно на передовую. Прошли, спотыкаясь и переползая через траншею, между разваленными домами Сталинграда. Мимо пронесли тяжелораненого. Мы пришли на КП. Затем спустились в фабричный подвал, затем большая часть из нас пошла в бой. Осталось лишь 13 человек. Я по чину старший среди этих людей. Кругом грязь и обломки. Выходить нельзя. Все двигается и трещит от ударов русской артиллерии.
16 декабря - Пока еще здесь. Сюда спускаются раненые. В погребе темно и днем, и ночью. Прямо на полу мы развели костер. В 16 часов пришел разносчик еды: суп, 1/8 хлеба, немножко масла, немножко мясных консервов. Я сейчас же все съел и лег. До следующей еды 24 часа.
15 декабря я воздушной почтой послал письмо, надеюсь, оно придет к рождеству. Бедная милая жена и родители.
18 декабря - День проходит, как все предыдущие. Вечером мы едим. Один раз за 24 часа получаем пищу, затем снова ничего. Пришлось тащить раненого. После долгих поисков нашли врача, также в подвале одного совсем разрушенного дома. Когда я вернулся к своему окопу, я увидел убитого. Это был Рилль, три дня назад я с ним беседовал. Сижу в окопе еще с одним солдатом. Это 20-летний парень из Австрии, у него дизентерия, и воняет от него невыносимо. Непрерывный обстрел. Мне больно ушам и очень холодно. В 50 метрах от меня Волга. Мы совсем рядом с противником. Я уже совершенно равнодушен ко всему. Я не вижу выхода из этого страшного ада. Раненых не увозят, они лежат по деревням в кольце окружения. Я могу надеяться только на божье чудо. Ничто другое здесь не может помочь. Наша артиллерия совершенно замолчала, вероятно, не хватает боеприпасов. Я голоден, замерз, мои ноги как лед. Мы оба не произносим ни слова - о чем говорить? Приближается светлый рождественский праздник. Какие прекрасные воспоминания связаны с ним, детство... Милые родители, я приветствую вас издалека. Благодарю за все, что вы для меня сделали. Простите, если я вам причинил неприятности. У меня не было злого умысла. Бедная мама, каково тебе будет. Милая сестра, мне тяжело думать, как мы с тобой играли, от всей души желаю тебе счастья в твоей дальнейшей жизни. Никого я так крепко не любил, как тебя, моя милая жена, моя белокурая Митци. Я бы все отдал за то, чтобы узнать, что мы с тобой счастливо встретимся. Если этого не суждено, я благодарю тебя за счастливые часы, которые ты подарила моей жизни. Я не знаю, попадут ли когда-нибудь эти строки в твои руки. Писать для меня - облегчение в этом одиночестве и душевной пустоте. Пусть бог укрепит и утешит тебя, если со мной что-нибудь случится. Но я не хочу об этом думать. Жизнь так прекрасна. Ах, если бы можно было мирно жить! Я еще не могу примириться с мыслью о смерти, а адская музыка боя, приносящая смерть, все не прекращается. Сейчас день, светит солнце, но кругом непрерывно разрываются гранаты. Я совершенно измучен. Разве можно такое пережить? Все движется, как при землетрясении.
* * *
В руках советских военных этот дневник обрел самостоятельную жизнь. Специалисты проанализировали его и использовали для стратегических и пропагандистских целей. Перевод на русский язык выполнил, вероятно, майор Александр Шелюбский, который, будучи начальником 7-го (пропагандистского) отделения политического управления 62-й армии, выполнял ту же функцию, что и Петр Зайончковский в 66-й армии. Он тоже был историк по профессии и тоже свободно говорил по-немецки. Во время Сталинградской битвы он раз в несколько недель составлял донесения о «политико- моральном состоянии» немецких частей, против которых сражалась 62-я армия. В этих донесениях речь шла отдельно о каждой дивизии и ее командире. На основе захваченных дневников и писем, а также показаний пленных в них рисовалась подробная картина настроений в 6-й армии. К донесению от 5 января 1943 года Шелюбский приложил дневник немецкого ефрейтора. Сам Шелюбский тоже разговаривал с московскими историками и при этом разъяснил свою оценку противника. Сражавшиеся против 62-й армии солдаты были почти сплошь «элитные войска», «кадровые части», состоявшие из «чистокровных арийцев», а не из румын или итальянцев - союзников немцев, которые, как по опыту знали советские военные, воевали хуже. До начала октября немецких солдат вела вперед надежда «взять Сталинград с налету». Одним из поворотных пунктов стала начатая 305-й пехотной дивизией массированная атака на заводской район города: «Настроение у этой дивизии было такое - гром победы раздавайся. Вступила она в бой приблизительно 14 октября. Через два-три дня она имела огромные потери. Эта дивизия была брошена против завода «Баррикады». После такого подъема, что тут все хорошо, Сталинград наш, когда их взяли, как полагается, в работу, они просто ничего не понимали, что тут происходит. Мы постарались, чтобы они поняли, и дали туда несколько листовок…» Мы видим, как Шелюбский анализирует настроения противника под стратегическим углом зрения и ищет возможность влиять на них.
Шелюбский рассказывал, как распространенный уже с октября 1942 года фатализм после окружения 6-й армии в ноябре зачастую выливался в настоящее отчаяние, пронизывающее письма и дневники немецких солдат. Он расценивал это как отражение недостаточной «моральной» устойчивости военнослужащих вермахта. При допросах пленных и чтении документов ему особенно бросались в глаза две вещи. Во-первых, многочисленные случаи мародерства и другие формы насилия, направленного против советского гражданского населения: «Грабеж местного населения настолько вошел в повседневный быт немецких солдат и офицеров, что военнопленные рассказывают об этом зачастую без всякого смущения». Во-вторых, жалобы немецких солдат на голод: «Тут еще надо отметить один момент, который, я считаю, сыграл громадную роль в моральном состоянии окруженного противника, - это питание. Немцы голодать не умеют. Наш русский солдат не только во время Отечественной войны, но во время Гражданской войны и во всех других войнах умел голодать. Немцы не умеют голодать: когда они воюют, они привыкли жрать как свиньи. Это можно доказать на ряде писем. Это как-то жутко, только о еде и говорят. Я десятки пленных допрашивал, мои работники допрашивали, и не случалось, чтобы какой- нибудь пленный не начал с еды. Кушать - на первом месте. Весь мозг заполнен жратвой. У них в последнее время было очень плохо. У них в последнее время доходило до ста грамм хлеба».
Шелюбский и другие политработники Красной армии читали письма и дневники немцев сквозь советскую идеологическую оптику; при этом они проецировали на высказывания противника собственные представления о солдате как о воине, движимом прежде всего силой своего духа. Воля к победе, по их мнению, была крепка, если она служила высоким целям, «борьбе против фашизма», «освобождению порабощенных народов». Армия, которая не ставила перед собой таких целей, а только захватывала, грабила и уничтожала, могла производить только моральных инвалидов. Тот факт, что Паулюс и другие взятые в плен немецкие генералы не могли назвать никаких высоких идейных целей, которыми они руководствовались, и заявляли, что они военными и политическими вопросами не занимаются, допрашивавшие их русские офицеры интерпретировали как слабость. Дисциплина в вермахте вызывала уважение у советской стороны; политически же, напротив, Красная армия казалась им гораздо более крепкой и устойчивой.
Из донесения Шелюбского дневник немецкого ефрейтора перекочевал в советские средства массовой информации. 25 января 1943 года краткие выдержки из него были прочитаны по советскому радио, днем позже они появились и в газете «Правда». В основном газета придерживалась текста Шелюбского, но уплотнила его, сведя все к рассказу о борьбе солдат вермахта за выживание, акцентируя распри между солдатами. В таком виде драма солдата, брошенного на произвол судьбы, уже не была видна: темой дневника оказывалось моральное разложение немецкой армии. В одном месте текст дневника, цитируемого в «Правде», был даже сфальсифицирован. Если в переводе Шелюбского ефрейтор говорит, что надеется уже только «на божье чудо», то газета меняет перспективу: «Я не вижу иного выхода из этого страшного ада, кроме плена».
Источник
Оригинал взят у sogenteblx в Голос из котла.