Экономическое развитие России в ХХ веке: историко-теоретические проблемы
Очень правильный взгляд на нашу историю ХХ века. Хочу поделиться со всеми.
Общество представляет собой единую систему, состоящую из определенным образом соотнесенных, взаимосвязанных частей, конфигурация которых, а также характер и степень взаимозависимостей, определяются не только его «родовой сущностью», но и изменением внутренних и внешних условий его существования.
Эта, в общем-то, тривиальная сегодня мысль, когда наука получила неоспоримые достижения в области системных исследований, к сожалению, почти не находит места в исследовательской практике гуманитарных и общественных наук, включая историческую науку. Причин много, и разного порядка: социокультурных, гносеологических и методологических, идеологических, психологических. Здесь и установка на узкую специализацию знания, и пренебрежение теоретическим знанием, и готовность ученых подчиниться доминирующим квазитеоретическим, а вернее, идеологизированным конструкциям, и элементарная леность мысли: пользоваться готовыми, якобы объясняющими все «ярлыками» проще, чем адекватно структурировать явление и выискивать сложные цепи (а точнее, многообразные ветви) взаимосвязей. Это - в отечественной постсоветской исторической науке. А западная историческая наука под влиянием постмодернизма в целом вообще чурается «теоретизирования».
Несколько лучше обстояло дело в советской исторической науке, которая, хотя и находилась под бременем идеологического и методологического монополизма «марксистско-ленинского учения», однако это обстоятельство имело и свои положительные стороны. Марксизм, наряду с весомой идеологической составляющей, обусловленной ориентацией на социальную революционную практику, имел и мощную собственно научную составляющую. Она заключалась, прежде всего, в исследовании в «Капитале» К. Маркса определенного типа общества, а именно, западного общества на конкретной стадии его развития - ранней стадии «капитализма». Кроме того, марксистская политэкономия, безусловно, находилась в русле сциентистской традиции, и сама внесла в эту традицию чрезвычайно большой вклад: с тех пор все экономические теории, как бы они ни относились к марксизму как таковому, строились на прямом или косвенном диалоге с идеями «Капитала» К. Маркса, на продолжении, изменении или отрицании тех или иных его идей. И что еще важно, многие из идей более поздних системных исследований нашли воплощение в марксистской теории и методологии, а потому были так или иначе восприняты и советской исторической наукой. Хотя мало кто из советских историков по-настоящему изучал марксистскую методологию, несмотря на то, что было немало специальных исследований, в том числе применения «классиками» диалектического метода и даже использования принципа системности в «Капитале».
Но марксизм имел немало и антинаучных «грехов»: абсолютизацию классового подхода, европоцентризм, а точнее «западоцентризм», переходящий в ксенофобию (особенно по отношению к славянству, и в еще большей степени - по отношению к русским), и даже расизм, в том числе и при анализе исторического процесса. Виновен марксизм и еще в одном «грехе»: в экономическом детерминизме, в стремлении объяснить все многообразие процессов изменений в обществе - по сути, всю человеческую историю - через экономические (или, в лучшем случае, социально-экономические) явления. Спору нет, экономика - основа жизнедеятельности общества, но то, как строятся экономические отношения, зависит от огромного количества разнопорядковых внутренних и внешних по отношению к данному обществу факторов: природных условий, в которых оно существует, доминирующей системе ценностей (в которой, в частности, может существовать установка на максимальное или, напротив, минимальное потребление, а значит, и производства материальных благ), уровень развития «производительных сил» в данном обществе и в «окружающей среде», в мире в целом и т. д.
Экономические отношения могут «органично» вырастать из эволюции данного общества, а могут быть навязаны ему силой (извне, как это делали европейские колонизаторы по отношению к странам Азии, Африки и Америки, порой абсолютно ломая прежний экономический уклад покоренных народов, нередко вместе с этническим составом населения, полностью или почти полностью истребляя «недоразвитых» с их точки зрения аборигенов, то есть живших в иных типах обществ и имевших иную культуру, систему ценностей, образ жизни и т. д.; или изнутри общества, определенной его группой, насильственно, путем заговоров, переворотов и революций, захватывающих государственную власть, и навязывающих, часто всему обществу, свою модель общественного устройства, - как это произошло в Западной Европе, когда в результате деятельности масонских лож, распространения идеологии «Просвещения» и некоторых других процессов вспыхивали революции и происходило падение абсолютистских монархий, крушение сословного строя, утверждение буржуазных ценностей и отношений, вытеснение «аристократии крови» «аристократией» денежных мешков).
Экономический детерминизм - во многом под влиянием марксизма - стал доминировать и в идеологии, и в науке, причем после 1917 г. в двух основных вариациях: в СССР (а затем и в «социалистических странах») в качестве обоснования преобразований согласно советской - квазимарксистской, а на деле - весьма специфической, во многом традиционалистской модели, главной целью которой было «догнать и перегнать»; и на Западе в качестве апологетики буржуазных «рыночных» отношений.
В совершенно гротескном виде «экономический детерминизм» проявился в убеждениях наших постсоветских квазилиберальных горе-реформаторов 1990-х гг. Они считали, что «невидимая рука рынка» решит все проблемы российского общества, включая обеспечение собственно экономического процветания, что необходимо путем приватизации государственной и общественной (в конкретном случае - колхозной) собственности создать слой частных собственников, которые стали бы «акторами» игры рыночных сил и предельно ограничить государственное вмешательство в экономические процессы. Результатом стало разрушение вполне процветавшей (по мировым меркам) советской экономики, а в постсоветской России - советского экономического наследства. Произошло беспрецедентное, катастрофическое сокращение промышленного производства: в 1991 г. -8 %, в 1992 г. -18 %, в 1993 г. - 14 %, в 1994 г. - 21 %, в 1995 г. - 3 %, в 1996 г. - 4 %; в 1998 г. - на 5 %; всего за 1990-е гг. - на 68 % (для сравнения: во времена Великой депрессии в США - на 46 %, в Великобритании - лишь на 15 %)'. Снижение распространялось на 96 % товарных групп, причем объем выпуска машиностроительной продукции упал почти на 80 %, а высокотехнологичных и наукоемких изделий - на 90 %2. Регресс произошел практически по всем ключевым направлениям, отражением чего явилось и резкое падение ВНП в России на душу населения, особенно в сравнении с развитыми странами: в 1970 г. этот показатель относительно США составил 46 %, а в 1993 г. - лишь 22 %3, а далее разрыв только увеличивался.
Наряду с корыстными мотивами подобной «стратегии» реформ, все это стало следствием пренебрежения внеэкономическими факторами развития общества в целом и экономики в частности. Ведь экономику следует рассматривать только как часть общественного организма, обеспечивающую его жизнедеятельность. Экономическое развитие никогда не бывает самоценным, самодостаточным, а всегда определяется совокупностью условий и факторов разного порядка, внутренних и внешних, некоторые из которых относительно стабильны для данной страны (природно-географические и климатические условия, базовые цивилизационные параметры), другие условия - относительно устойчивы, но могут меняться с течением времени (размер территории, социокультурные характеристики, внешнее окружение), третьи могут быть ситуационными, хотя нередко - судьбоносными (например, соотношение сил на региональной или мировой арене, международная экономическая конъюнктура и др.)
* * *
Все эти предварительные рассуждения были приведены здесь с единственной целью -показать сложность изучения экономического развития любой страны, причем непременно как части процесса развития всего общества, вплетенной в состав целого общественного организма, и необходимости избежать влияния любых «ограничивающих убеждений», каким бы авторитетом в научной традиции они ни пользовались. Тем более сложно это сделать применительно к истории России XIX-XX вв., которая - при всех крутых поворотах, радикальных реформах, революциях и трансформациях, нередко обусловливавших «исторические разрывы», - тем не менее, представляет собой единый процесс, с преемственностью ряда сущностных для исторического процесса явлений, выступающих в разные эпохи под разными именами, но в действительности по сути являющихся одним и тем же. И различие слов не должно для нас затемнять этой сути. Так, магистральным процессом для России этого периода было преобразование аграрного (по экономической сути) и сельского (по преобладающему населению) общества в индустриальное и городское, тогда как в имперский, краткий межреволюционный (1917 г.) и советский периоды это осмыслялось в разных категориях - либеральных реформ, установления «демократического правления», социалистического строительства и т. д. За этими формулами стояли разные социальные силы, предлагавшие свои модели развития, но по сути, они все, пусть и в несколько меняющихся условиях, решали одни и те же задачи, хотя и разными (в том числе - принципиально разными) способами.
Теперь рассмотрим подробнее, что представляло собой экономическое развитие России примерно с середины XIX до конца XX в.
Прежде всего, необходимо учесть некоторые константы (постоянно действующие или мало меняющиеся условия и факторы) российского развития, внутренние и внешние.
Применительно к России и СССР относительно стабильными внутренними условиями являлись:
- огромная территория с многообразием климатических зон, но преобладанием «северных» холодных и иных малозаселенных, трудно осваиваемых территорий, что обрекало страну на огромные издержки на транспорт и отопление и по определению делало многие производства неконкурентоспособными на мировом рынке. И доминирование сырьевой, и особенно топливно-энергетической составляющей, в экспорте страны на протяжении столетий - не случайность, не прихоть, а закономерность (по крайней мере, до эпохи «высоких технологий»). Альтернативой может быть только экспорт уникальной, высокотехнологичной и трудоемкой продукции, в частности, вооружений, но эту возможность страна активно использовала недолго - в послевоенные десятилетия.
- социокультурные особенности (этатистские установки в психологии, коллективистские устремления, распространенное негативное отношение к частной собственности и тем более к богатству, идущие частью от крестьянско-общинного мировоззрения и традиций, частью от православия, частью от исторического опыта, убеждавшего российское крестьянское население, жившее в условиях постоянного риска неурожаев и голода, в тщете «избыточных» трудовых усилий, и др.), хотя и претерпевали изменения, но были - и остаются - весьма устойчивыми.
В начале XX в. экономическая модель С. Ю. Витте - П. А. Столыпина рухнула не столько потому, что она была плоха сама по себе, сколько из-за «неорганичности», неадекватности социокультурным характеристикам страны и исторической ситуации, и была отторгнута крестьянско-общинным большинством. В советское время этатистские установки населения были подкреплены социальной практикой государственного патернализма.
Экономика конкретной страны, кроме всего прочего, является объектом влияния внешних для страны факторов - экономических, политических, геополитических, военных и т. д. Вопрос состоит в соотношении, конкретной «конфигурации» внутренних и внешних факторов в конкретной стране в конкретный исторический период. Так, именно сочетание социокультурных качеств населения России с ситуационными факторами (I мировая война) привели к краху вестернизаторской по форме модернизации и к победе крестьянско-общинной (а отнюдь не пролетарской) революции 1917 г. В 1920-е гг. многое в экономике пришлось начинать заново, почти с нуля, но уже больше учитывая социальные и социокультурные факторы.
Важным свойством российской экономики на протяжении всего ее существования была значимость внеэкономических приоритетов в экономическом развитии, а в советский период - даже их доминирование.
Эта особенность не была чем-то уникальным: любое общество в некоторых, особенно экстремальных ситуациях, подчиняло свое хозяйство внеэкономическим целям - например, в периоды судьбоносных войн, социальных катаклизмов, стихийных бедствий и т. п. Задача выжить оказывается важнее получения прибыли даже в рыночной экономике или важнее рационального ведения хозяйства в иных. Ярким примером являются две мировых войны, практически во всех основных вовлеченных странах приведшие, как минимум, к жесткому государственному регулированию экономики и ее переориентации на военные нужды.
Но в том тот и дело, что вся история России, по сути, представляет собой сочетание постоянно действующих экстремальных условий природного характера с бесконечной чередой накладывающихся дополнительно экстремальных ситуаций социальной природы, внешнего и внутреннего порядка. К внешним относятся: угроза войн и собственно военные периоды, жесткость внешнеэкономической среды при слабой конкурентоспособности российской экономики по объективным, а также и субъективным, ситуационным причинам; к внутренним - периодические обострения социальной напряженности, перерастающие в катаклизмы - смуты и революции, порожденные рассогласованием изменившихся параметров общества с его «внешними» формами; «трансформации», вызванные неадекватными требованиям ситуации действиями власти и т. п.
И ранее, до XX в., в развитии экономики Российской империи роль внеэкономических факторов не только постоянно весьма весомо присутствовала, но и систематически становилась приоритетной. Вспомним эпоху Петра I: начиналась она войной с Турцией, а после поражения на протяжении почти всего его правления продолжалась война со Швецией, которой, фактически, были подчинены и петровские реформы, и все ресурсы, все хозяйство страны. Именно тогда был дан толчок развитию авангардной отрасли той эпохи - уральской металлургии, которая, несмотря на крепостнический характер доминировавшего труда, удерживала передовые позиции весь XVIII в. Многочисленные войны XVIII-XIX вв., особенно крупные, требовали напряжения экономических сил, которые подчинялись военным задачам.
Поражение в Крымской войне дало толчок радикальным либеральным реформам, которые не только изменили основу социально-экономических отношений (отмена крепостного права), но и косвенно, через некоторое время, ускорили развитие промышленности. Но снова государственное вмешательство в экономическую жизнь оказывалось преобладающим, по внеэкономическим, по преимуществу, причинам. Например, если железнодорожное строительство в США развертывалось прежде всего для обеспечения нужд экономики, то в Российской империи - в решающей степени по геополитическим и военным причинам, для масштабной и оперативной переброски военных грузов в разные части страны, особенно на ее окраины, а потому в нем активно участвовало государство - капиталами, преференциями и т. д.
Определенной «константой» на протяжении XIX-XX вв. было отставание, и весьма существенное, России от наиболее «продвинутых» западных стран - Англии, Франции, затем США, Германии. Следствием была постоянно объективно стоявшая перед страной, периодически осознаваемая элитой и властью потребность в модернизации, которая периодически реализовывалась в реформаторских планах и политике, в деятельности субъектов экономической жизни - предпринимателей, банкиров, но главное - государства.
«Модернизационный императив» - объективная необходимость в модернизации, в преодолении отставания для выживания страны и государства - был «сквозным» для XX в. фактором. Провал либеральной модернизации в начале XX в. (с крахом империи, а затем и «демократической республики») привел к победе леворадикального варианта. Однако пришедшие к власти большевики отнюдь не изменили основного вектора развития страны, они лишь предложили свою парадоксальную модель модернизации, вестернизаторскую по существу, но во многом традиционалистскую по форме (этатистскую, с опорой на коллективистское начало в массовом сознании и формах организации жизни, «зеркальную» относительно дореволюционной либеральной модели С. Ю. Витте - П. А. Столыпина). Этой модели были присущи элементы насилия и страха, но не они были главными.
Советская экономика на протяжении всего своего существования - в большей или меньшей степени - развивалась в экстремальном режиме, как и все общество. И далеко не только и не столько из-за особенностей идеологии. Скорее, идеология оказалась отражением общественных реалий и, пусть и в определенных, специфических категориях, словах, мифологемах, но воплощала вполне прагматические задачи выживания, стоявшие перед страной на протяжении большей части XX в.
Следствием экстремальности жизни был мобилизационный характер развития, главный вектор которого был направлен на модернизацию страны. Именно фактор внешней угрозы (угрозы разделить участь многих отставших стран - поверженных в экономическом и военном противостоянии) обусловил то, что можно назвать «модернизационным императивом» для России, действовавшим на протяжении трех столетий. Военный фактор был среди важнейших.
Советская экономика с момента ее становления была ориентирована на укрепление позиций государства и в связи с этим решала модернизационные задачи, однако иными методами, в иных формах, нежели западные рыночные модели. Допущение рыночных механизмов в период нэпа, обеспечив восстановление хозяйства примерно на дореволюционном уровне, было сменено курсом на предельную централизацию и огосударствление, что, с одной стороны, было связано с идеологией, а, с другой, с внешней ситуацией сильнейшего мирового экономического кризиса. Концентрация ресурсов государством обеспечила использование международной конъюнктуры конца 1920-1930-х гг.: от прорыва экономической блокады страна перешла к радикальному обновлению и наращиванию производственных фондов, позволившему совершить индустриальный рывок.
Именно в леворадикальной, советской форме, с опорой на собственные силы, практически без внешних инвестиционных источников, России удалось осуществить индустриальный рывок 1930-х гг., победить во Второй мировой войне, сохранив не только государственную независимость, но и само существование многих народов СССР, российскую цивилизацию. Затем удалось в рекордные сроки восстановить народное хозяйство, понесшее катастрофические потери в войне.
Приняв вызов Запада, Советская Россия сама представила для него угрозу, гораздо более опасную, нежели Российская империя. XX в. прошел «под знаком России» в том смысле, что она своим социальным экспериментом потрясла, расколола и изменила капиталистический мир, стала важным стимулом изменения этого мира, в том числе путем заимствования многих инноваций, порожденных социализмом (плановые инструменты в экономике, социальная составляющая экономического развития и др.)
Россия в форме СССР являлась главным субъектом, владевшим «исторической инициативой» на протяжении большей части XX в.: от влияния на мировую общественную мысль и мировой «политический ландшафт», от решающей роли во Второй мировой войне - к становлению «сверхдержавы», формированию «социалистического лагеря», разрушению колониальной системы, развертыванию наступления вплоть до конца 1970-х гг. (последний, роковой шаг - ввод войск в Афганистан). При этом соотношение сил (изначально и до конца) было отнюдь не в пользу СССР, хотя до начала 1980-х гг. позиции страны укреплялись по большинству направлений, так что еще в 1970-е гг. многие западные политики и политологи предсказывали поражение Запада и победу мирового коммунизма. И эти прогнозы имели под собой весьма серьезные основания. Они не реализовались по многим причинам, но главное заключалось в стратегических просчетах советских руководителей и, одновременно, в способности западных лидеров извлекать уроки и корректировать политику. Так, в 1960-1970-е гг. США, осознавшие отставание от СССР в области технического образования, существенно изменили свою образовательную систему. Целевая лунная программа позволила США совершить мощный научно-технический рывок. Хотя именно в 1970-е гг. СССР обеспечил военно-стратегический паритет с США.
Вместе с тем, острое экономическое, военное, геополитическое, идеологическое соперничество требовало перенапряжения сил, превышало возможности страны, подрывало ее потенциал. Грубой ошибкой было вовлечение страны в экспортно-сырьевую зависимость: «подсев на нефтегазовую иглу», а заодно бездарно растратив нефтедолларовые поступления, СССР потерял внешнеэкономическую автономность и в условиях сознательно организованного Западом обвала цен на нефть оказался в крайне тяжелом положении. Резко возросшие потребительские потребности населения, с одной стороны, неспособность обеспечить их, а также накопленную денежную массу товарной массой, с другой, необходимость модернизировать экономику на новой научно-технической основе в условиях недостатка финансовых средств, с третьей, - все это и многое другое привело к дестабилизации советской экономики. Горбачевская «перестройка» довершила кризисный сценарий развития. Но дело в том, что соревнование с западной экономикой проиграла не советская экономическая модель: причины ее краха преимущественно субъективные и кроются в неадекватных политических и экономических решениях. Но это уже тема для другого, специального анализа.
Все познается в сравнении. С крахом СССР рухнула не только экономическая модель, но и единый народнохозяйственный комплекс, и экономический потенциал, наработанный советскими поколениями. Постсоветская история России преподнесла нам целый ряд уроков, которые, увы, не хочет или («по определению») не способна усвоить современная российская квазиэлита. Два десятилетия оказались потерянными для экономического развития России, оказавшейся неспособной до сих пор достичь уровня 1990 г. Встраивание постсоветской квазирыночной экономики в качестве периферии и сырьевого придатка в глобальную экономику под эгидой Запада (к тому же переживающей фундаментальный кризис экономической системы) стратегически обрекает на прозябание будущие поколения россиян, ведет к социальной и демографической деградации, бегству из страны квалифицированных кадров, к депопуляции и замещению коренных жителей мигрантами, а в перспективе - к неизбежному дальнейшему развалу России, который лишь отсрочен «укреплением властной вертикали». Декларации о необходимости новой модернизации и «инновационной экономики» в контексте квазирынка остаются всего лишь словами, оторванными от печальной и фактически «беспросветной реальности».
Автор А. С Сенявский.
Оригинал взят у burckina_new в Экономическое развитие России в ХХ веке: историко-теоретические проблемы