Марина Цветаева 120 лет
Бывают такие явления, которые и словами-то описать нельзя. Потому что всё превратится в восторженные хрюканья.
Существует просто какая-то светящаяся пульсирующая точка. Сильная и простая энергия.
Вот, что-то такое и есть в моей жизни Марина Цветаева.
Сегодня 120 лет со дня её рождения.
Я только девочка. Мой долг
До брачного венца
Не забывать, что всюду - волк
И помнить: я - овца.
Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти.
В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка,- молчу.
Ах, если бы и мне
Взглянув на звезды знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбаться всем глазам,
Не опуская глаз!
"Хахаха, - можно сказать на этот стих, - Хахаха. Так мы все и поверили, Марина Ивановна". Но всю жизнь, кстати, Марина Цветаева (почти) безропотно мыла-варила-стирала-воспитывала. Она была матерью троих детей и женой одного мужа - Сергея Эфрона.
Был в её жизни Константин Радзевич, он есть на этой фотографии (как есть и муж, Сергей Эфрон). Ему она посвятила, например, Поэму горы, которую Пастернак назвал «лучшею в мире поэмой о любви». Только читать её надо медленно, ползти по тексту. А то не поймёшь ничего.
ПОЭМА ГОРЫ
Liebster, Dich wundert
die Rede? Alle Scheidenden
reden wie Trunkene und
nehmen gerne sich festlich…
Hölderlin[1]
ПОСВЯЩЕНИЕ
Вздрогнешь - и горы с плеч,
И душа - горе́.
Дай мне о го́ре спеть:
О моей горе́.
Чёрной ни днесь, ни впредь
Не заткну дыры.
Дай мне о го́ре спеть
На верху горы.
1
Та гора была, как грудь
Рекрута, снарядом сваленного.
Та гора хотела губ
Девственных, обряда свадебного
Требовала та гора.
- Океан в ушную раковину
Вдруг-ворвавшимся ура!
Та гора гнала и ратовала.
Та гора была, как гром!
Зря с титанами заигрываем!
Той горы последний дом
Помнишь - на исходе пригорода?
Та гора была - миры!
Бог за мир взымает дорого!
Горе началось с горы.
Та гора была над городом.
2
Не Парнас, не Синай -
Просто голый казарменный
Холм. - Равняйся! Стреляй!
Отчего же глазам моим
(Раз октябрь, а не май)
Та гора была - рай?
3
Как на ладони поданный
Рай - не берись, коль жгуч!
Гора бросалась по́д ноги
Колдобинами круч.
Как бы титана лапами
Кустарников и хвой -
Гора хватала за́ полы,
Приказывала: стой!
О, далеко не азбучный
Рай - сквознякам сквозняк!
Гора валила навзничь нас,
Притягивала: ляг!
Оторопев под натиском,
- Как? Не понять и днесь!
Гора, как сводня - святости,
Указывала: здесь…
4
Персефоны зерно гранатовое!
Как забыть тебя в стужах зим?
Помню губы, двойною раковиной
Приоткрывшиеся моим.
Персефона, зерном загубленная!
Губ упорствующий багрец,
И ресницы твои - зазубринами,
И звезды золотой зубец…
5
Не обман - страсть, и не вымысел,
И не лжёт, - только не дли!
О когда бы в сей мир явились мы
Простолю́динами любви!
О когда б, здраво и по́просту:
Просто - холм, просто - бугор…
(Говорят - тягою к пропасти
Измеряют уровень гор.)
В ворохах вереска бурого,
В островах страждущих хвой…
(Высота бреда над уровнем
Жизни.)
- На́ же меня! Твой…
Но семьи тихие милости,
Но птенцов лепет - увы!
Оттого что в сей мир явились мы -
Небожителями любви!
6
Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр.
Гора горевала о нашей дружбе:
Губ - непреложнейшее родство!
Гора говорила, что коемужды
Сбудется - по слезам его.
Ещё говорила гора, что табор -
Жизнь, что весь век по сердцам базарь!
Ещё горевала гора: хотя бы
С дитятком - отпустил Агарь!
Ещё говорила, что это - демон
Крутит, что замысла нет в игре.
Гора говорила, мы были немы,
Предоставляли судить горе.
7
Гора горевала, что только грустью
Станет - что́ ныне и кровь и зной.
Гора говорила, что не отпустит
Нас, не допустит тебя с другой!
Гора горевала, что только дымом
Станет - что́ ныне: и мир, и Рим.
Гора говорила, что быть с другими
Нам (не завидую тем другим!).
Гора горевала о страшном грузе
Клятвы, которую поздно клясть.
Гора говорила, что стар тот узел
Гордиев - долг и страсть.
Гора горевала о нашем горе -
Завтра! Не сразу! Когда над лбом -
Уж не memento[2], а просто - море!
Завтра, когда поймём.
Звук… Ну как будто бы кто-то просто,
Ну… плачет вблизи?
Гора горевала о том, что врозь нам
Вниз, по такой грязи -
В жизнь, про которую знаем все́ мы:
Сброд - рынок - барак.
Ещё говорила, что все поэмы
Гор - пишутся - так.
8
Та гора была, как горб
Атласа, титана стонущего.
Той горою будет горд
Город, где с утра и до́ ночи мы
Жизнь свою - как карту бьём!
Страстные, не быть упорствуем.
Наравне с медвежьим рвом
И двенадцатью апостолами -
Чтите мой угрюмый грот.
(Грот - была, и волны впрыгивали!)
Той игры последний ход
Помнишь - на исходе пригорода?
Та гора была - миры!
Боги мстят своим подобиям!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Горе началось с горы.
Та гора на мне - надгробием.
9
Минут годы, и вот означенный
Камень, плоским смененный, снят[3].
Нашу гору застроят дачами, -
Палисадниками стеснят.
Говорят, на таких окраинах
Воздух чище и легче жить.
И пойдут лоскуты выкраивать,
Перекладинами рябить.
Перевалы мои выструнивать,
Все овраги мои вверх дном!
Ибо надо ведь - хоть кому-нибудь
Дома - в счастье, и счастья в дом!
Счастья - в доме! Любви без вымыслов!
Без вытягивания жил!
Надо женщиной быть - и вынести!
(Было-было, когда ходил,
Счастье - в доме!) Любви, не скрашенной
Ни разлукою, ни ножом.
На развалинах счастья нашего
Город встанет - мужей и жён.
И на том же блаженном воздухе
- Пока можешь ещё - греши! -
Будут лавочники на отдыхе
Пережёвывать барыши,
Этажи и ходы надумывать,
Чтобы каждая нитка - в дом!
Ибо надо ведь - хоть кому-нибудь
Крыши с аистовым гнездом!
10
Но под тяжестью тех фундаментов
Не забудет гора - игры.
Есть беспутные, нет беспамятных:
Горы времени - у горы!
По упорствующим расселинам
Дачник, поздно хватясь, поймёт:
Не пригорок, поросший семьями, -
Кратер, пущенный в оборот!
Виноградниками Везувия
Не сковать! Великана льном
Не связать! Одного безумия
Уст - достаточно, чтобы львом
Виноградники заворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками ваши дочери
И поэтами - сыновья!
Дочь, ребёнка расти внебрачного!
Сын, цыганкам себя страви!
Да не будет вам места злачного,
Телеса, на моей крови!
Тве́рже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
- Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи, на моей горе!
В час неведомый, в срок негаданный
Опозна́ете всей семьёй
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Есть пробелы в памяти, бельма
На глазах: семь покрывал…
Я не помню тебя - отдельно.
Вместо че́рт - белый провал.
Без примет. Белым пробелом -
Весь. (Душа, в ранах сплошных,
Рана - сплошь.) Частности мелом
Отмечать - дело портных.
Небосвод - цельным основан.
Океан - скопище брызг?!
Без примет. Верно - особый -
Весь. Любовь - связь, а не сыск.
Вороной, русой ли масти -
Пусть сосед скажет: он зряч.
Разве страсть - делит на части?
Часовщик я, или врач?
Ты - как круг, полный и цельный:
Цельный вихрь, полный столбняк.
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.
(В ворохах сонного пуха:
Водопад, пены холмы -
Новизной, странной для слуха,
Вместо: я - тронное: мы…)
Но зато, в нищей и тесной
Жизни - «жизнь, как она есть» -
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
- Памяти месть.
1 января - 1 февраля 1924 г.
Прага. Гора.
Декабрь 1939. Голицыно, Дом писателей
Примечания
- ↑ О любимый! Тебя удивляет эта речь? Все расстающиеся говорят как пьяные и любят торжественность… Гёльдерлин (перевод М. Цветаевой).
- ↑ Momento mori (лат.) - помни о смерти.
- ↑ Т. е. вместо камня (горы на мне) будет плоский (плита) (примеч. М. Цветаевой).
- Впервые поэма напечатана в журнале «Вёрсты» (Париж. 1926. №1). Приводится в последней авторской редакции по московскому беловому автографу 1940 г.
- Поэма обращена к Константину Болеславовичу Родзевичу. Цветаева встретилась с ним в 1923 году, когда он учился на юридическом факультете в Парижском университете.
- Гора - Петршин-холм в Праге. Цветаева называла её Смиховским холмом - от района Смихов, где она жила осенью 1923 года. В то же время слово это имеет для поэта и другой, романтический смысл. Гора в поэме - синоним и символ Любви. Образ горы всегда связан в творчестве Цветаевой с высотой, огромностью, лавинностью чувств и с величием самого человека. Понятие «горы» как части природы, земли, по которой Цветаева, «рождённый пешеход», любила ходить, она противопоставляла морю, которого не любила. В творческом же сознании поэта оба понятия, символизируясь, приобретали полярный смысл: «Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: море, любовь,- пишет она Пастернаку 25 мая 1926 г. - Океан, как монарх, как алмаз: слышит только того, кто его не поёт. А горы благодарны (божественны)». Гора - «верх земли и низ неба, - пишет она другому корреспонденту. - Гора - в небе».
- Эпиграф: из романа немецкого писателя-романтика Ф. Гёльдерлина (1770 - 1843) «Гиперион, или Отшельник в Греции».
- Посвящение. - В окончательный текст не вошли строки:
Если б только не холод крайний,
Замыкающий мне уста,
Я бы людям сказала тайну:
Середина любви - пуста.
- Душа - горе́ - от церковно-славянского выражения «возвести очи горе», то есть вверх.
- Персефоны зерно гранатовое. - Персефона (греч. миф.) - дочь Зевса и Деметры, была похищена богом подземного царства Плутоном. Чтобы вернуться на землю, она не должна была принимать пищу; не выдержала, съела шесть гранатовых зёрен, коварно предложенных Плутоном, и в наказание за что была вынуждена проводить в царстве Плутона шесть месяцев в году.
- Коемужды // Сбудется - по слезам его - перефразированное библейское: «Каждому воздастся по делам его».
- С дитятком - отпустил Агарь. - Агарь - рабыня патриарха Авраама, родившая ему сына Измаила. По требованию жены Авраама была с сыном изгнана и поселилась в пустыне.
- И мир, и Рим - то есть все (от «Риму и миру» - обращение папы римского).
- Атлас (Атлант) (греч. миф.) - сын Иапета и Клименты, осуждённый богами держать на плечах небесный свод за попытку овладеть небом.
- Двенадцать апостолов. - На Пражской ратуше, на Старомястской площади, находятся старинные часы; в полдень и в полночь на их циферблате открываются дверцы, из которых выходят фигурки двенадцати апостолов.
- Крыши с аистовым гнездом. - Аист, по народным поверьям, - символ семейного благополучия.
- Заповедь седьмая (библ.) - «Не прелюбодействуй!»
- Послесловие. - В ранней редакции поэмы были строки, не вошедшие затем в окончательный текст:
Та гора хотела! Песнь
Брачная - из ямы Лазаревой!
Та гора вопила: - Есмь!
Та гора любить приказывала…
Та гора была - миры!
- Господи! Ответа требую!
Горе началось с горы.
И гора и горе - пребыли.
= = =
Послесловие вышло длинное -
Но и память во мне долга́.
Мммм, нет, всё-таки - как хорошо, что она была, Марина Цветаева!