Мать Мария - праведница мира, погибшая в концлагере
Наталия Ликвинцева .
12 ч ·
31 марта 1945 в концлагере Равенсбрюк погибла мать Мария (Скобцова). Несколько отрывков из воспоминаний о последних ее годах.
Константин Мочульский, записи за 1940 год:
«21 мая. Поль Рено объявляет по радио о разгроме армии Кораба и взятии немцами Арраса и Амьена. Мать спокойна: “Я не боюсь страданий и люблю смерть”. ― А как будет после смерти? ― “Не знаю… Просторно. И там мы узнаем маленькую тайну, что ад уже был”. “Если немцы возьмут Париж, я останусь со своими старухами. Куда мне их девать? А потом буду пробираться на восток, пешком, с эшелонами, куда-нибудь. Уверяю вас, что мне более лестно погибнуть в России, чем умереть с голоду в Париже. Я люблю Россию. Патриотизм ― глупое слово. Это совсем другое. Вот Илюша (Фондаминский) настаивает, чтобы я уехала из Парижа. А зачем я уеду? Что мне здесь угрожает? Ну, в крайнем случае немцы посадят меня в концентрационный лагерь. Так ведь и в лагере люди живут”.
<…> Когда евреям было приказано надеть желтые звезды, мать Мария мне говорила: “Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели Вам непонятно, что борьба идет против христианства? Если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звезды. Теперь наступило время исповедничества…”».
Из воспоминаний Инны Вебстер:
«Привезли нас в Компьень, в лагерь, и долго не знали, в какой барак погнать, наконец, разместили в каком-то стойле. Женщины стараются устроиться получше, покомфортабельней, думают, что надолго. К вечеру меня разыскала мать Мария и возбужденно поведала, что сын ее Юрий тут же и она надеется его наутро повидать. Она была полна этим скорым свиданием, мечтала о моменте встречи…
Наутро, часов в пять, я вышла из своей конюшни и, проходя коридором, окна которого выходили на восток, вдруг застыла на месте в неописуемом восхищении от того, что увидела. Светало, с востока падал какой-то золотистый свет на окно, в раме которого стояла мать Мария. Вся в черном, монашеском, лицо ее светилось, и выражение на лице такое, какого не опишешь, не все люди даже раз в жизни преображаются так.
Снаружи, под окном, стоял юноша, тонкий, высокий, с золотыми волосами и прекрасным чистым прозрачным лицом, на фоне восходящего солнца и мать, и сын были окружены золотыми лучами… Они тихо говорили. Мир не существовал для них. Наконец, она нагнулась, коснулась устами его бледного лба… Ни мать, ни сын не знали, что это их последняя встреча в этом мире. Долго она после стояла уже одна у окна и смотрела вдаль, слезы медленно текли по ее щекам. Не забываема картина скорби и молчаливого страдания и… надежды.
В то же самое утро, после всяких идиотских формальностей, нас доставили в фургонах на вокзал и набили нами скотские вагоны, и без воды, в запломбированных вагонах, при ужасных условиях, повезли по направлению к Германской границе. На третий день привезли на станцию Равенсбрюк, и оттуда в лагерь.
<…> Иногда она вышивала на лоскутках и тряпочках “заказы” для бельгиек, это ей нравилось и некоторые из ее вещей были, действительно, замечательны. В это время она сочинила два стихотворения на Равенсбрюк. Одно из них было поистине прекрасно, к сожалению, оно пропало.
<…> Мать сидела и с усилием вставала только когда СС проходил. 30 марта в Страстную пятницу, она больше не могла встать. Он взял ее номер, и номера других, столь же немощных. После проверки всем было приказано выйти наружу и не брать вещей. Матери было приказано оставить свои очки. Когда она запротестовала, что без очков ничего не видит, их с нее сорвали. Пришел камион, и их всех увезли.
В середине апреля блоковая нашего транспорта Кристина позвала меня и сказала, что видела лист газированных 31 марта и там было имя матери Марии».
Из воспоминаний Розан Ласкру:
«Она вышивала во время перекличек, почти не глядя, без рисунка…, “киевским” швом. Материя ― это моя лагерная косынка… Краски доставала приятельница полька, работавшая по окраске эсесовских рубашек. Нитки мы добыли из обмоток электрических проводов, разрезанных и оголенных с помощью лагерной машинки Сименс. Игла была похищена в немецкой портняжной мастерской Биндера Ула, палача-мучителя. Солагерницы пронесли все это с опасностью для жизни, чтобы была создана вышивка ― этот шедевр».
Из воспоминаний Софьи Носович:
«Я как-то сказала ей, что не то что чувствовать что-либо перестаю, а даже сама мысль закоченела и остановилась. “Нет, нет, ― воскликнула матушка, ― только непрестанно думайте; в борьбе с сомнениями думайте шире, глубже; не снижайте мысль, а думайте выше земных рамок и условий”».
Преподобномученица Мария, моли Бога о нас!
Дерево матери Марии в Аллее праведников мира в Иерусалиме
Из Фейсбука Наталии Ликвинцевой