Некоторые говорят со знающей ухмылкой: "Если он и впрямь нарцисс, то как он умудряется писать такие чудесные стихи?"
"Слова - звуки эмоций, - добавляют они, - а он уверяет, что лишён их полностью". Они чопорны и расслаблены в своём классифицированном мире, мои скептики. Но я использую слова, как другие пользуются алгебраическими знаками: с дотошностью, осторожностью, с точностью мастерового. Я леплю в словах. Я прекращаю. Я поворачиваю голову. Я слушаю эхо. Таблицы эмоциональных резонансов. Тонко отстроенные реверберации боли, любви и страха. Воздушные волны и фотонные рикошеты, отражённые химическими секрециями в моих слушателях и моих читателях.
Мне известна красота. Я всегда понимал её в библейском смысле, она была моей страстной госпожой. Мы занимались любовью. Мы порождали холодных детей - мои тексты. Я мерил её эстетику с обожанием. Но это всё математика словаря. Это было лишь извилистой геометрией синтаксиса.
Л
ишённый всяких эмоций, я смотрю на ваши реакции с пресыщенным удивлением римского аристократа. Я писал:"Мой мир окрашен оттенками страха и грусти. Возможно, они связаны - я боюсь грусти. Чтобы избежать той чрезмерной меланхолической сепии, что таится в тёмных углах моего бытия, я отрицаю собственные эмоции. Я делаю это тщательно, с целеустремлённостью оставшегося в живых. Я сохраняю через дегуманизацию. Я автоматизирую свои процессы. Куски моей плоти плавно превращаются в металл, и я стою здесь, открытый пронизывающим ветрам, столь же величественный, как и моё расстройство.
Некоторые говорят со знающей ухмылкой: "Если он и впрямь нарцисс, то как он умудряется писать такие чудесные стихи?"
"Слова - звуки эмоций, - добавляют они, - а он уверяет, что лишён их полностью". Они чопорны и расслаблены в своём классифицированном мире, мои скептики. Но я использую слова, как другие пользуются алгебраическими знаками: с дотошностью, осторожностью, с точностью мастерового. Я леплю в словах. Я прекращаю. Я поворачиваю голову. Я слушаю эхо. Таблицы эмоциональных резонансов. Тонко отстроенные реверберации боли, любви и страха. Воздушные волны и фотонные рикошеты, отражённые химическими секрециями в моих слушателях и моих читателях.
Мне известна красота. Я всегда понимал её в библейском смысле, она была моей страстной госпожой. Мы занимались любовью. Мы порождали холодных детей - мои тексты. Я мерил её эстетику с обожанием. Но это всё математика словаря. Это было лишь извилистой геометрией синтаксиса.
Лишённый всяких эмоций, я смотрю на ваши реакции с пресыщенным удивлением римского аристократа. Я писал:"Мой мир окрашен оттенками страха и грусти. Возможно, они связаны - я боюсь грусти. Чтобы избежать той чрезмерной меланхолической сепии, что таится в тёмных углах моего бытия, я отрицаю собственные эмоции. Я делаю это тщательно, с целеустремлённостью оставшегося в живых. Я сохраняю через дегуманизацию. Я автоматизирую свои процессы. Куски моей плоти плавно превращаются в металл, и я стою здесь, открытый пронизывающим ветрам, столь же величественный, как и моё расстройство.
Я пишу стихи не потому, что мне это необходимо. Я пишу стихи, чтобы заполучить внимание, гарантировать лесть, всмотреться в отражения в глазах других, передающиеся моему Эго. Мои слова - лишь пиротехника, формулы резонансов, периодические таблицы выздоровления и агрессии.
У меня есть тёмные поэмы. Опустошённые ландшафты закостенелой боли, зарубцевавшихся останков эмоций. Тут нет кошмара или агрессии. Весь ужас содержится в выносливости, в призрачной отстранённости от собственного последующего существования. Люди вокруг ощущают мой сюрреализм. Они отступают, отстранённые, смущённые прозрачной плацентой моей виртуальной реальности. Теперь я оставлен один, и пишу пупочные поэмы, как другие могли бы вести беседу.
Перед тюрьмой и после неё я составлял справочники и эссе. Моя первая книга - короткая новелла - была одобрена критикой и коммерчески успешной. Я прикладывал руку к поэзии и раньше, на иврите, но потерпел крах. Так странно. Говорят, что поэзия - дочь эмоций. Не в моём случае. Я никогда не чувствовал кроме как в тюрьме - и даже там я писал в прозе. Поэзия выходила из-под моего пера как из-под другого - математика. Именно силлабическая музыка привлекла меня, власть сочинять словами. Я не пытался выражать какую-то глубокую истину или поведать что-то о себе. Я хотел воссоздать магию ломаной метрики. Я всё ещё громко вслух читаю поэму до тех пор, пока она верно ЗВУЧИТ. Я пишу стоя - наследие тюрьмы. Я стою и печатаю на лэптопе, лежащем на картонной коробке. Это аскетично, а по мне - поэзия как раз такова. Чистота. Абстракция. Линия символов, открытых толкованию. Это - тончайшее интеллектуальное занятие в мире, сузившееся и ставшее моим интеллектом".
Сэм Вакнин
Перевод: Шутов Ю.Г.
Оригинал статьи на английском:Why Does a Narcissist Write Poetry ?
http://ru-dark-triad.livejournal.com/73279.html