Возрастной ценз ребенка как один из способов неправомерного ограничения прав отцов в РФ
Анализ сложившейся судебной практики показывает, что попытка Пленума ВС РФ оказать методологическое содействие нижестоящим судам в вопросах семейного правоприменения посредством вышеприведенных руководящих разъяснений, потерпела фиаско, в связи с тем, что примитивные правила арифметики при исчислении возраста ребенка затмили в сознании судей при разрешении спора о детях все нормативно-ценностное многообразие СК РФ и международно-правовых актов.
На фоне и в отличие от требующих состязательного доказывания сторонами по делу обстоятельств (например, привязанность ребенка к каждому из родителей, братьям, сестрам и другим членам семьи; нравственные и иные личные качества родителей; отношения, существующие между каждым из родителей и ребенком; возможность создания ребенку условий для воспитания и развития и др.), категория возраста ребенка выглядит как некая непоколебимая константа судейского усмотрения, почти с неизбежностью предопределяющая априори исход любого судебного спора о детях.
За таким казалось бы внешне бесстрастным и нейтрально окрашенным критерием скрывается подлинный смысл и направленность российской судебной доктрины, ее тяготение к наихудшим и не прошедшим апробации временем стандартам зарубежного опыта ювенальной юстиции, которые диктовали до середины 20 столетия едва ли не безусловный приоритет материнской единоличной опеки в случае малолетия ребенка.
Гендерные стереотипы западной ювенальной юстиции равно как и тамошняя система семейных ценностей претерпели к настоящему времени существенные изменения, ознаменовавшиеся эволюционным дрейфом от концепции приоритета материнства в случае «нежного возраста» (“tender years” - понятие, изначально не являвшееся тождественным понятию «малолетний ребенок» согласно отечественной правовой традиции) ребенка в пользу гораздо более прогрессивной и нравственной идеи обеспечения «наилучших интересов ребенка».
Именно концепция детоцентризма стала как величайшим благом и революционным завоеванием в сфере международного семейного права (см., в частности, примеры ее реализации в положениях п.1 ст.3, п.п.1,3 ст.9, п.1 ст.18, п.1 ст.20, ст.21, п. «с» ст.37, подп. “b” iii п.3 ст.40 Конвенции о правах ребенка), так одновременно и источником различного рода злоупотреблений на практике, когда обеспеченные принудительной силой публичной власти ювенальные механизмы и технологии используются для насильственного и непропорционального вмешательства со стороны государства и иных публичных образований в суверенный и священный мир семьи под фарисейскими лозунгами защиты прав и законных интересов ребенка.
В РФ господствует принципиально иная концепция - матерноцентризма (приоритета прав матери), правоприменительное острие которой, к сожалению, в случае семейного спора хищнически заточено против такого важнейшего института как отцовство и детство.
Некоторые из таких международно-правовых источников приближаются по своему значению де-факто к «историческим документам», в значительной степени утратившим (или никогда не имевшим) характер юридически обязывающих актов. Это, в частности, относится к Декларации прав ребенка (принята Генеральной Ассамблеей Организации объединенных наций 20 ноября 1959 г. Резолюцией 1386 (XIV) на 841-ом пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН) (далее по тексту - «Декларация»), содержащей принцип 6, который гласит, среди прочего, что «малолетний ребенок не должен, кроме тех случаев, когда имеются исключительные обстоятельства, быть разлучаем со своей матерью».
В последние несколько лет можно наблюдать ползучую имплементацию принципа 6 Декларации с приданием ему значения jus cogens, что создает впечатление того, что суды общей юрисдикции в РФ обладают иногда способностью осуществлять не только избирательное правосудие, но и «архивное правоприменение».
При этом, принцип 6 Декларации в его вышеприведенной релевантной части трактуется судами таким образом, что запрет на разлучение малолетнего ребенка с матерью якобы означает невозможность определения в соответствующих спорах места жительства малолетнего ребенка с отцом.
Если следовать столь примитивной логике якобы абсолютного запрета на разлучение малолетнего ребенка с матерью, то можно ожидать, что суды вскоре применят аналогичный подход при определении порядка общения (участия отца в воспитании ребенка), посягая на личное общение ребенка с отцом вне физического контроля (присутствия) со стороны матери. В соответствии же со ст. 28 Гражданского кодекса Российской Федерации под малолетним понимается ребенок, не достигший четырнадцати лет. Означает ли это тотальное поражение в правах малолетного ребенка в части общения с отцом под предлогом соблюдения принципа 6 Декларации?
Положение Принципа 6 Декларации о том, что малолетний ребенок не может быть разлучаем с матерью, следует рассматривать исключительно как рекомендательный запрет в отношении органов государственной власти и управления государств-участниц Декларации изымать ребенка из-под контроля матери для установления над ним публичной опеки.
Принцип 6 Декларации не может применяться судами РФ в качестве источника семейного права, поскольку:
1) это положение Декларации утратило свое значение в связи с принятием Конвенции о правах ребенка от 20 ноября 1989г. (вступила в силу для СССР 15 сентября 1990г.);
2) в силу ст. 32 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969г. допускается обращение к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам и к обстоятельствам заключения договора.
Известно, что некоторые государства-подписанты Декларации исключили для себя его юридическую обязательность (jus cogens) и раскрыли историко-правовой контекст ее разработки и принятия уже в рамках процедуры согласования условий Конвенции («договора» по смыслу Венской конвенции), который подтверждает их собственные установки на придание Декларации статуса некоего временного акта, в котором инкорпорированы общие программные установки и руководящие принципы, требующие детализации и нормативной адаптации, прежде всего на национальном правом уровне каждой страны, в будущем.
3) При обсуждении и согласовании нормативных положений Конвенции было сознательно произведено гендерное выравнивание прав родителей с целью достижения максимального объема и полноценной реализации прав ребенка. Из Доклада Рабочей группы по проекту конвенции о правах ребенка Комиссии по правам человека ООН на своей 45 Сессии (п.13 повестки) от 02 марта 1989г. (с.31) явствует, что: «три изменения, касающиеся нейтральности в отношении мужского и женского родов, были предложены ЮНЕСКО в ходе технического обзора по пунктам I и 2 статьи».
Таким образом, при принятии Конвенции его разработчики явно выраженным образом исключили гендерно дискриминационное положение Принципа 6 Декларации, не допустив его инкорпорации в виде общепризнанного принципа или нормы международного права в рамках Конвенции.
4) Декларация не значится в перечне многосторонних договоров РФ за 1959г. на официальном сайте Министерства иностранных дел Российской Федерации (http://www.mid.ru/bdomp/spm_md.nsf), что с учетом авторитетности источника информации позволяет полностью исключить юридическую обязательность данного документа для РФ.
5) Нельзя не признать также положительного значения Обзора практики разрешения судами споров, связанных с воспитанием детей, утвержденного Президиумом ВС РФ 20 июля 2011 г. Помимо того, что в Обзоре восполнены некоторые пробелы и купирован ряд поразительных нелепостей и вывертов судебной практики, в нем также содержатся указания на конкретные международно-правовые источники, которые содержат обязательные для применения судами общей юрисдикции нормы семейного права согласно ч.4 ст.15 Конституции РФ. При этом, к международно-правовым актам универсального значения отнесена только и исключительно Конвенция о правах ребенка. Никакого упоминания касательно Декларации в данном Обзоре не содержится. Представляется, что из подобного рода квалифицированного умолчания со стороны ВС РФ по поводу места и роли Декларации в сфере регулирования отношений по воспитанию детей можно с известной долей осторожности допустить, что ВС РФ не считает Декларацию актом, имеющим обязывающее нормативное содержание.
На основании изложенного выше, апеллирование к принципу 6 Декларации для фактического ограничения прав отцов на личное, непосредственное (без контроля со стороны матери) и полноценное общение и воспитание ребенка, а также для мотивирования правовых позиций в решениях судов, которыми единоличная опека над ребенком устанавливается в пользу матери, совершенно не допустимо.
В ч.3 Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012-2017 годы, утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 01 июня 2012 г. № 761 постулируется первоочередная необходимость совершенствования «правовых механизмов, обеспечивающих возможность участия обоих родителей в воспитании ребенка при раздельном проживании». Представляется, что реальное и эффективное выполнение указанных выше стратегических установок государственной семейной политики, направленных на обеспечение равенства прав обоих родителей ребенка является залогом и средством защиты прав и законных интересов детей, послужит избавлению нашей страны от масштабных и вопиющих проявлений такого социального бедствия как «безотцовщина» и полусиротство в результате насильственного отчуждения детей от их родных отцов.
Основные тезисы статьи на тему «Возрастной ценз ребенка как один из способов неправомерного ограничения прав отцов в РФ».
Автор: Даниленков Алексей Владимирович, г. Санкт-Петербург, кандидат юридических наук.
Опубликована в журнале «Семейное и жилищное право». - 2013. - № 2.
На фоне и в отличие от требующих состязательного доказывания сторонами по делу обстоятельств (например, привязанность ребенка к каждому из родителей, братьям, сестрам и другим членам семьи; нравственные и иные личные качества родителей; отношения, существующие между каждым из родителей и ребенком; возможность создания ребенку условий для воспитания и развития и др.), категория возраста ребенка выглядит как некая непоколебимая константа судейского усмотрения, почти с неизбежностью предопределяющая априори исход любого судебного спора о детях.
За таким казалось бы внешне бесстрастным и нейтрально окрашенным критерием скрывается подлинный смысл и направленность российской судебной доктрины, ее тяготение к наихудшим и не прошедшим апробации временем стандартам зарубежного опыта ювенальной юстиции, которые диктовали до середины 20 столетия едва ли не безусловный приоритет материнской единоличной опеки в случае малолетия ребенка.
Гендерные стереотипы западной ювенальной юстиции равно как и тамошняя система семейных ценностей претерпели к настоящему времени существенные изменения, ознаменовавшиеся эволюционным дрейфом от концепции приоритета материнства в случае «нежного возраста» (“tender years” - понятие, изначально не являвшееся тождественным понятию «малолетний ребенок» согласно отечественной правовой традиции) ребенка в пользу гораздо более прогрессивной и нравственной идеи обеспечения «наилучших интересов ребенка».
Именно концепция детоцентризма стала как величайшим благом и революционным завоеванием в сфере международного семейного права (см., в частности, примеры ее реализации в положениях п.1 ст.3, п.п.1,3 ст.9, п.1 ст.18, п.1 ст.20, ст.21, п. «с» ст.37, подп. “b” iii п.3 ст.40 Конвенции о правах ребенка), так одновременно и источником различного рода злоупотреблений на практике, когда обеспеченные принудительной силой публичной власти ювенальные механизмы и технологии используются для насильственного и непропорционального вмешательства со стороны государства и иных публичных образований в суверенный и священный мир семьи под фарисейскими лозунгами защиты прав и законных интересов ребенка.
В РФ господствует принципиально иная концепция - матерноцентризма (приоритета прав матери), правоприменительное острие которой, к сожалению, в случае семейного спора хищнически заточено против такого важнейшего института как отцовство и детство.
Некоторые из таких международно-правовых источников приближаются по своему значению де-факто к «историческим документам», в значительной степени утратившим (или никогда не имевшим) характер юридически обязывающих актов. Это, в частности, относится к Декларации прав ребенка (принята Генеральной Ассамблеей Организации объединенных наций 20 ноября 1959 г. Резолюцией 1386 (XIV) на 841-ом пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН) (далее по тексту - «Декларация»), содержащей принцип 6, который гласит, среди прочего, что «малолетний ребенок не должен, кроме тех случаев, когда имеются исключительные обстоятельства, быть разлучаем со своей матерью».
В последние несколько лет можно наблюдать ползучую имплементацию принципа 6 Декларации с приданием ему значения jus cogens, что создает впечатление того, что суды общей юрисдикции в РФ обладают иногда способностью осуществлять не только избирательное правосудие, но и «архивное правоприменение».
При этом, принцип 6 Декларации в его вышеприведенной релевантной части трактуется судами таким образом, что запрет на разлучение малолетнего ребенка с матерью якобы означает невозможность определения в соответствующих спорах места жительства малолетнего ребенка с отцом.
Если следовать столь примитивной логике якобы абсолютного запрета на разлучение малолетнего ребенка с матерью, то можно ожидать, что суды вскоре применят аналогичный подход при определении порядка общения (участия отца в воспитании ребенка), посягая на личное общение ребенка с отцом вне физического контроля (присутствия) со стороны матери. В соответствии же со ст. 28 Гражданского кодекса Российской Федерации под малолетним понимается ребенок, не достигший четырнадцати лет. Означает ли это тотальное поражение в правах малолетного ребенка в части общения с отцом под предлогом соблюдения принципа 6 Декларации?
Положение Принципа 6 Декларации о том, что малолетний ребенок не может быть разлучаем с матерью, следует рассматривать исключительно как рекомендательный запрет в отношении органов государственной власти и управления государств-участниц Декларации изымать ребенка из-под контроля матери для установления над ним публичной опеки.
Принцип 6 Декларации не может применяться судами РФ в качестве источника семейного права, поскольку:
1) это положение Декларации утратило свое значение в связи с принятием Конвенции о правах ребенка от 20 ноября 1989г. (вступила в силу для СССР 15 сентября 1990г.);
2) в силу ст. 32 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969г. допускается обращение к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам и к обстоятельствам заключения договора.
Известно, что некоторые государства-подписанты Декларации исключили для себя его юридическую обязательность (jus cogens) и раскрыли историко-правовой контекст ее разработки и принятия уже в рамках процедуры согласования условий Конвенции («договора» по смыслу Венской конвенции), который подтверждает их собственные установки на придание Декларации статуса некоего временного акта, в котором инкорпорированы общие программные установки и руководящие принципы, требующие детализации и нормативной адаптации, прежде всего на национальном правом уровне каждой страны, в будущем.
3) При обсуждении и согласовании нормативных положений Конвенции было сознательно произведено гендерное выравнивание прав родителей с целью достижения максимального объема и полноценной реализации прав ребенка. Из Доклада Рабочей группы по проекту конвенции о правах ребенка Комиссии по правам человека ООН на своей 45 Сессии (п.13 повестки) от 02 марта 1989г. (с.31) явствует, что: «три изменения, касающиеся нейтральности в отношении мужского и женского родов, были предложены ЮНЕСКО в ходе технического обзора по пунктам I и 2 статьи».
Таким образом, при принятии Конвенции его разработчики явно выраженным образом исключили гендерно дискриминационное положение Принципа 6 Декларации, не допустив его инкорпорации в виде общепризнанного принципа или нормы международного права в рамках Конвенции.
4) Декларация не значится в перечне многосторонних договоров РФ за 1959г. на официальном сайте Министерства иностранных дел Российской Федерации (http://www.mid.ru/bdomp/spm_md.nsf), что с учетом авторитетности источника информации позволяет полностью исключить юридическую обязательность данного документа для РФ.
5) Нельзя не признать также положительного значения Обзора практики разрешения судами споров, связанных с воспитанием детей, утвержденного Президиумом ВС РФ 20 июля 2011 г. Помимо того, что в Обзоре восполнены некоторые пробелы и купирован ряд поразительных нелепостей и вывертов судебной практики, в нем также содержатся указания на конкретные международно-правовые источники, которые содержат обязательные для применения судами общей юрисдикции нормы семейного права согласно ч.4 ст.15 Конституции РФ. При этом, к международно-правовым актам универсального значения отнесена только и исключительно Конвенция о правах ребенка. Никакого упоминания касательно Декларации в данном Обзоре не содержится. Представляется, что из подобного рода квалифицированного умолчания со стороны ВС РФ по поводу места и роли Декларации в сфере регулирования отношений по воспитанию детей можно с известной долей осторожности допустить, что ВС РФ не считает Декларацию актом, имеющим обязывающее нормативное содержание.
На основании изложенного выше, апеллирование к принципу 6 Декларации для фактического ограничения прав отцов на личное, непосредственное (без контроля со стороны матери) и полноценное общение и воспитание ребенка, а также для мотивирования правовых позиций в решениях судов, которыми единоличная опека над ребенком устанавливается в пользу матери, совершенно не допустимо.
В ч.3 Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012-2017 годы, утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 01 июня 2012 г. № 761 постулируется первоочередная необходимость совершенствования «правовых механизмов, обеспечивающих возможность участия обоих родителей в воспитании ребенка при раздельном проживании». Представляется, что реальное и эффективное выполнение указанных выше стратегических установок государственной семейной политики, направленных на обеспечение равенства прав обоих родителей ребенка является залогом и средством защиты прав и законных интересов детей, послужит избавлению нашей страны от масштабных и вопиющих проявлений такого социального бедствия как «безотцовщина» и полусиротство в результате насильственного отчуждения детей от их родных отцов.
Основные тезисы статьи на тему «Возрастной ценз ребенка как один из способов неправомерного ограничения прав отцов в РФ».
Автор: Даниленков Алексей Владимирович, г. Санкт-Петербург, кандидат юридических наук.
Опубликована в журнале «Семейное и жилищное право». - 2013. - № 2.