О снах
Ну вот.. Хотелось писать о том великолепии величия, того могущества и силы стихий, которые одолевала меня, новых чувств, охватывающих голову с приходом весны и солнечным смоговым днем в центре Петербурга. Но к вечеру, в осточертело-приевшейся квартире волшебство быстро испарилось и превратилось лишь в короткое воспоминание о том, что сегодня день был, и был умопомрачающее голову время...
Бывают сны, которые уносят прочь от рельного мира, его ежедневных повторений и расписаний, его стертости и мрачности, надоелости и серости. Эти сны создают какой-то новый мир, не обязательно сказочно-прекрасный, но настолько непохожий на твой и настолько желанный, что готов убить даже кошку, которая из самых благих намерений слишком громко катает по полу какой-то маленький, но шумный предмет; при этом испытывая такое разочарование, такое бессилие перед тем, что чудесное видение ушло, и пришел старый мир, и кажется, что он опять обволакивает тебя своими вязкими серыми лапами, и что выхода нет...
Да, этот день начинался как тот самый сон. Утро было хмурое, с неба сыпалась сырость. Спеша по дну оврага улицы Рубинштейна, мечтал о солнце на Гороховой. Идя вдоль Фонтанки, несущей по себе льды Ладоги, мечтал о великом ледоходе на Неве. Серые уроки, серые преподаватели - тихий почти-монолог на литературе и полушепоты о наболевшем на биологии. И вот - улица. И вода! И набережная! И Гороховая! И солнце! И разговоры о приближении к Петровскому... А потом прогулка! И ощущение этой самой могучей стихии, скованной, но все еще борющейся, показывющей свою силу и мощь, а сдругой стороны рассчетливость и вечное спокойствие... И великолепие Санкт-Петербурга, озаряемого сквозь вечный смог, и блеск крыш центра, и подмигивание пингвина с плывущей под мостом льдины... И Петровский, о котором вспоминали, но совершенно не думали идти, и мысли о бабушке, живущей неподалеку, которая сама позже напомнила о себе, позвонив... И мысли, новые мысли о свободе и просторе, которые уносили прочь из мира живых, но все больше показывающих любовь ко всему своему окружению, и нежелание спускаться вниз, от воды, и ветра, и солнца... Но тьма наступила, вырывая насильно, против желания из какого-то волшебного транса, напуская неизбежное понимание того, что это скоро исчезнет. И опять окраина, и скрылось солнце, и появился ветер, не смевший трепать совершенную гладь... И печаль, пришедшая на смену переполняющему возбуждению.
Бывают сны, которые уносят прочь от рельного мира, его ежедневных повторений и расписаний, его стертости и мрачности, надоелости и серости. Эти сны создают какой-то новый мир, не обязательно сказочно-прекрасный, но настолько непохожий на твой и настолько желанный, что готов убить даже кошку, которая из самых благих намерений слишком громко катает по полу какой-то маленький, но шумный предмет; при этом испытывая такое разочарование, такое бессилие перед тем, что чудесное видение ушло, и пришел старый мир, и кажется, что он опять обволакивает тебя своими вязкими серыми лапами, и что выхода нет...
Да, этот день начинался как тот самый сон. Утро было хмурое, с неба сыпалась сырость. Спеша по дну оврага улицы Рубинштейна, мечтал о солнце на Гороховой. Идя вдоль Фонтанки, несущей по себе льды Ладоги, мечтал о великом ледоходе на Неве. Серые уроки, серые преподаватели - тихий почти-монолог на литературе и полушепоты о наболевшем на биологии. И вот - улица. И вода! И набережная! И Гороховая! И солнце! И разговоры о приближении к Петровскому... А потом прогулка! И ощущение этой самой могучей стихии, скованной, но все еще борющейся, показывющей свою силу и мощь, а сдругой стороны рассчетливость и вечное спокойствие... И великолепие Санкт-Петербурга, озаряемого сквозь вечный смог, и блеск крыш центра, и подмигивание пингвина с плывущей под мостом льдины... И Петровский, о котором вспоминали, но совершенно не думали идти, и мысли о бабушке, живущей неподалеку, которая сама позже напомнила о себе, позвонив... И мысли, новые мысли о свободе и просторе, которые уносили прочь из мира живых, но все больше показывающих любовь ко всему своему окружению, и нежелание спускаться вниз, от воды, и ветра, и солнца... Но тьма наступила, вырывая насильно, против желания из какого-то волшебного транса, напуская неизбежное понимание того, что это скоро исчезнет. И опять окраина, и скрылось солнце, и появился ветер, не смевший трепать совершенную гладь... И печаль, пришедшая на смену переполняющему возбуждению.