Лекарство от смерти
Продолжаю тащить из Фейсбука свои рассказы.
В детстве самый страшный страх была смерть. Моя и мамина. Они были разные, конечно. Я помню, как лежала ночью, засыпая, и думала о том, как это возможно, что меня не будет. Всё останется, как есть, весь огромный мир, а меня не будет. Как это- меня не будет? Я не буду чувствовать, думать, останется только пустота. Закончится всё. И это не помещалось в моей маленькой голове, это было так страшно и больно. Невозможно представить. Я плакала и прибегала к маме: "Мама, я умру?" - "Нет, детка, ты проживешь длинную-длинную жизнь и за это время придумают лекарство от смерти".
Мама сама боялась смерти, но врала убежденно, утешая меня. Приступы ночного ужаса повторялись, я хорошо их помню. Но мамины объятия, мамина рука на лбу, ласковый голос...
В то же время, мама играла со смертью. Например, говорила: "не ходи в одном тапке, мама умрет", предлагала ломать вилочковую куриную косточку, чья обломится, тот умрет первым. И это всегда была её половинка. Кто съест последний, маленький блин, умрет первым. Песенка Вертинского, которую она напевала: "ваши пальцы пахнут ладаном, на ресницах спит печаль, ничего теперь не надо вам, никого теперь не жаль". От этой песни сердце разрывалось, я глотала слезы. Она пела редко, но врезалось в память. И причитания: "ты мне все нервы вымотала", "вот умру, папа женится, будет у вас мачеха, тогда узнаете". Мама, мы узнали, мачеха у нас была.
Однажды, мне было лет десять, мама лежала на кровати и вдруг сказала: "всё, я умираю". Я не знаю, что это было, она не играла со мной, не притворялась, это точно. В те времена у неё была стенокардия. В темной комнате я гладила её по щекам: "мамочка, не умирай", и плакала. Она лежала с закрытыми глазами, а я поливала слезами и поцелуями её лицо. Мне казалось, это было долго, скорее всего, несколько минут. Потом она сказала: "не буду умирать".
Мама боялась смерти, боялась ходить к врачам. У маминого отца был рак желудка, и когда мама чувствовала боль в животе, она очень пугалась, но к врачу не шла, из страха. Вообще боялась, что скажут эти врачи что-то ужасное.
В год, когда я заканчивала школу, сестричка должна была родить. Ребенок родился доношенным, но не задышал. Мама была вся в нас, в потере сестры, в моем поступлении. У неё сорвалась коронка с зуба, и отточенный зуб натирал язык. Маме было некогда. Она сопровождала нас, утешала сестру, возила меня поступать, и время шло. Прошло месяцев пять. Я уехала учиться, оставив дом пустым. И только тогда мама пошла к стоматологу. Оказалось, что за эти полгода, пока осколок зуба ранил её язык, образовалась опухоль. Мама не заботилась о себе. Мама заботилась о нас. это её и убило.
Когда умирает близкий, один из этапов горевания - когда ты кого-то винишь. У меня нашлось кого винить. Это была я.
Ещё с детства у меня отпечаталось, в моей детской голове, что моя эмоциональная реакция, мои вопли и капризы, моё самовыражение могут убить. Я уехала в институт, мама занималась мной, мама умерла.
И это убеждение сопровождало меня очень долго, вина за свою эмоциональность, за свои потребности, которые убивают. Мне очень мешало это потом в семейной жизни, муж, у которого отца хватил инсульт в сорок лет, убеждал меня, что его нельзя волновать, мне нельзя отстаивать свою точку зрения, говорить о том, что ранит, так как это его убьет. В этом мифе мы жили долго, пока я не прошла личную терапию при обучении экзистенциальному анализу. Пока не научилась конфронтировать, смотреть внимательно на то, что есть. Смотреть реалистично на свою долю. На свою реальную вину или её отсутствие.
В детстве самый страшный страх была смерть. Моя и мамина. Они были разные, конечно. Я помню, как лежала ночью, засыпая, и думала о том, как это возможно, что меня не будет. Всё останется, как есть, весь огромный мир, а меня не будет. Как это- меня не будет? Я не буду чувствовать, думать, останется только пустота. Закончится всё. И это не помещалось в моей маленькой голове, это было так страшно и больно. Невозможно представить. Я плакала и прибегала к маме: "Мама, я умру?" - "Нет, детка, ты проживешь длинную-длинную жизнь и за это время придумают лекарство от смерти".
Мама сама боялась смерти, но врала убежденно, утешая меня. Приступы ночного ужаса повторялись, я хорошо их помню. Но мамины объятия, мамина рука на лбу, ласковый голос...
В то же время, мама играла со смертью. Например, говорила: "не ходи в одном тапке, мама умрет", предлагала ломать вилочковую куриную косточку, чья обломится, тот умрет первым. И это всегда была её половинка. Кто съест последний, маленький блин, умрет первым. Песенка Вертинского, которую она напевала: "ваши пальцы пахнут ладаном, на ресницах спит печаль, ничего теперь не надо вам, никого теперь не жаль". От этой песни сердце разрывалось, я глотала слезы. Она пела редко, но врезалось в память. И причитания: "ты мне все нервы вымотала", "вот умру, папа женится, будет у вас мачеха, тогда узнаете". Мама, мы узнали, мачеха у нас была.
Однажды, мне было лет десять, мама лежала на кровати и вдруг сказала: "всё, я умираю". Я не знаю, что это было, она не играла со мной, не притворялась, это точно. В те времена у неё была стенокардия. В темной комнате я гладила её по щекам: "мамочка, не умирай", и плакала. Она лежала с закрытыми глазами, а я поливала слезами и поцелуями её лицо. Мне казалось, это было долго, скорее всего, несколько минут. Потом она сказала: "не буду умирать".
Мама боялась смерти, боялась ходить к врачам. У маминого отца был рак желудка, и когда мама чувствовала боль в животе, она очень пугалась, но к врачу не шла, из страха. Вообще боялась, что скажут эти врачи что-то ужасное.
В год, когда я заканчивала школу, сестричка должна была родить. Ребенок родился доношенным, но не задышал. Мама была вся в нас, в потере сестры, в моем поступлении. У неё сорвалась коронка с зуба, и отточенный зуб натирал язык. Маме было некогда. Она сопровождала нас, утешала сестру, возила меня поступать, и время шло. Прошло месяцев пять. Я уехала учиться, оставив дом пустым. И только тогда мама пошла к стоматологу. Оказалось, что за эти полгода, пока осколок зуба ранил её язык, образовалась опухоль. Мама не заботилась о себе. Мама заботилась о нас. это её и убило.
Когда умирает близкий, один из этапов горевания - когда ты кого-то винишь. У меня нашлось кого винить. Это была я.
Ещё с детства у меня отпечаталось, в моей детской голове, что моя эмоциональная реакция, мои вопли и капризы, моё самовыражение могут убить. Я уехала в институт, мама занималась мной, мама умерла.
И это убеждение сопровождало меня очень долго, вина за свою эмоциональность, за свои потребности, которые убивают. Мне очень мешало это потом в семейной жизни, муж, у которого отца хватил инсульт в сорок лет, убеждал меня, что его нельзя волновать, мне нельзя отстаивать свою точку зрения, говорить о том, что ранит, так как это его убьет. В этом мифе мы жили долго, пока я не прошла личную терапию при обучении экзистенциальному анализу. Пока не научилась конфронтировать, смотреть внимательно на то, что есть. Смотреть реалистично на свою долю. На свою реальную вину или её отсутствие.