Я проверила душу свою. Не составить ли акт на списание чувств, пришедших в негодность? Он бы выглядеть мог приблизительно так: а) сломалась и вышла из строя гордость;
б) испортилась радость под действием разных невзгод, не спасают ее заоконные птичьи трели; в) надежды мои на текущий год раньше, чем календарь, устарели;
г) порывы благие погибли (молясь и крестясь, я напрасно хотя бы один уцелевший искала); д) сгорела, вернее, перегорела страсть, сверхбольшого не выдержала накала;
е) разбилась любовь, идеальней, красивей какой есть на свете другая едва ли; ж) разрушился полностью прежний покой; з) пропал оптимизм… и так дале.
2
Нет порядка в моей душе, Ни мало-мальского, никакого. Там и леший голову сломит, Все до ужаса там бестолково.
Нет порядка в моей душе. Ну а главное - вот незадача: Пессимизма в наличии явно избыток, Оптимизма же - недостача.
3
Наплевать бы на всю повседневную суету, Навести бы в душе у себя и порядок, и чистоту,
Чтобы любо и дорого нá душу было смотреть, Чтобы стало на свете приятнее жить: Пыль на чувствах своих стереть, Чувства по полочкам разложить.
И, красивой затеей своей заразясь, Хлам бы выбросить, черную зависть и злость, Мусор вымести, выгрести грязь (Что откуда только взялось?)
Пусть приходят друзья, да и официальные лица. Пусть увидят они - не душа у меня, а светлица.
4
Что хранится на складе моей души? Не посуда, не веники, не порошки стиральные, Не бумага, не скрепки, не карандаши И не прочие ценности материальные.
А различные чувства, иные не раз б/у, Есть веселые, грустные, слабые есть и прочные, Есть плохие, хорошие, чистые есть и порочные, И такие, которые не разберу.
К этим я не привыкла, а к этим привыкла уже, А от этих была бы избавиться рада бы. Разобраться бы надо бы, что да к чему в душе, Провести бы инвентаризацию надо бы.
В книгу поэтессы Нины Красновой вошли лучшие стихотворения из её книг: “Разбег” (1979), “Такие красные цветы” (1984), “Потерянное кольцо” (1986), “Плач по рекам” (1989) и других. “Она настолько своеобычна и своеобразна, что спутать её ни с кем невозможно. Рифма у нее всегда какая-то неожиданная, образ какой-то такой переворотный”, - пишет о ней в предисловии народный артист России Валерий Золотухин.
СВОЕОБЫЧНА И СВОЕОБРАЗНА
[Spoiler (click to open)] Почему современные критики не видят нашего "золота", которое достойно внимания? Потому что российское золото лежит вне проездных путей, по которым привычно идут критики. Они идут мимо него. И оно - в стороне от них, и старатели ищут и находят его где-то в стороне и моют и моют, моют. И вот в Рязани намыли такой золотник, как Нина Краснова. Её ни с кем из современных поэтов сравнить невозможно, потому что она такой мастер и так мастерски владеет разноритмикой, разнорифмикой, разноязычием, что просто диву даёшься! Она ни у кого ничего не заимствует. Она, по-моему, даже не читала словарь Даля. Это я шучу, конечно. Она настолько своеобычна и своеобразна, что спутать её ни с кем невозможно. Рифма у нее всегда какая-то неожиданная, образ какой-то такой переворотный. Разумеется, взгляд на поэзию Нины Красновой может быть различным. Так и так. Да. Допустимо. А я люблю её напевность и народность, идущую из глубины души. Я узнал из эссеистики Нины Красновой, что она дружила с нашим потрясающим, великим писателем Виктором Астафьевым. Её интереснейшая беседа с Виктором Петровичем была напечатана в журнале Юрия Кувалдина "Наша улица". Нина летала в Красноярск, в Овсянку к нему, и там брала у него интервью. Она часто вспоминает свою маму. И вот мама, видимо, от рязанской земли наградила, наделила ее какой-то такой первородностью. Мне хотелось сказать - первобытностью, но это - чушь, потому что у Нины за плечами и Литературный институт, и глубокое самообразование. И, конечно, читая стихи Красновой, её эссе о поэтах, писателях, о Мандельштаме, о Тинякове, о Волошине, о Тютчеве, о Бальмонте и другие, понимаешь, что она - не фунт с изюмом, а изюм с фунтом, потому что это такое своеобразное преломление языкового поля, которое возможно только в ее произведениях. Я просто горжусь тем, что я с Ниной Красновой знаком, что я имею честь быть в ее свите. И что я иногда читаю ее стихи, посвященные мне, когда она бывает на спектаклях театра на Таганке, на "Докторе Живаго". Я могу открыть нашу с ней тайну. Нина мне вышила цветными нитками несколько платков Живаго. Потому что мне в этом спектакле приходится переживать, плакать, вытирать слёзы. Ну, и, я говорю, что в этом есть своя тайна, хотя я ее почти раскрыл, но, тем не менее, всё равно. Нина - тончайшая душа, тончайший лирик. Хотя у нее есть такие, знаете, закидоны с туфелькой, и так она ударит иногда рифмой, и так она иногда ударит образом, что хоть стой, хоть падай! Строки Нины, посвященные ее сестре, "Прощай, сестра, увидимся в аду...", нельзя читать без слёз...
Прощай, сестра! Увидимся в аду. Когда - не знаю - и в каком году, Это будет, будет это, да. В гробу, как в лифте, я спущусь туда. Тебя узнаю с переда и с зада И вытащу тогда тебя из ада И к Богу в рай за ручку отведу. Прощай, сестра! Увидимся в аду.
Невозможно читать всё это без слёз, и при том я должен сказать, что во всём этом никакой сентиментальности, никакого слёзообразования, и вообще в стихах Нины нет этого. Что отличает художника настоящего от не художника? У Нины Красновой искусство выше личного. Мы иногда путаем искусство художника и что-то другое. А у нее дар таков, и, между прочим, прошу заметить, это было и у Владимира Высоцкого, дар ее таков - что он выше суеты, выше нашей возни. У меня довольно часто спрашивают: а вот в наше время какие бы песни пел Высоцкий. Это трудно себе представить, что он пел бы, но уж точно он бы не осуждал наших правителей. У Высоцкого этого не было. Так же, как нет этого и у Нины Красновой. Это с ее стороны не просто: я избегаю, так сказать, политической конъюнктуры, политической темы. Это всё не имеет значения, дело в другом. Просто дар Нины выше этого. Я в этом смысле просто преклоняюсь перед ней. Ну, Есенин - да. Она с родины Сергея Есенина. Но это, знаете, мне говорят: вот Шукшин. Он с Алтая. И я - с Алтая. Некоторые меня называют - хвост кометы Шукшина. Это от непонимания природы таланта. Потому что, во-первых, когда появился Василий Шукшин, я его тогда не читал. Я сам по себе. И Нина Краснова сама по себе. Кстати, и у Нины Красновой есть стихи о том, что ей говорят, что ты не дорастешь до Есенина, и она за бочкой где-то прячется и читает его книгу. При чем тут Есенин? Есенин - это Рязань. Ну и что? Подумаешь, географическое совпадение. Да, Есенин, конечно, гений. Ну и что? Ну, Алтай, да, это Шукшин. Ну и что? Я к чему это пишу? Я пишу это к тому, что когда Нину Краснову зачали родители, вряд ли они читали в это время Сергея Есенина. То есть Есенин тут ни при чем. Потому что генетически поэт на Руси рождается чудно, никогда не поймешь, откуда что взялось. Говорят, частушки она сочиняет! Но это у нее не главное, хотя она выросла из фольклора, как наша литература выросла из “Шинели” Гоголя. Бывает, выходишь на сцену на вечере встречи со зрителями, и мне говорят: "Валерий Сергеевич! Да ну спой "Ой, мороз, мороз...". Ой, Господи, так мне надоела эта песня "Ой мороз, мороз...". Но я ее пою. Так и Краснова. Иногда, увлекаясь частушечной популярностью, она вдруг что-то такое завернет. Но феномен Красновой для меня заключается не в том, что она пишет частушки. Здесь можно провести аналогию с Шукшиным. Многие представляют Шукшина таким кержачом. При чем тут кержачи? Кержачи - это персонажи Шукшина, но не сам Шукшин. Так же и частушки, и герои частушек Красновой. Это персонажи Красновой, но не сама Краснова. Нина Краснова достаточно умна и интеллигентна и образована, но хотя она иногда и подыгрывает публике под героинь своих частушек, как и я иногда не без удовольствия подыгрывал и подыгрываю под крестьянина. Это издержки нашего производства. Чем хороша и дорога Краснова? Она никогда не подделывается ни под кого, и под Есенина в том числе. Чем дорога мне Краснова? Вот если есть бессребреники на Руси, то к ним относится поэтесса Нина Краснова. Я иногда ей говорю: "Нина, ну давай я дам тебе 20 - 30 тысяч на твой юбилей". А она: "Не, не, не! Да не надо, Валерий, не надо, не, не, не!" Мы иногда с ней такую сделку делаем, знаете, я говорю: "Нина, я через три дня уезжаю на праздник Петра и Февронии. Нина, напиши стихотворение о Петре и Февронии". Она воспринимает это как госзаказ и пишет, но пишет так, что никто не может написать так, как она, например:
Над ними летают не черные стаи воронии, А светлые ангелы с блеском небесным в очах. Поклонимся двум чудотворцам - Петру и Февронии! Восславим земную любовь и семейный очаг!
Она шутит, и я шучу: она "получила государственный заказ от Золотухина", которому нужно было вот так, позарез, какое-то точное слово о Петре и Февронии. В этом, знаете, кто-то может упрекнуть меня в несопоставимости, что ли, одного с другим. Но вот, допустим, Александр Пушкин сидит и пишет "Клеветникам России", потому что государь попросил его написать о событиях в Польше. И Пушкин написал такое стихотворение, с которым мы не можем разобраться до сих пор. Лев Аннинский вдруг спросил у меня: "А почему Александр Сергеевич Литву-то записал в славянки?"
Я: "Да я не знаю, Пушкину видней". Пушкину видней. Так и Красновой видней. Потому что о Петре и Февронии ходит столько легенд всяких, и вдруг такое потрясающее стихотворение, с моей точки зрения, ода не ода, но воспринимается восторженно буквально всеми. Когда мы открывали памятник Петру и Февронии в Архангельске, дети замирали на строчках этого стихотворения, настолько просто, настолько выразительно оно написано с точки зрения просто поэзии. Я не знаю, к кому из современных поэтов я могу обратиться с госзаказом. Я думаю, что вот, прости меня Господи, ни к кому, кроме Нины Красновой. Еще раз повторяю, я горжусь тем, что знаком с поэтессой Ниной Красновой. Люблю ее рассуждения об Анне Ахматовой и Осипе Мандельштаме, о забытых, но гениальных Александре Тинякове (Одиноком) и Фёдоре Крюкове. В своих рассуждениях она иногда, как море во время шторма, может перехлестывать через край, но на то она и поэтесса! Без поэзии Нины Красновой невозможно представить себе русскую литературу ХХ и XI века.