Апрельские сны. Опоздание. Часть II
Представляю вниманию читателей вторую часть рассказа «Опоздание» из диптиха «Апрельские сны».
Предупреждающая записка
А недели две назад перед тем, как украсть библию от Сатаны, я невесть откуда получила предупреждающую, сложенную вчетверо, записку на плохой макулатурной бумаге.
В ней торопливым почерком, без запятых и знаков препинания было накарябано: «тебя и твоего поэта хотят убить на вас покушаются сведения очень точные как можно скорее бегите скрывайтесь где хотите подальше отсюда у меня нет другой возможности вас предупредить спасайтесь верьте мне я один из тайных агентов а. м. и моё имя должно оставаться втайне».
- Один из тайных агентов «а. м.», - повторила я про себя, несколько раз перечитав записку. - Что это - «а.м.»? Или кто это?
Я пожала плечами, а потом и вовсе махнула рукой на эту записку, решив, что всё это чья-то дурацкая насмешка.
Ведь записка эта даже без конверта валялась в почтовом ящике, а мой возлюбленный, похоже, и вовсе ничего такого не получил, судя по его привычному весело-спокойному расположению духа. Но в тот день я всё-таки осторожно его спросила:
- Ну как, получаешь письма от читателей-то?
- А как же, - охотно ответил он. - Вот сегодня вынул из ящика пять штук, читать попозже буду…
«Значит, если бы действительно хотели о чём-то таком предупредить, то прислали бы и ему, - решила я про себя. - А это так, кто-то подшутил».
И - забыла я тогда о той глупой, якобы «предупреждающей», записке.
Я бы не вспоминала о ней вовсе, если бы за день до моего проникновения в царскую библиотеку я не получила новую записку, в конверте без имени и адреса, уже другим - более разборчивым, почерком и со знаками препинания: «Зря вы не бежите. Вы что - русского языка не понимаете, что ли? Первый агент погиб при странных обстоятельствах - и мы подозреваем: это именно из-за того, что он пытался вас предупредить. А вы медлите. Так скрывайтесь же быстрее. На вас готовится покушение, а кем и из-за чего - вам лучше знать. Тебя собираются отравить, а твоего поэта зарезать! Periculum est in mora!* Наша задача - беречь вас, потому как мы служим А. М. верой и правдой». Прочитав это, я опять стала думать, кто такой этот А. М. Я позвонила моему возлюбленному, а он сначала долго не брал трубку. Потом всё-таки взял, и, к немалому изумлению, я услышала всхлипывания.
- Эй, да что случилось-то?! - заорала я без всяких предисловий.
- Всё, нам к…крышка, - ответил он, заикаясь. - В… чера… н-на улице… какой-то… мальчк… под-б-бежал… к… ко мне…. и скзал, ч-что н-нас… с-собрались… п-прикончить…
- Стой, стой, я сегодня получила записку от какого-то тайного агента некого А. М., и в ней сказано, что мы с тобой должны скорее скрываться, - ответила я скороговоркой. - Кто такой А. М.?
- Я знаю, кто на нас покушается! - нервозно воскликнул поэт после некоторой паузы. - Мы должны, должны бежать, но только очень осторожно, чтобы… он… ничего… не заподозрил…
- Так кто такой А. М.? - настойчиво повторила я свой вопрос.
- Не знаю, - ответил поэт, и в его голосе я уловила какую-то подозрительную ноту - словно он чего-то боялся. - Мы должны осторожно бежать… Очень осторожно…
- Так может, давай встретимся, и ты мне всё расскажешь? - спросила я.
- Нет, пока мы ещё не бежим, берегись со мной встречаться, - сказал он и в очередной раз всхлипнул. - Но бежим мы скоро. Завтра у меня встреча с читателями в одной газетёнке. Он ничего не должен знать. Ничего не должен подозревать. Сожги эту записку - сотри её в порошок. Притворись, что ничего не знаешь. Понятно?
- Ни черта не понятно, но так и быть, я сделаю всё, как ты сказал, - хмуро ответила я. - Сотру её в порошок и притворюсь, что ничего не знаю.
- Приступай. Помни, что это всё не шутки, - он тяжело вздохнул в трубку. - Завтра ночью мы должны тихо исчезнуть. И да, я люблю тебя…
- Ничего не бойся и не рыдай там, потому что я… тоже тебя… люблю, - ответила я, с трудом выговаривая последнее слово. Мы с поэтом были вместе уже довольно долго, но я боялась произносить это слово - мне казалось, что нельзя его «заезживать», как нельзя прикасаться пальцами к радужно-зеркальной поверхности компактного диска. Мы никогда не говорили об этом друг другу: но мы понимали.
И вот, после всего этого я решила прогуляться по центру Москвы и побродить по царским палатам, чтоб хоть как-то унять сумбур в голове, а из-за украденной библии от Сатаны встретила своего венценосного дальнего родственника.
Тайное агентство царя: принцип работы
Когда я вспомнила о предстоящем побеге с поэтом, то в одночасье - сидя в парчовом золочёном кресле, всё поняла. «А.М.» - это же ведь и есть он, царь Алексей Михайлович, старший брат поэта и того, среднего, моего горе-соблазнителя! Вот, почему мой возлюбленный не рассказывал о нём - думал, что я ему всё равно не поверю. И я бы точно не поверила.
Не успела я это понять, как тяжёлые тёмно-красные занавески у входа в зал шевельнулись, и вошёл мой поэт с таким жалким видом, как будто скоро его поведут на казнь, а перед казнью ещё будут долго пытать.
Увидев меня, он бросился ко мне и, вздрагивая, по-детски уткнулся лицом в моё плечо.
- Он убьёт нас, убьёт, убьёт, - судорожно запричитал он. - Нет, о нет…
- Я обо всём этом знаю… хотя, скорее - почти обо всём, - сказал Алексей Михайлович, задумчиво глядя на младшего брата, который жался ко мне - доверчиво, как большая собака. - Если ты срочно не отъедешь, произойдёт братоубийство. А нам же этого не надо, правда? - мягко обратился ко мне царь. - А я уже всё придумал…
- Хорошо, я уеду, - согласилась я, ласково проведя рукой по спине моего возлюбленного. - Но что будет?
- Он… убьёт… нас, - перебивая Алексея Михайловича, произнёс мой поэт сдавленным и дрожащим голосом.
- Ну-ну, тихо, тихо, - я успокоительно обняла его голову и запустила пальцы в светлые и густые вьющиеся волосы. - Всё обойдётся… Правда? - я с надеждой посмотрела на Алексея Михайловича.
- Да, - ответил мой дальний родственник. - Я знаю обо всех… гм, почти обо всех его планах. Его теперь в Москве нет - он уехал в свою подмосковную резиденцию якобы по «неотложным экономическим делам». А на самом деле он там обдумывает детали своих планов, и, когда он появится, он собирается извести сначала тебя, потом вот его. Хотя мне известно: он ещё колеблется, с кем из вас расправиться раньше: он ждёт удобного случая. Но его он ненавидит открыто, а тебя - тайно…
- Меня - тайно? - удивилась я. - Да чтоб ты знал - я же… он же… когда встретил меня не так давно на выставке картин, всё пытался меня… э-э… совратить, а потом схватил меня, но я вырвалась, и он хлопнул дверьми машины, и очень разозлился…
- Ой, а вот про это я не знал, - ответил Алексей Михайлович. - Не знал…
- Как же так? - удивилась я. - А все эти твои записки?
- Какие записки? - в свою очередь, удивился царь.
- Как какие? Предупреждающие о том, что мы с моим возлюбленным должны скорее бежать, потому что нас собираются убить: его зарезать, а меня отравить, - пояснила я. - С подписью от тайного агентства «А.М.» - стало быть, твоего агентства.
Бледное, усталое лицо Алексея Михайловича исказилось от изумления.
- Что ещё? - спросил он растерянно.
- Ещё к нему вчера на улице подбежал какой-то мальчишка и сказал, что нас хотят прикончить, - ответила я.
- Теперь мне всё точно ясно, - сказал, нахмурившись, Алексей Михайлович. - Ох уж эти мне тайные агентства. Но я не ошибся, когда велел тебе срочно уехать.
- Так и в самом деле у тебя есть это тайное агентство? - спросила я.
- Разумеется - но оно тайное настолько, что никогда не станет подписываться от моего имени. Даже инициалами. Мой братец просчитался, - усмехнулся Алексей Михайлович.
- Так что же - он сам, что ли, писал эти записки? - спросила я.
- Нет, не он сам - у него, как и у меня, есть тайное агентство, которое выискивает потенциальных и действующих экономических конкурентов и устраняет их… Хм… как выяснилось, что и не только этим оно занимается, - задумчиво ответил Алексей Михайлович.
- Ну, а твоё-то чем занято? - спросила я с нарастающим любопытством.
- Моё - настолько тайное, что у него нет ни названия, ни номера, ни обозначения, ни штаба, ни спецшколы, ни отделений, ничего такого. Но оно - есть, пока есть я. Оно передаёт мне информацию - ту, которую я прошу передавать и ту, которую не прошу, тоже - она невольно попадает ко мне. Я знаю в лицо отнюдь не всех своих тайных агентов, ведь они - это же просто люди, граждане, которые живут своей жизнью, работают, учатся и к своим доходам получают небольшую плату за то, что служат мне. Единственный признак существования моего тайного агентства - это то, что я выделяю на него средства, - рассказал Алексей Михайлович.
- Как интересно, - ответила я. - Но как они-то - сами твои тайные агенты, узнают об агентстве и как новички вступают в него?
- А запросто, - ответил Алексей Михайлович. - От друзей, от родственников, и, когда новый член вступает в моё тайное агентство, чтоб получать плату, они рассказывают ему то, что он должен делать. А делать он должен не так уж и много: если вдруг где-нибудь на улице или на работе или ещё где случайно услышит, узнает что-нибудь с его точки зрения очень важное обо мне, то надо посылать на мою почту письмо. В этом письме следует написать всего один знак: «NB», и больше ничего, а на конверте, как и положено, указать имя и обратный адрес.
Если агент новый и только что вступил, то к «NB» в письме следует добавить свою подпись и отпечатки пальцев на специальной краске: в моей картотеке десятки тысяч подписей и отпечатков пальцев, так что никто не может подделать чью-то подпись и получать двойную плату. Проверяют письма, подписи и отпечатки особо проверенные сотрудники моей почты. Так вот - когда я получаю письмо с «NB» в конверте, я по этому адресу направляю сотрудника моей почты под видом обычного гражданина - ну хоть какого-нибудь электрика дяди Миши, который проверяет свет в домах. Этот условный «дядя Миша» несёт с собой письмо с «NB», и тогда - вместо того, чтоб проверять свет, он обсуждает с отправителями новость, касающуюся меня или политики, и делает про себя вывод: действительно ли это важно, чтоб мне докладывать или какая-нибудь глупость… Так вот и работает моё агентство.
- Ну и как, сколько действительно важной информации-то? - спросила я.
- Ну… немного, надо сказать. Процентов тридцать - тридцать пять, а то и меньше… Но - независимо от того, важная это информация или нет, каждый тайный агент получает свою плату: за одну только готовность мне служить. Конечно, за важную информацию он получает ещё сверх того.
- Послушай, но ведь ты говорил, что и у твоего брата есть тайное агентство - и неужели оно ничего не знает о твоём тайном агентстве? - спросила я.
Два агентства - два разных подхода
- Знает, и некоторые тайные агенты моего брата служат и в моём агентстве, но у моего один плюс: я-то знаю всех его тайных агентов - где они живут, чем заняты, что собираются делать, а он - далеко не всех моих. У его агентства есть и генеральный штаб, и название, и отделения, и школа, и специальные формы, и звания. Кстати, наши агентства часто действовали согласованно, выявляя всяких нарушителей. В его агентстве только одна ахиллесова пята: о нём знают почти все в стране, потому как его агенты часто носят служебную форму и знаки отличия. Каждый может сказать - вот, дескать, это тайные агенты нашего известного бизнесмена. Но кто же скажет, глядя на какого-нибудь невзрачного деда, стоящего в очереди за хлебом, что вот он - тайный агент?
- А когда тебе надо узнать что-то конкретное, как твоё агентство работает? - спросила я.
- Направляю по какому-нибудь адресу того же условного электрика «дядю Мишу» с письмом, а он это письмо передаёт, и они его читают, обсуждают со знакомыми, знакомые обсуждают со своими знакомыми - и постепенно начинает в среде моих тайных агентов бродить и накапливаться информация. Она доходит до меня не так быстро, но - я в итоге получаю то, что хочу узнать, - пояснил Алексей Михайлович. - Иногда она доходит до меня кусочками, из которых я потом собираю единое целое… Всякое случается…
- А как ты отличаешь тех агентов своего брата, которые работают и в твоём агентстве? - поинтересовалась я.
- Да мне довольно быстро докладывают, что вот, мол, тайный агент Пётр Петрович служит в другом тайном агентстве… И - в картотеке сотрудники моей почты ставят отметку рядом с подписью и инициалами такого вот «двойного» агента… В то время как мой агент может годами работать на какой-нибудь фабрике или даже в агентстве моего брата, и никто из его агентов не узнает, что он служит мне. А даже если узнает - то не обо всём. Его агент не поймёт, что мой агент имеет в виду под «NB», даже если перехватит когда-нибудь и вскроет письмо… А если вдруг мой брат, чтобы потихоньку узнать о каких-то моих важных делах, подошлёт по адресу моего агента своего так называемого электрика «дядю Мишу» или, там, дворника «дядю Петю» - то он ошибётся: мои агенты поймут, что это не сотрудник моей тайной почты, и расскажут ему что-то не то.
- Но как они поймут? - спросила я.
- Между всеми гражданами - моими тайными агентами, есть негласное правило: сотрудники моей тайной почты обязательно мои двойные тёзки - все они Алексеи Михайловичи и должны быть рождены в марте. Ну как я. Такова традиция. И если сотрудник тайной почты вдруг не Алексей Михайлович и не в марте рождён, то это уже подозрительно… Хотя повторюсь, что моё тайное агентство и тайное агентство моего брата не соперничают, и часто ничего такого страшного нет в том, что брат знает мои некоторые тайны… Вернее, до сего времени наши агентства не соперничали, а теперь, когда мой брат захотел крови брата… - Алексей Михайлович медленно, устало вздохнул и посмотрел на поэта, обмякшего в моих объятиях.
Mement-o-morion
- И как ты не боишься, что твой брат отнимет у тебя власть? - спросила я. - Он же всё может.
- Да, но власть ему не нужна. Он говорит - ему и так хорошо, а вся эта головная боль с троном, престолом, изданием законов для граждан, внешнеполитическими проблемами и… и всякими царскими обязательствами, - Алексей Михайлович опять вздохнул, - говорит, не для него. Хотя он деловой, внимательный, и иногда мне кажется, что он бы мог справляться с властью лучше меня. Но - ему и так всего хватает, а под моим покровительством он как у Христа за пазухой, и единственная его проблема - это экономические конкуренты. Ну, как говорится, мне б его проблемы. А теперь он вон, что задумал… Эх…
- Ты уверен, что твой брат не знает о твоём намерении препятствовать его замыслу? - спросила я. - Всё-таки у него тайная агентура…
- Конечно, уверен: я никому не говорил об этом намерении, кроме одного моего тайного почтальона, который работает прислугой в доме моего брата и следит за ним, а потом присылает мне зашифрованные письма. Оттого-то я всё и знаю. Как выяснилось, почти всё… - ответил Алексей Михайлович.
- А как, кстати, он собрался действовать? Детали его плана-то ты знаешь? - поинтересовалась я. - И как ты собрался ему мешать?
- Детали его плана вот какие: тебя он собрался отравить на одном из пышных литературных вечеров. Тебе бы подали отравленное шампанское, которое подействовало бы медленно, чтоб ты ещё помучилась. Но на последней стадии действия этот яд полностью растворяется в организме, человек умирает как бы от инсульта, - рассказал Алексей Михайлович. - И ничего не докажешь…
- Ничего бы у твоего брата не вышло - я алкоголь прилюдно не пью, - фыркнула я. - Да и вообще ненавижу шампанское. И что же это за яд такой? - спросила я.
- Название его на латыни звучит как “mement-o-morion”, - сказал Алексей Михайлович, - а по-русски… - он на какой-то момент задумался.
- А по-русски - ну как бы «помни-о-смертин», - подсказала я. - Но только что бы было, если б я не стала пить шампанское?
- Я думаю, тогда бы этот «помни-о-смертин» положили бы в сладости, которые собираются подавать на том литературном вечере, - ответил Алексей Михайлович.
- А вот с ним-то он что собрался делать? - я кивнула на поэта, который мягко и тепло жался ко мне, опираясь подбородком на моё плечо.
- А его на том же литературном вечере он собирался пристрелить, - сказал Алексей Михайлович, - своей рукой или нет - я не ведаю, но так, чтоб это видела масса его поклонников, когда он читал бы своё стихотворение-карикатуру о паршивом чёрном кобеле, который возомнил себя львом. Мой средний брат считает, что это написано именно о нём и принимает это за открытое оскорбление…
- Да не о нём это написано! - нервно воскликнул поэт. - Это на общество карикатура…
- Ой, да я знаю, - Алексей Михайлович махнул рукой. - Да и он знает - он отнюдь не глуп. Только ему нужен был хоть бы крохотный повод, чтоб с тобой покончить. И вот - этот повод нашёлся… А братец всё ещё колеблется, кого из вас раньше убить. Тебя на глазах у него или его - на глазах у тебя. Ему хочется морального удовлетворения, а я не могу вами обоими рисковать. Так он ещё, оказывается, изменил свой план, раз послал вам эти записки. Хочет, чтоб вы бежали, и в это время он сам или его тайные агенты…
- Хитёр, однако, - заметила я. - Но если мы не побежим, не заподозрит ли он твоего вмешательства?
- Я уже всё придумал. Уезжай. Тайно уезжай прямо из дворца - иди через чёрный ход. Когда ты исчезнешь, а брат вернётся, я ему скажу, что я тебя сослал за государственную измену. Даже бумагу какую надо составлю - мой брат верит документам. Тот литературный вечер состоится, и на нём он непременно будет стрелять в нашего поэта - в это время я буду тайно там присутствовать и сам поймаю его - или его агента за руку. И арестую - сначала агента, потом его самого. Главное - успеть. А насчёт моего вмешательства - да он его уж наверняка заподозрил, раз придумал новую версию вашего убийства, - ответил Алексей Михайлович.
- Что ж, ну раз ты всё придумал, я, пожалуй, поеду, - сказала я.
- Нет, нет, не уезжай, - взмолился поэт, ещё сильнее прижимаясь ко мне. - Может, не надо, а?
- Ну-ну, надо, это ж необходимость, - тихо произнесла я, мягко высвободилась из его объятий и встала с кресла, оставив на красно-рубиновом сидении завёрнутую в бархат библию от Сатаны.
Мой возлюбленный не обратил на неё внимания.
Его явно доконали все эти пугающие известия об убийстве, и вид у него был болезненный: мутноватый, отстранённый, пылающий отчаянием взгляд подчёркивался тёмными кругами под глазами, обычно бруснично-румяное лицо теперь осунулось и белело как кусок мыла, а спина сутулилась, словно у позвоночника не хватало сил её поддерживать.
- И не забудь о тайном поручении, - обратился ко мне Алексей Михайлович, бросив взгляд на оставленный в кресле бархатный свёрток.
- Конечно, - ответила я. - Не забуду.
- Каком тайном поручении? - без интонации спросил поэт.
- Государственной важности, - поспешил ответить мой дальний родственник. Я подошла к поэту, и на прощание мы сдавили друг друга в объятиях. У него подкосились ноги, и я, поддержав его, аккуратно усадила в кресло.
- Ты это… поосторожней тут с ним, - сказала я Алексею Михайловичу, отходя от моего подавленного поэта и беря с кресла библию от Сатаны. - Если вдруг с ним что-то…
- Никаких «если вдруг», - нахмурился царь. - Всё пройдёт удачно, ты уж поверь моему-то слову. Я знаю, как действовать. А теперь уезжай. Чем быстрее, тем лучше…
Только я собралась покинуть залу, как вдруг увидела на глухой стене фреску - карикатурно-иконописные портреты Алексея Михайловича, себя и поэта. Над нашими головами на этой фреске вызывающе сияли позолоченные нимбы, все мы были одеты в светлые ризы, а наши охристые округлые лица дополняли двойные подбородки.
- Фу, а кто это тут намалевал? - поморщилась я.
- Наш известный художник, - ответил Алексей Михайлович. - Своеобразно, да?
- Ха! И как тебе такое может нравиться? - удивилась я.
- Ну зато мы как бы святые на этой фреске, и ты тоже, - улыбнулся мой дальний родственник.
- Ой, да замажь ты это безобразие, - фыркнула я. - А я поехала… Когда возвращаться?
- Когда я всё сделаю, я дам тебе знать, - ответил Алексей Михайлович. - Тебе письмо придёт. Без адреса.
- Хорошо, договорились. А куда ехать-то? - поинтересовалась я.
- Куда хочешь, но как можно дальше, - сказал царь. - Я всё равно узнаю, где ты…
Так вот мы и расстались с моим дальним родственником. Я тогда села в первую попавшуюся маршрутку - и через такое количество времени, когда я уже потеряла счёт часам и дням, прибыла на конечную остановку - задрипанный посёлок среди серых неприветливых пустырей, проплешинами врезающихся в густые и тёмные участки леса.
Вне всего мира
Я нашла какую-то заброшенную избушку - днём через её прохудившуюся, ветхую крышу виднелось голубое небо и проглядывало солнце, - и в ней стала ждать письма.
Я ходила по темноватому непролазному лесу, в котором деревья поросли мхом, по сухим пустырям с редкой травой и серой почвой, осматривала окрестности и не замечала никаких признаков человеческой жизни, кроме этого забытого и словно полусонного посёлка с хмурыми и молчаливыми немногочисленными жителями.
Только одна дорога подступала к этому посёлку - та, по которой раз в год сюда подъезжала маршрутка: к столбу с проржавевшей, стёртой табличкой, на которой когда-то было расписание. Судя по тому, что маршрутка приезжала только раз в год, жители не спешили покидать свой забытый посёлок. Они существовали замкнуто. Я наблюдала за ними издали, а они словно и не замечали меня. Они не подходили к моей покосившейся избушке, не обсуждали моего появления, не смотрели на меня из-за заборов, когда я изредка проходила по узким запылённым улочкам.
Посельчане очень мало говорили, а если и разговаривали - то тихими голосами и недолго. Их мрачная молчаливость не отталкивала и не настораживала - но она призывала к молчанию, как те места, в которых лучше вести себя тихо: кладбища, мемориалы, церкви, леса, болота.
И я не пыталась заговорить с жителями этого посёлка.
Иногда, в солнечную погоду, какая-то девчонка лет шести в белом платьишке и расстёгнутых сандалетах выбегала на самую широкую улицу посёлка и собирала то ли полупрозрачные камешки, то ли осколки бутылочного стекла, смеялась, прыгала через скакалку и щурилась через эти камешки - или стекляшки - на далёкие силуэты пролетающих птиц.
Потом выходила её сухощавая мать в тёмно-серой одежде, брала её за руку, и обе они шагали в большой тёмный дом за забором без частокола.
Посельчане никогда не ходили в лес - видно, боялись зверья, которое часто приближалось к странному посёлку. Но ни один зверь не заходил в сам посёлок. Волки, лисицы, олени, рыси и медведи бродили по пустырям.
А когда какой-то зверь оказывался у границ посёлка, останавливался словно в каком-то недоумении, смотрел, замерев с приподнятой передней лапой - и потом медленно поворачивал обратно в лес.
Жители посёлка не трогали зверей: я ни разу не слышала выстрелов.
Между этими посельчанами и зверями словно существовал какой-то негласный договор - о том, что звери не должны рыскать в посёлке, а люди не должны ходить в лес.
Пора в долгий путь
Чем дольше я жила здесь, тем быстрее разрасталось моё сомнение в том, что мне сюда придёт какое-то письмо: я думала, что вряд ли жители этого безмолвного посёлка - тайные агенты Алексея Михайловича: мне порой казалось, что они вообще не знают об остальном мире.
Только приезжающая раз в году маршрутка напоминала им о его существовании. Но всё-таки однажды - это было за три дня до приезда маршрутки, письмо невесть откуда появилось в избушке на деревянном столике, крытом клетчатой клеёнчатой скатертью.
Я вернулась из леса и увидела сложенный вчетверо лист без конверта. Развернув его, я прочитала: «Возвращайся скорее, всё мною задуманное прошло успешно. Мы с поэтом ждём тебя. P.S. Я надеюсь, что моё поручение ты выполнила». Отложив письмо, я вспомнила о библии от Сатаны. Я куда-то её так запрятала, что и сама забыла, куда. Почему-то мне даже казалось, что я потеряла её по дороге сюда, в этот забытый посёлок. Я не знала, где теперь этот фолиант. Его след пропал - и я надеялась, что больше его никто нигде не найдёт.
…Глядя на опустевшую остановку со столбом и ржавой табличкой, я вздохнула. Маршрутка, которая сюда приезжает раз в год, исчезла из виду. Мне предстояло перейти через громадное расстояние. Не оборачиваясь, я направилась прочь от посёлка, по растрескавшейся асфальтовой дороге с редкими соснами по обочинам.
Куда точно идти - я не знала. Может быть, я с удовольствием осталась бы навсегда в этом молчаливо-таинственном месте. Но ведь меня ждут. Меня ждёт он, мой поэт - я ни на минуту не забывала о последнем объятии с ним, и на краешке моего рукава остался его запах, суховато-сладкий, тёплый, словно веяние майского ветра. Я опоздаю, очень намного опоздаю. Я ведь всегда опаздываю.
…. Но я непременно дойду.
Фото: © SoLutova