Опасное это дело, Фродо, - выходить за порог...
На этих длинных выходных я уезжал в маленькое путешествие, о чём, собственно, уже писал перед самой поездкой. На второй день своих странствий, уже проделав значительный отрезок пути и, скоротав ночь в хостеле, я собрался пораньше и вышел в Город. Я шёл по утренним, пустынным, ещё пока малолюдным улицам, дирижировал музыкой, звучащей у меня в наушниках, подпевал любимым песням, насвистывал их мелодии. Я был в пути, далеко от своей повседневности, ненужных и лишних проблем и забот. Я улыбался Городу и Город, несмотря на пасмурную погоду, улыбался в ответ. Я сам себе напоминал идиота, но идиота счастливого, беззаботного. Я дышал свободой и наслаждался ей, оставив хлопоты и неурядицы за спиной. Боже, как же мне не хватало всего этого! Ветра странствий в лицо, пыли дорог на башмаках, рюкзака за плечами…
Кажется, я так и не сумею в полной мере выразить эйфорию и восторг, накрывшие меня с головой.
Так совпало, что с началом этого путешествия я приступил к чтению очередной книги одного из дорожных своих авторов (есть у меня несколько писателей, которых я читаю преимущественно в дороге), а именно «Кстати, о Долорес» (1939) Герберта Уэллса. Как ни странно это совершенно не фантастическая книга великого фантаста. На самом деле у него таких произведений достаточно много, но как-то не вяжется имя Уэллса с реалистичной, бытовой прозой. Да, в ней присутствует самоцитирование, что довольно часто встречается у маститых, пожилых писателей, вместе с квинтэссенциализацией некоторых идей ряда предыдущих книг автора. Однако, «Кстати, о Долорес» чистейшей воды бытовой роман. Книга представляет собой описание жизни и несчастливого брака английского издателя средних лет, перемежаясь бытовыми зарисовками и размышлениями главного героя на самые разнообразные темы. И вот эта книга нашла неожиданный отклик в моей душе. Уже открыв книгу, я с первых же страниц ощутил что-то близкое, родственное. Нет, не во всём, но в очень многом…
Кое-какие отловленные мной цитаты из наиболее понравившихся я, пожалуй, вынесу в отдельный пост, а сейчас оцените, пожалуйста, одну, из самого начала книги. И, надеюсь, вы поймёте, что это за отклик, о котором я написал выше…
«И вот я мысленно перебираю все подробности этих двух приятных дней, так непохожих на те часы, когда я был угнетен и подавлен, и в воображении моем непроизвольно возникает образ мистера Джемса Босуэлла. Мне кажется, что в эти дни я упивался жизнью с таким же смаком, как он; столь же трепетно отверзал очи души своей, как Босуэлл. Я не был сосредоточен на себе. Я был тогда обращен к внешнему миру. Я чувствую, что я и есть Босуэлл, вернее, что во мне есть нечто от Босуэлла и что именно оно представляет собой самую счастливую частицу моей натуры. <…> Нет, я со своими заботами не уходил целиком в тень, я только отводил для себя и для них подобающее скромное место, босуэлловское место, хотя и на переднем плане. Место фотоаппарата, увековечивающего некое зрелище.
Мне и прежде не раз случалось открывать в себе такого рода босуэлловские склонности. В Париже, в Лондоне я был беззаботным и счастливым фланером; я фланировал по Нью-Йорку, и Вашингтону, и многим большим городам Европы; однако на некоторое время это радужное настроение заглушили всяческие хлопоты и неприятности, да и никогда прежде я не осознавал столь ясно собственной своей беззаботности, этакого фланирующего состояния духа.
Наслаждение от этого побега в хорошее настроение, в настроение, которое, увы, слишком редко меня посещает, я ощутил наиболее ярко в первый полдень своего путешествия. <…> С непривычной ясностью я понял, что единственным здоровым и приятным образом жизни является существование на босуэлловский лад. Все проблемы и заботы, всплывающие в моем мозгу или до срока таящиеся в глубинах подсознания и еще не сформулированные мною, я сочетал и выразил в одной-единственной фразе: «Следует развлекаться, рассеиваться, следует отвлекаться от забот, непременно следует сохранять душевный покой».
Я повторил это про себя несколько раз. Более того, я даже решил сочинить новую молитву господню. Скажем, такую: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и даждь нам все, что хочешь, но еще сотвори нас по образу и подобию Босуэлла; поутру и денно и нощно дай нам жить впечатлениями мира сего, но не введи нас во искушение и позволь нам забыть о сумрачных недрах вещей земных…»».
И одно только омрачило моё путешествие - возвращение. Нет, я всегда считал, что путешествия хороши, когда есть куда из них возвращаться. И нет ничего более отрадного для уставшего путника, чем огни родного города на горизонте…
Но возвращение домой - это одно, а возвращение в водоворот проблем и пучину забот совсем другое…
Кажется, я так и не сумею в полной мере выразить эйфорию и восторг, накрывшие меня с головой.
Так совпало, что с началом этого путешествия я приступил к чтению очередной книги одного из дорожных своих авторов (есть у меня несколько писателей, которых я читаю преимущественно в дороге), а именно «Кстати, о Долорес» (1939) Герберта Уэллса. Как ни странно это совершенно не фантастическая книга великого фантаста. На самом деле у него таких произведений достаточно много, но как-то не вяжется имя Уэллса с реалистичной, бытовой прозой. Да, в ней присутствует самоцитирование, что довольно часто встречается у маститых, пожилых писателей, вместе с квинтэссенциализацией некоторых идей ряда предыдущих книг автора. Однако, «Кстати, о Долорес» чистейшей воды бытовой роман. Книга представляет собой описание жизни и несчастливого брака английского издателя средних лет, перемежаясь бытовыми зарисовками и размышлениями главного героя на самые разнообразные темы. И вот эта книга нашла неожиданный отклик в моей душе. Уже открыв книгу, я с первых же страниц ощутил что-то близкое, родственное. Нет, не во всём, но в очень многом…
Кое-какие отловленные мной цитаты из наиболее понравившихся я, пожалуй, вынесу в отдельный пост, а сейчас оцените, пожалуйста, одну, из самого начала книги. И, надеюсь, вы поймёте, что это за отклик, о котором я написал выше…
«И вот я мысленно перебираю все подробности этих двух приятных дней, так непохожих на те часы, когда я был угнетен и подавлен, и в воображении моем непроизвольно возникает образ мистера Джемса Босуэлла. Мне кажется, что в эти дни я упивался жизнью с таким же смаком, как он; столь же трепетно отверзал очи души своей, как Босуэлл. Я не был сосредоточен на себе. Я был тогда обращен к внешнему миру. Я чувствую, что я и есть Босуэлл, вернее, что во мне есть нечто от Босуэлла и что именно оно представляет собой самую счастливую частицу моей натуры. <…> Нет, я со своими заботами не уходил целиком в тень, я только отводил для себя и для них подобающее скромное место, босуэлловское место, хотя и на переднем плане. Место фотоаппарата, увековечивающего некое зрелище.
Мне и прежде не раз случалось открывать в себе такого рода босуэлловские склонности. В Париже, в Лондоне я был беззаботным и счастливым фланером; я фланировал по Нью-Йорку, и Вашингтону, и многим большим городам Европы; однако на некоторое время это радужное настроение заглушили всяческие хлопоты и неприятности, да и никогда прежде я не осознавал столь ясно собственной своей беззаботности, этакого фланирующего состояния духа.
Наслаждение от этого побега в хорошее настроение, в настроение, которое, увы, слишком редко меня посещает, я ощутил наиболее ярко в первый полдень своего путешествия. <…> С непривычной ясностью я понял, что единственным здоровым и приятным образом жизни является существование на босуэлловский лад. Все проблемы и заботы, всплывающие в моем мозгу или до срока таящиеся в глубинах подсознания и еще не сформулированные мною, я сочетал и выразил в одной-единственной фразе: «Следует развлекаться, рассеиваться, следует отвлекаться от забот, непременно следует сохранять душевный покой».
Я повторил это про себя несколько раз. Более того, я даже решил сочинить новую молитву господню. Скажем, такую: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и даждь нам все, что хочешь, но еще сотвори нас по образу и подобию Босуэлла; поутру и денно и нощно дай нам жить впечатлениями мира сего, но не введи нас во искушение и позволь нам забыть о сумрачных недрах вещей земных…»».
И одно только омрачило моё путешествие - возвращение. Нет, я всегда считал, что путешествия хороши, когда есть куда из них возвращаться. И нет ничего более отрадного для уставшего путника, чем огни родного города на горизонте…
Но возвращение домой - это одно, а возвращение в водоворот проблем и пучину забот совсем другое…