Журнал "Культура Урала". февраль 2019
Елена Соловьёва
«Невозможно не подключиться всем сердцем»
«Флешмобом любви» окрестили ритуал прощания с «Коляда-театром» московские зрители. Ещё они шутят в соцсетях о «колядазависимости». Уральский театральный вирус, между тем, год от года расширяет ареал своего присутствия в столице. На уже четырнадцатые по счёту гастроли, которые длились в Москве с 13 января по 3 февраля, Николай Коляда вывез 44 актёра и 44 спектакля: 32 - сыграли в Театральном центре «На Страстном», 9 - на площадке «Боярские палаты» и 3 - в Культурном центре «Вдохновение» района Ясенево. Уже два года в столице, пока без постоянного места, функционирует «ТНП» - «Театр новых пьес», специализирующийся на произведениях Уральской школы драматургии. Задуман совместный проект "Коляда-театра" и "Гоголь-центра" - спектакль Николая Коляды и Бориса Березовского "Веничка" по записным книжкам Венедикта Ерофеева.
«Колядазависимость» или «театр в кубе»
Начнём с терминологии. «В медицинских справочниках, - пишет на своей страничке в фейсбуке москвичка Маргарита Христенко, - уже давно должна появиться новая запись: "колядазависимость" - употребление спектаклей Коляды в количествах, изменяющих сознание». Шутки шутками, но тут как раз верно указан вектор для искусствоведческих исследований. Люди, не обременённые профессиональным знанием «как должно быть», чувствуют, что встретились с совершенно новым типом театра, далёким от холодного академизма и холёного снобизма, сурового разделения на «артистов - звёзд-небожителей» и «зрительскую массу», намертво отрезанную от кумиров светом рампы. Николай Коляда никогда не был приверженцем модных театральных практик (иммерсивности, документальности, ect), не устраивал сознательную «полемику с пространством зрительного зала», а просто адаптировал свои постановки под сложившиеся обстоятельства, многие годы, как о высшем благе, мечтая о собственной «итальянской» коробке сцены.
Но именно он, как никто другой, умеет убрать пресловутую «четвертую стену», позволяет зрителям не только ощутить себя в одном пространстве с актёрами, но и стать полноправными участниками действия. Правда, на свой «колядинский» манер.
«Их приезда ждёшь, как приезда близких родственников», - признаётся в своём фейсбучном аккаунте помощник режиссера московского театра "Турандот" Елена Логачева. Ей вторит Иван Волохин, с которым Елена вряд ли знакома в «реале»: «Люди толпами идут прикоснуться к прекрасному, а некоторые - буквально, к самому мэтру. Подойти, взять его под ручку, склонить голову к его плечу, плотнее прильнуть всем остальным телом и - сняться. Каждый кадр похож на семейный портрет. Николай Владимирович охотно соглашается, потому что привык любить своего зрителя. Поэтому на спектаклях Коляды всегда аншлаг».
То есть, действие начинается уже в фойе, где происходит перекодировка зрительского восприятия. Ещё не видя самой постановки, люди заранее проникаются доверием, будто переобуваясь душой в домашние тапочки. Те из них, чьи «тонкие вибрации» совпали с «колядовцами», возвращаются раз за разом.
«Знаете, - делится в своём посте Анжелика Королёва, - это мой такой персональный праздник - финал гастролей театра Коляды в начале зимы. Я и так, если честно, не люблю никого встречать там, особенно скептиков… Я не хочу слышать эти реплики: «мы не для этого сюда пришли...», «ну как сказать...», «местечковое искусство» и в таком духе. Хотя я этого уже почти не слышу. Мимо меня проходит или не прилипает уже. Короче, мне хотелось тепла, комфорта и отдыха души, а не доказывать, мол "ты присмотрись, присмотрись...".
Для достижения главного эффекта иммерсивного театра - полного погружения зрителя в сюжет постановки - у Коляды есть свои способы. «Флешмоб любви» на прощальном поклоне - это уже настоящий «алаверды-перформанс», который публика самостоятельно готовит для артистов: проносит огромные мешки надувных шаров, выпуская их потом с балкона, расставляет вдоль сцены батареи шампанского, готовит и вручает личные подарки, шоколад, цветы.
«Фестиваль «Коляда-театра» на «Страстном» - живописует Маргарита Христенко, - завершился веселым спектаклем-праздником "Слуга двух господ". Надо сказать, что это очень удачный выбор для финала: комедия Гольдони здесь проходит по касательной, а основное действие - рассказ «Коляда-театра» о себе и о своей любви к театру. Получилась яркая зарисовка, изобилующая импровизациями, байками, оригинальными шутками, самоиронией, озорством...
В знаменитом сценическом окошке проносят то опрокинутую картину Ленина, с идущим за ней в траурной процессии другим "Лениным" - Павлом Рыковым, то "молодые" фотографии самого Коляды- сэнсэя, сделавшему своему театру прививку безусловной свободы. Той свободы, где артисты, играющие в "Гамлете", не боятся быть смешными в сценах безбашенного дуракаваляния в "Слуге". И получают от этого не меньшее удовольствие. Здесь нет актеров-трагиков и актеров-комиков. Здесь могут всё».
Рассказывая дальше, Маргарита Христенко, по сути, фиксирует уникальный процесс выхода театра за все мыслимые границы, где уже вперемешку и театральная условность, и рефлексия над театральной условностью, и сама жизнь в её непрерывном становлении: «В конце первого действия, когда стихия разгулялась не на шутку, когда машина спектакля уже неслась на полном ходу без тормозов, - пишет она, -
к безудержным танцам присоединились и режиссер, и монтировщик, и костюмер, и дети артистов: Алиса Ягодина и Маруся Итунина. Это уже даже не театр "в квадрате", а театр "в кубе"… Фотография на память. В финале на сцену выносят растяжку-картину с лицами артистов и режиссером во главе. В чужих образах, но с рассказами о себе. Поклоны длились минут семь, зрители не отпускали любимый театр, цветы, подарки, шампанское, разноцветные воздушные шары...
А в это время: "Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву". Это Тарас Поддубный уже начал разбирать магические двери - неизменную декорацию всех спектаклей «Коляда-театра»...»
«Московский зритель отличается от сдержанного уральского, - улыбается Эка Вашакидзе, заместитель директора и завтруппой, которая влюбилась в театр ещё будучи студенткой-юристом, и поступила сюда служить гардеробщицей, а на свои первые гастроли когда-то выезжала за свой счёт, «чтобы помочь». - Москвичи очень открытые, постоянно подходят ко всем, им важно выразить своё мнение, даже если что-то не понравилось. Часто приходят известные люди. В этом году был Андрей Звягинцев, Антон Шагин, много артистов Вахтанговского театра, к которому я очень трепетно отношусь. Домой мы возвращаемся задаренные подарками. Даже я, хотя не выхожу на сцену, привожу их из Москвы целый чемодан».
Ещё один нюанс: москвичи воспринимают екатеринбургский театр, как семейный. Родители приводят детей, начиная, естественно, со сказок. «Спросите меня, как я провела январь, и я отвечу картинками: «Калигула», «Оптимистическая трагедия», «Трамвай «Желание», «Детство», «Хабибулин едет из Владивостока в Калининград к Зое», «Носферату», «Маскарад», «Ревизор», «Скрипка, бубен и утюг» и «Пузырь, соломинка и лапоть», - отчитывается Юлия Филимонова. - Я знаю артистов «Коляда-театра» лучше, чем артистов любого московского театра. Я благодарна им за тот запал оптимизма и веселья, которые они привозят каждый год в январе. Каждый год я открываю для себя актеров, новых и старых. Каждый год моя библиотека пополняется на пару томиков собрания сочинений Николая Владимировича с его автографами. Сегодня вот купили сказки, и автограф брала уже моя дочь. Приехав домой, сказала: «Все, эту книгу читаю следующей». Дорогие наши, любимые уже давно актеры и режиссер! Спасибо вам всем огромное!! Мы будем очень вас ждать в Москве. Приезжайте к нам точечно!!! Вы - невероятно крутые!!!»
Коллективное исследование феномена
Критик Валерий Кичин, анализируя московские гастроли уральцев в «Российской газете», тоже отмечал, что столь «пылких объяснений в любви были удостоены немногие театры», а ««Коляда-театр» - благодарное поле для исследования не только искусствоведов, но и социологов». Он сетовал на малое внимание профессиональных театроведов и противопоставлял этому отзывы в соцсетях, как «глубокое коллективное исследование феномена». Именно здесь, на просторах фейсбука, а не на специализированных сми-платформах, можно встретить блистательные разборы. Театровед Ольга Вайсбен свой рассказ о знакомстве с уральским феноменом начинает с признания: «Ещё немного, и стану фанатом. Не думала, что так легко и быстро привыкну к этой трэшевой эстетике, вызывающей, на грани фола, попсовости, взрывающейся мощной трагедийной волной». Внутренним стержнем разбора в нескольких постах становится поэтапное приятие этого «фейкового мира», пестрящего «всякой китайской мишурой» и «ковриками с оленями». Но уже в финале анализа «Маскарада» Ольга Вайсбен чеканно формулирует: «Сильный, внятный, честный, мощный спектакль. Теперь с нетерпением жду "Гамлета"».
После «Гамлета» же она даёт ёмкое описание «единственного в своём роде» художественного метода Николая Коляды: «Это юродивый русского театра в высоком значении этого слова. Его творчество - совершенно отдельное, стоящее особняком явление, не зависящее от театральной моды, равноудаленное как от магистральных театральных дорог, так и от узеньких тропинок. Это особая вселенная, со своими фриковыми персонажами, языческой стихией балагана, площадными злодеями и нежными беззащитными трогательными существами. Это театр хижин, а не дворцов, наивный и глубокий, доступный и сложный, театр любви и сочувствия, фарса и трагедии, отвязного буйного веселья и тихого беспросветного отчаяния. И всегда бесконечно честный, ни в чем не лгущий зрителю и потому встречающий столь горячую зрительскую любовь и преданность, как, пожалуй, никакой другой. Один из главных упреков, который я слышу в адрес Коляды, это упрек в однообразии. Мол, у него из спектакля в спектакль все одно и то же. Я пока видела всего три спектакля и никак не могу претендовать на экспертное суждение, но все же мне кажется этот упрек несправедливым. Да, театр Коляды не спутаешь ни с каким другим, его эстетика узнается мгновенно, это театр лейтмотивов, но эти лейтмотивы никогда не повторяются буквально, в каждом отдельном случае они звучат по-разному, обогащаясь множеством нюансов, тем и смыслов, свойственных только данному спектаклю».
Сам же Николай Владимирович на вопрос какая наблюдается динамика в восприятии его искусства москвичами, отвечает так: «Я помню, мы играли в Центре Мейерхольда 14 лет назад «Ревизора». В зале сидели «три сестры и дядя Ваня». В антракте «три сестры» ушли, «дядя Ваня» остался и под финал проклинал нас, называя «бесами». Через год на том же спектакле уже было больше народу, хотя те же исполнители, тот же Ягодин, те же Зимина с Маковцевой, та же грязь. В этом году уже сесть некуда в зале на 400 мест и умоляют - пустите ради Христа хоть постоять. По 40-50 человек три часа стоят вдоль стеночки. Что происходит - я не знаю. Мы играли совсем новый спектакль «Калигула» в Москве в этом году три раза. Первый раз в интернете поднялось «бу-бу-бу» - «всё плохо, мы ждали разврата, люди для разврата собрались, а разврата нет, это чё такое?». На второй показ - битком народу и отзывы поменялись «а, да так это вот про что», на третий - биток- перебиток, все в восторге «было так хорошо, как никогда не было». Что произошло за период от 13 января до 31 января, за две недели? Почему у публики так сознание поменялось? Ничего не понимаю. Хотя когда-то мне Леонид Генрихович Зорин, дай бог ему здоровья, объяснил. Тогда я только начинал писать и спросил его, отчего вот мои пьесы сначала не принимают, а через некоторое время начинают говорить «ну, вот это да». А он ответил: «Понимаешь, Николай, происходит какой-то процесс привыкания, они привыкают потихонечку».
Но Коляде ждать некогда. Уже в конце московских гастролей стало известно, что в июле его театр приглашён на месяц во Францию, в основную программу Авиньонского фестиваля. Он ведёт переговоры, «бодается за каждую копеечку», сочиняет письмо губернатору Свердловской области с просьбой о поддержке, ворчит и грозится закрыть театр, так как устал его тащить в одиночку в свои 63, перебирает ворох цветного тряпья, подбирая костюмы для очередной новой постановки. А московскую сцену Центра «На Страстном» он на прощание поцеловал, потому что сцена - это и боль его, и радость, и любовь, и главная кормилица.
P.S. В заголовок статьи, кстати, тоже вынесена зрительская реплика из интернета. Автор Ольга Сычёва.
«Невозможно не подключиться всем сердцем»
«Флешмобом любви» окрестили ритуал прощания с «Коляда-театром» московские зрители. Ещё они шутят в соцсетях о «колядазависимости». Уральский театральный вирус, между тем, год от года расширяет ареал своего присутствия в столице. На уже четырнадцатые по счёту гастроли, которые длились в Москве с 13 января по 3 февраля, Николай Коляда вывез 44 актёра и 44 спектакля: 32 - сыграли в Театральном центре «На Страстном», 9 - на площадке «Боярские палаты» и 3 - в Культурном центре «Вдохновение» района Ясенево. Уже два года в столице, пока без постоянного места, функционирует «ТНП» - «Театр новых пьес», специализирующийся на произведениях Уральской школы драматургии. Задуман совместный проект "Коляда-театра" и "Гоголь-центра" - спектакль Николая Коляды и Бориса Березовского "Веничка" по записным книжкам Венедикта Ерофеева.
«Колядазависимость» или «театр в кубе»
Начнём с терминологии. «В медицинских справочниках, - пишет на своей страничке в фейсбуке москвичка Маргарита Христенко, - уже давно должна появиться новая запись: "колядазависимость" - употребление спектаклей Коляды в количествах, изменяющих сознание». Шутки шутками, но тут как раз верно указан вектор для искусствоведческих исследований. Люди, не обременённые профессиональным знанием «как должно быть», чувствуют, что встретились с совершенно новым типом театра, далёким от холодного академизма и холёного снобизма, сурового разделения на «артистов - звёзд-небожителей» и «зрительскую массу», намертво отрезанную от кумиров светом рампы. Николай Коляда никогда не был приверженцем модных театральных практик (иммерсивности, документальности, ect), не устраивал сознательную «полемику с пространством зрительного зала», а просто адаптировал свои постановки под сложившиеся обстоятельства, многие годы, как о высшем благе, мечтая о собственной «итальянской» коробке сцены.
Но именно он, как никто другой, умеет убрать пресловутую «четвертую стену», позволяет зрителям не только ощутить себя в одном пространстве с актёрами, но и стать полноправными участниками действия. Правда, на свой «колядинский» манер.
«Их приезда ждёшь, как приезда близких родственников», - признаётся в своём фейсбучном аккаунте помощник режиссера московского театра "Турандот" Елена Логачева. Ей вторит Иван Волохин, с которым Елена вряд ли знакома в «реале»: «Люди толпами идут прикоснуться к прекрасному, а некоторые - буквально, к самому мэтру. Подойти, взять его под ручку, склонить голову к его плечу, плотнее прильнуть всем остальным телом и - сняться. Каждый кадр похож на семейный портрет. Николай Владимирович охотно соглашается, потому что привык любить своего зрителя. Поэтому на спектаклях Коляды всегда аншлаг».
То есть, действие начинается уже в фойе, где происходит перекодировка зрительского восприятия. Ещё не видя самой постановки, люди заранее проникаются доверием, будто переобуваясь душой в домашние тапочки. Те из них, чьи «тонкие вибрации» совпали с «колядовцами», возвращаются раз за разом.
«Знаете, - делится в своём посте Анжелика Королёва, - это мой такой персональный праздник - финал гастролей театра Коляды в начале зимы. Я и так, если честно, не люблю никого встречать там, особенно скептиков… Я не хочу слышать эти реплики: «мы не для этого сюда пришли...», «ну как сказать...», «местечковое искусство» и в таком духе. Хотя я этого уже почти не слышу. Мимо меня проходит или не прилипает уже. Короче, мне хотелось тепла, комфорта и отдыха души, а не доказывать, мол "ты присмотрись, присмотрись...".
Для достижения главного эффекта иммерсивного театра - полного погружения зрителя в сюжет постановки - у Коляды есть свои способы. «Флешмоб любви» на прощальном поклоне - это уже настоящий «алаверды-перформанс», который публика самостоятельно готовит для артистов: проносит огромные мешки надувных шаров, выпуская их потом с балкона, расставляет вдоль сцены батареи шампанского, готовит и вручает личные подарки, шоколад, цветы.
«Фестиваль «Коляда-театра» на «Страстном» - живописует Маргарита Христенко, - завершился веселым спектаклем-праздником "Слуга двух господ". Надо сказать, что это очень удачный выбор для финала: комедия Гольдони здесь проходит по касательной, а основное действие - рассказ «Коляда-театра» о себе и о своей любви к театру. Получилась яркая зарисовка, изобилующая импровизациями, байками, оригинальными шутками, самоиронией, озорством...
В знаменитом сценическом окошке проносят то опрокинутую картину Ленина, с идущим за ней в траурной процессии другим "Лениным" - Павлом Рыковым, то "молодые" фотографии самого Коляды- сэнсэя, сделавшему своему театру прививку безусловной свободы. Той свободы, где артисты, играющие в "Гамлете", не боятся быть смешными в сценах безбашенного дуракаваляния в "Слуге". И получают от этого не меньшее удовольствие. Здесь нет актеров-трагиков и актеров-комиков. Здесь могут всё».
Рассказывая дальше, Маргарита Христенко, по сути, фиксирует уникальный процесс выхода театра за все мыслимые границы, где уже вперемешку и театральная условность, и рефлексия над театральной условностью, и сама жизнь в её непрерывном становлении: «В конце первого действия, когда стихия разгулялась не на шутку, когда машина спектакля уже неслась на полном ходу без тормозов, - пишет она, -
к безудержным танцам присоединились и режиссер, и монтировщик, и костюмер, и дети артистов: Алиса Ягодина и Маруся Итунина. Это уже даже не театр "в квадрате", а театр "в кубе"… Фотография на память. В финале на сцену выносят растяжку-картину с лицами артистов и режиссером во главе. В чужих образах, но с рассказами о себе. Поклоны длились минут семь, зрители не отпускали любимый театр, цветы, подарки, шампанское, разноцветные воздушные шары...
А в это время: "Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву". Это Тарас Поддубный уже начал разбирать магические двери - неизменную декорацию всех спектаклей «Коляда-театра»...»
«Московский зритель отличается от сдержанного уральского, - улыбается Эка Вашакидзе, заместитель директора и завтруппой, которая влюбилась в театр ещё будучи студенткой-юристом, и поступила сюда служить гардеробщицей, а на свои первые гастроли когда-то выезжала за свой счёт, «чтобы помочь». - Москвичи очень открытые, постоянно подходят ко всем, им важно выразить своё мнение, даже если что-то не понравилось. Часто приходят известные люди. В этом году был Андрей Звягинцев, Антон Шагин, много артистов Вахтанговского театра, к которому я очень трепетно отношусь. Домой мы возвращаемся задаренные подарками. Даже я, хотя не выхожу на сцену, привожу их из Москвы целый чемодан».
Ещё один нюанс: москвичи воспринимают екатеринбургский театр, как семейный. Родители приводят детей, начиная, естественно, со сказок. «Спросите меня, как я провела январь, и я отвечу картинками: «Калигула», «Оптимистическая трагедия», «Трамвай «Желание», «Детство», «Хабибулин едет из Владивостока в Калининград к Зое», «Носферату», «Маскарад», «Ревизор», «Скрипка, бубен и утюг» и «Пузырь, соломинка и лапоть», - отчитывается Юлия Филимонова. - Я знаю артистов «Коляда-театра» лучше, чем артистов любого московского театра. Я благодарна им за тот запал оптимизма и веселья, которые они привозят каждый год в январе. Каждый год я открываю для себя актеров, новых и старых. Каждый год моя библиотека пополняется на пару томиков собрания сочинений Николая Владимировича с его автографами. Сегодня вот купили сказки, и автограф брала уже моя дочь. Приехав домой, сказала: «Все, эту книгу читаю следующей». Дорогие наши, любимые уже давно актеры и режиссер! Спасибо вам всем огромное!! Мы будем очень вас ждать в Москве. Приезжайте к нам точечно!!! Вы - невероятно крутые!!!»
Коллективное исследование феномена
Критик Валерий Кичин, анализируя московские гастроли уральцев в «Российской газете», тоже отмечал, что столь «пылких объяснений в любви были удостоены немногие театры», а ««Коляда-театр» - благодарное поле для исследования не только искусствоведов, но и социологов». Он сетовал на малое внимание профессиональных театроведов и противопоставлял этому отзывы в соцсетях, как «глубокое коллективное исследование феномена». Именно здесь, на просторах фейсбука, а не на специализированных сми-платформах, можно встретить блистательные разборы. Театровед Ольга Вайсбен свой рассказ о знакомстве с уральским феноменом начинает с признания: «Ещё немного, и стану фанатом. Не думала, что так легко и быстро привыкну к этой трэшевой эстетике, вызывающей, на грани фола, попсовости, взрывающейся мощной трагедийной волной». Внутренним стержнем разбора в нескольких постах становится поэтапное приятие этого «фейкового мира», пестрящего «всякой китайской мишурой» и «ковриками с оленями». Но уже в финале анализа «Маскарада» Ольга Вайсбен чеканно формулирует: «Сильный, внятный, честный, мощный спектакль. Теперь с нетерпением жду "Гамлета"».
После «Гамлета» же она даёт ёмкое описание «единственного в своём роде» художественного метода Николая Коляды: «Это юродивый русского театра в высоком значении этого слова. Его творчество - совершенно отдельное, стоящее особняком явление, не зависящее от театральной моды, равноудаленное как от магистральных театральных дорог, так и от узеньких тропинок. Это особая вселенная, со своими фриковыми персонажами, языческой стихией балагана, площадными злодеями и нежными беззащитными трогательными существами. Это театр хижин, а не дворцов, наивный и глубокий, доступный и сложный, театр любви и сочувствия, фарса и трагедии, отвязного буйного веселья и тихого беспросветного отчаяния. И всегда бесконечно честный, ни в чем не лгущий зрителю и потому встречающий столь горячую зрительскую любовь и преданность, как, пожалуй, никакой другой. Один из главных упреков, который я слышу в адрес Коляды, это упрек в однообразии. Мол, у него из спектакля в спектакль все одно и то же. Я пока видела всего три спектакля и никак не могу претендовать на экспертное суждение, но все же мне кажется этот упрек несправедливым. Да, театр Коляды не спутаешь ни с каким другим, его эстетика узнается мгновенно, это театр лейтмотивов, но эти лейтмотивы никогда не повторяются буквально, в каждом отдельном случае они звучат по-разному, обогащаясь множеством нюансов, тем и смыслов, свойственных только данному спектаклю».
Сам же Николай Владимирович на вопрос какая наблюдается динамика в восприятии его искусства москвичами, отвечает так: «Я помню, мы играли в Центре Мейерхольда 14 лет назад «Ревизора». В зале сидели «три сестры и дядя Ваня». В антракте «три сестры» ушли, «дядя Ваня» остался и под финал проклинал нас, называя «бесами». Через год на том же спектакле уже было больше народу, хотя те же исполнители, тот же Ягодин, те же Зимина с Маковцевой, та же грязь. В этом году уже сесть некуда в зале на 400 мест и умоляют - пустите ради Христа хоть постоять. По 40-50 человек три часа стоят вдоль стеночки. Что происходит - я не знаю. Мы играли совсем новый спектакль «Калигула» в Москве в этом году три раза. Первый раз в интернете поднялось «бу-бу-бу» - «всё плохо, мы ждали разврата, люди для разврата собрались, а разврата нет, это чё такое?». На второй показ - битком народу и отзывы поменялись «а, да так это вот про что», на третий - биток- перебиток, все в восторге «было так хорошо, как никогда не было». Что произошло за период от 13 января до 31 января, за две недели? Почему у публики так сознание поменялось? Ничего не понимаю. Хотя когда-то мне Леонид Генрихович Зорин, дай бог ему здоровья, объяснил. Тогда я только начинал писать и спросил его, отчего вот мои пьесы сначала не принимают, а через некоторое время начинают говорить «ну, вот это да». А он ответил: «Понимаешь, Николай, происходит какой-то процесс привыкания, они привыкают потихонечку».
Но Коляде ждать некогда. Уже в конце московских гастролей стало известно, что в июле его театр приглашён на месяц во Францию, в основную программу Авиньонского фестиваля. Он ведёт переговоры, «бодается за каждую копеечку», сочиняет письмо губернатору Свердловской области с просьбой о поддержке, ворчит и грозится закрыть театр, так как устал его тащить в одиночку в свои 63, перебирает ворох цветного тряпья, подбирая костюмы для очередной новой постановки. А московскую сцену Центра «На Страстном» он на прощание поцеловал, потому что сцена - это и боль его, и радость, и любовь, и главная кормилица.
P.S. В заголовок статьи, кстати, тоже вынесена зрительская реплика из интернета. Автор Ольга Сычёва.