восьмой ярус
"Море, его тяжелые воды выдыхают прибой. Оно подсвечено просачивающимся из щели горизонта светом. Это сегодняшнее солнце уходит на другую сторону. В подступающей темноте едва ли вы различите головы над этой колеблющийся, живой влагой. Это два мальчика. Оба тонут, из последних сил сражаясь с равнодушной к их горю волной. Они смотрят друг другу в глаза без всякой надежды увидеться снова на берегу. Один спасается. Один умирает, оставив такой прощальный взгляд, который нельзя будет забыть. Выживший вызывает спасателей. Ждет их, весь в соли воды и своих слез. Он поднимает руку и смотрит, как в песке исчезают скатывающиеся по ней капли. Капля замирает прежде, чем оторваться и впитаться в рыхлость песка. Эта секунда, доля секунды, мгновение перед падением - это точка смерти. У человека в этой точке есть выбор. Смириться или сопротивляться. Тот, что смирился, распластался сейчас на широких водах остывающего моря. Тот, что сопротивлялся - достиг берега, а теперь поражается несправедливости судьбы и плачет. Но смерть - смерть это всегда добровольный выбор. Не случайность и не прихоть богов. Смерть - это усталость. Это сломленная воля. Вот что такое смерть. Тело вылавливают.
- Позвони его родителям. Не говори им, что он мертв.
Это должен сделать врач, не ты. Понимаешь? Врач скажет. Сообщи адрес
больницы и все.
- Адрес больницы и все...
- Адрес больницы. И все.
Волна следует за волной, последующая повторяет предшествующую. Монотонный гул моря.
Позже он встречает их в коридоре, он знает, что белая дверь с этим мутным, неровным стеклом, господи, в этом стекле есть что-то от моря, эта дверь, она скрывает от них труп сына. Какие у них странные лица..."
И вот действительно, а какие у них лица? Какие лица могут быть у родителей, которые уже допустили мысль о потере своего ребенка, но еще надеются? Это было вне моего опыта. Я знал как смотрят женщины в надежде на любовь, которой у меня к ним не было, видел людей на похоронах, оплакивающих своих покойников, но таких лиц я не знал. А роман требовал. Он рождался шумом в моих ушах, и шум становился историей. Так море рождает волну. И я был обязан продолжить, мне только требовались подходящие лица. Я оделся, не без раздражения, не без страха потерять вдохновение, которое так трудно выловить из общего фона будней, и поехал в больницу.
- Вы к кому?
- Мне нужно куда-нибудь, где родственники ждут конца операции.
- В смысле? Кто у вас здесь лежит?
- Конкретно у меня здесь никого нет. Мне просто нужны лица, понимаете? Только посмотреть.
Я положил на пластмассовую поверхность стойки руку с зажатой в ней купюрой. Разводы, призванные имитировать мрамор, скорее походили на грязь. Баба за стойкой замешкалась, выбирая между деньгами и негодованием. Ее лицо было настолько бытовым, что с таким же успехом я мог бы описать здесь рыбную кость на кромке тарелки.
- Вы в своем уме?
Все, баба склонилась к негодованию. Кость упала обратно в суп. Делать там стало нечего.
В метро люди были еще гаже, обремененные жизнью, они получали свое маленькое удовольствие, толкнув другого локтем.
Моя душа не слишком уверена в присутствии высших сил, слово "господи" я обычно использую для усиления эффекта, оно прекрасно формирует интонацию фразы. Но то, что со мной случилось затем, не могло быть ничем
иным. Это было провидение. На попавшемся мне по дороге столбе весело объявление. "Пропал мальчик. Если вы что-то знаете о его местонахождении, пожалуйста, позвоните по номеру...". Ну конечно! Пропавший ребенок! Идеальное сочетание надежды, страха и ожидания. Я сорвал полоску бумаги с номером и она пропиталась влагой вспотевших от возбуждения рук.
Затем я вспомнил, что не посмотрел даже на фотографию.
Пришлось вернуться.
- Здравствуйте, я звоню по объявлению. По поводу пропавшего мальчика.
- Я бы предпочел изложить детали при личной встрече.
- Думаю, я случайно запечатлел его на фотоаппарат пару дней тому назад.
Дверь открыла мать пропавшего, за ней стоял отец. Я не спускал с них глаз
пока "искал" фотографию в куче бумаг. Я не мог оторваться от их лиц. В
них были надежда, страх и ожидание... Какими прекрасными были их
лица...
- Господи, как я мог ее забыть? Сейчас я за ней съезжу. Извините меня,
ради бога, простите...
"Какие у них странные лица. Как ширится тревога в их глазах. Бесслезная, сухая тревога, иссушающая горло, ниспадающая дрожью с кончиков пальцев. Неизбывная, незатихающая, перемежающаяся короткими проблесками надежды, за которыми опять она, бездонная чернота волнения, ходящий кадык и бледность щек. Она отрывает ворсинки от своего свитера, скатывая их в комочки, он обнял ее рукой. Не затем, чтобы утешить. А затем, чтобы мир перестал вращаться вокруг него, так он упрочняет свою шаткость, предвкушая горе,
которое ему не выдержать. И когда в конце коридора появляется врач, они забывают дышать, надежда, тревога, сомнение, снова надежда...
- Ваш сын умер.
Капля отрывается и впитывается в рыхлость песка.
Но никто не принуждал его умирать. Есть такая точка, такой момент, в котором все зависит от воли."
(с)