Террорист или партизан: казнить нельзя помиловать. Часть 2
Мой коллега Михаил Остроменский в рамках второй работы по исследованию социально-политического феномена "теории партизана" решил несколько углубить и те тезисы, которые были рассмотрены в первой работе, которая была опубликована в журнале "Экономика и Развитие". А также была перепечатана на сайте МОО Вече http://veche-info.ru/news/3747
В новой работе, Михаил Остроменский рассматривает политический аспект терроризма, как насущную проблему внутренней и международной безопасности, сравнивая эту концепцию с "теорией партизана".
ТЕРРОРИСТ ИЛИ ПАРТИЗАН: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ Часть 2
С партизанами всё достаточно ясно. Как упоминалось выше, К. Шмитт предложил ряд характеристик [45], по которым, если их строго придерживаться, можно однозначно выделить среди комбатантов и некомботантов партизана. Кроме того, в работе Остроменского [28], дополнительно рассмотрены различия акторов вооружённого конфликта: суверена, партизана, коллаборанта, солдата добровольца и солдата по призыву, что позволяет ещё более полно и адекватно определить, кто есть партизан.
В статьях Остроменского [25, 26, 27] высказана и обосновывается гипотеза, что пара шмиттовских критериев партизана «теллуричность-политическая мотивированность» образуют взаимоисключающую пару. Чем более партизан обладает теллуричностью, тем меньше характеризуется политической мотивированностью и наоборот. В той же работе показано, что изменение соотношения данных критериев ответственно за эволюцию партизана, которая, к настоящему моменту, прошла четыре этапа, каждый из которых представлен характерным типом партизана.
Первоначальному, классическому типу партизана, свойственно доминирование в мотивах своих действий теллуричности. Политическая мотивация им даже не осознаётся. Он начинает самостоятельную вооружённую борьбу за свою землю и за возвращение прежнего суверена, не имея ни собственных политических рефлексий, ни собственных политических амбиций. Для него, вооружённая борьба, следствие естественного желания человека жить привычным образом, в своей родной среде. В том числе - политической среде. Примерами таких партизан служат русские крестьянские отряды в Отечественной войне 1812 г., испанские герильяс времён наполеоновских войн, значительная часть партизан Великой Отечественной и Второй мировой войн.
У второго типа партизана - революционного или, точнее, партизана национально-освободительного, политическая мотивированность существенно возрастает. Он уже конструирует и руководствуется в своих действиях собственным политическим, отличным от политического действующего, легального суверена. Легитимность последнего, началом своей вооружённой борьбы, партизан ставит под вопрос. Однако политическая мотивация такого партизана сбалансирована его теллуричностью, поскольку свою борьбу он ведёт для изменения политического на территории его родного страны и не стремится расширить её вовне. К этому типу партизан относится большинство национально-освободительных движений стран Азии, Африки и Латинской Америки прошлого века: китайские партизаны 1927-1949 гг., вьетнамские партизаны периода 1940-1973 гг., кубинская партизанская революция 1956-1959 гг. и кубинские антиреволюционные партизаны 1959-1966 гг.
Дальнейший рост политической мотивированности за счёт теллуричности приводит к появлению следующего типа - т.н. партизан «третьей силы». На такую возможность указывал К. Шмитт [47]. Здесь политическое содержание борьбы партизана задаётся не им самим, а внешним источником, идейно не связанным не только с партизанским движением, но и часто с государством, в котором развёртывается партизанская война. Участники украинского «Евромайдана» 2013-2014 гг. - рафинированный пример партизан такого типа. К нему же относятся все организации, активно участвовавшие в т.н. «цветных революциях»: «Отпор!», «Кмара», «Пора!», «Вiдсiч», «Оборона»…
Наконец четвёртый тип партизана - партизан «эпохи глобализма», характеризуется почти полным поглощением теллуричности его политической мотивированностью. По линии теллуричность-политическая мотивированность он является противоположностью партизана классического типа, у которого почти полностью отсутствует политическая мотивация и политическая рефлексия. Но у партизана «эпохи глобализма», не смотря на его предельную политизированность, очень чётко прослеживаются связи с «родиной», с «землёй», т.е. его теллуричность. Так, для ИГИЛ характерен выраженный, пусть и извращённый, исламизм. Питательная среда данного движения - мусульманский мир. Эта организация не в состоянии укрепиться где-либо в отсутствие значительного мусульманского населения. К этому, четвёртому типу партизан, принадлежат заграничные предприятия Эрнесто Че Гевара де ла Серна в Конго и Боливии. Собственно именно громадные различия в уровне политической мотивированности и теллуричности партизан второго и четвёртого типа и стали причиной его неудач. Че Гевара не нашёл общего языка с местными пассионарными элементами. Слишком много в них было теллуричности, и слишком универсальна была его идея, слишком политически заряжена была мысль команданте Че. Он хотел идеальной всемирной революции, а они хотели пахать свою землю и кормить свои семьи.
Анализ эволюции партизана позволяет нам сделать другое, важное для нашего исследование утверждение - чем меньше теллуричность партизана, тем более широко он склонен использовать террористические методы в войне. Тут характерен пример большевиков.
В дореволюционный период они были идейно близки к эсерам, особенно левым, широко использующим террор, как метод достижения политических целей. Но после революции, явно заметна тенденция: чем дальше большевики отходили от абстрактной идеи Всемирной Революции и чем больше укоренялись в российской действительности, чем больше они ассоциировали себя с Россией и дальше уходили, не на словах, а на деле, от «коммунистического интернационала», тем более умеренные методы насилия ими использовались. Если в начале своего правления они боролись против самого теллуристического слоя населения - крестьян, то закончили уничтожением самых космополитных - старых большевиков, троцкистов и новой пролетарской интеллигенции.
Поскольку партизан и террорист оба имеют политические цели и оба используют нелегальное насилие, представляется небесполезным рассмотреть и сравнить террориста и партизана с единой методической точки зрения. В частности понять как трансформировались шмиттовским критерии партизана у террориста. Рассмотрение обоих социально-политических феноменов с единой методологической позиции, на едином концептуальном фундаменте позволит ярче высветить различие их природ.
В дальнейшем анализе, так же будет широко использоваться «Катехизис революционера» Сергея Николаевича Нечаева [24], как очищенный идеологический концепт терроризма [32]. Заметим, что данную книгу Нечаева правильнее было называть «Катехизис террориста».
V
Итак, рассмотрим какой вид принимают шмитовские критерии партизана у террориста.
Теллуричность и политическая мотивированность террориста. Последняя, по своей интенсивности - исключительна, что отмечают и другие исследователи [2]. При этом она такова, что полностью абсорбирует его теллуричность.
Исключительная политическая мотивация террориста поглощает не только теллуричность, но и саму его личность. Потому и смерть для террориста не является экзистенциальной проблемой [5]. У него нет связи с землёй (теллуричности), а значит, у него нет и связи с жизнью. Террорист уже мёртв. Он связан не с жизнью, а лишь с идеей. А поскольку идея физически бессмертна, то и собственная смерть находится вне области рефлексии террориста.
Партизан напротив, обязательно обладая теллуричностью, укоренён в реальности. Он не воюет против окружающей действительности вообще. Он борется за конкретное будущее, им либо ранее пережитое, либо отчётливо представляемое. Например, за изгнание оккупанта и возвращение своего прежнего суверена, а вместе с ним за возвращение привычного образа жизни. Таков классический партизан. Или за получение возможности иметь и обрабатывать свою землю. Таков второй, национально-освободительный, тип партизана. Потому личная смерть не входит и не может входить в его планы, в отличие от террориста.
Но, не имея теллуричности, террорист не имеет и позитивного представления о жизни в новом мире. Поэтому террорист творит вокруг себя не будущее, которого он не представляет, а настоящее, в котором не хотят жить, но жаждут умереть. Но поскольку смерть не входит в область естественного желания живых, то они будут стремиться изменить будущее. Читаем в «Катехизисе революционера» С. Г. Нечаева «У товарищества ведь <нет> другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию» [24] (выделено ОМП).
Действительность, в которой пребывает террорист - мир смерти.
В этом состоит одно из самых значительных отличий рассматриваемых феноменов. Партизана представить без теллуричности, без связи с землёй, с традицией невозможно. Да, партизан, как и террорист, не приемлет настоящее, но черпает легитимность в своей теллуричности, в своём довоенном прошлом или в конкретном отчётливом будущем. Новый мир, ради которого партизан берётся за оружие, неразрывно связан с его личным прошлым или с его личным будущим. Это мир в который партизан стремится. Террорист не стремится в будущее - он лишь убивает настоящее. В том числе в себе.
Но, не имея своего политического, партизан, в отличие от террориста, поглощённого этим политическим, заимствует оное у суверена [26]. Так классический партизан, в своём стремлении жить в прежнем, привычном мире, легитимирует использование им насилие, посредством поддержки прежнего своего суверена, который имеет право на оное.
Террориста же не интересует легальность и легитимность его поступков сторонними акторами, несмотря на обратное утверждение ряда исследователей. И легитимность, и легальность необходимы тому, кто собрался жить. Террорист этого не предполагает. А кто не рассчитывает жить, тому нет необходимости во внешнем сегодняшнем признании. Террорист легитимацию и легализацию находит в воображаемом, в мифическом будущем, которое настанет после тотального уничтожения настоящего. Следовательно, легитимации от уничтожаемого настоящего террористу не требуется. Как не требуется палачу согласие казнимого, с уже вынесенным оному приговором. Собственно террорист и погибает-то потому, что сам принадлежит этому уничтожаемому им настоящему. Умирая, террорист уносит в небытие и себя, как частичку настоящего. Разрушая себя, он разрушает одновременно и мир, ненавистный ему.
Обустройство же будущего террорист отдал на откуп следующим поколениям. «Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это - дело будущих поколений. Наше дело - страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение» [24] (выделено мною, ОМП). Впрочем, и эти следующие поколения, интересуют террориста чисто гипотетически, как нечто хоть и красивое, но, в его борьбе, не нужное. Он не заглядывает в чуждое и абстрактное для него «после». Террорист нацелен только на разрушение настоящего.
Собственная идея и собственные его действия - есть легализация и легитимация террориста. Сделанное им дело - вот его мандат. «Красивая картинка» в телевизоре и «пресса», нужны террористу не для себя лично, не для самоутверждения, а для дела разрушения окружающего мира. Ведь делая насилие обыденным элементом повседневной жизни, террорист подрывает и право, и гражданский мир, т.е. уничтожает обыденное настоящее.
Иногда высказывают мнения о необязательности политической мотивации у террориста [17, 35]. Мы здесь не будем рассматривать подробно эту точку зрения, но отметим существование сonsensus patrum абсолютного большинства террорологов в том, что цель террористов состоит в оказании влияния на правительство и на общество для навязывания им своей воли. Но желание такого влияния, по сути, есть борьба за власть в обществе, а таковая борьба не может не иметь политической мотивации. Даже если действия акторов артикулируются экономическими причинами или равенством полов или экологией - это, всё равно, суть - политическая борьба.
Кажется совершенно верным, что «…террористическая практика свидетельствует, что терроризм с момента своего образования является именно политическим явлением. Как только в терроризме исчезает политическая мотивация, этот вид насилия перестает быть терроризмом. Когда совершаются преступления, не связанные с воздействием на органы власти в целях управления поведением этих органов, то данные деяния будут образовывать иные составы преступлений, например убийство, шантаж, похищение или другие преступления, связанные с получением экономической или иной выгоды, или совершенные из чувства мести или личной неприязни» [7].
Иначе, террорист, так же как и партизан [45], в отсутствие политической мотивированности, переходит в разряд пусть и очень опасных, но уголовников.
Да, в видах более действенной борьбы с терроризмом, вполне приемлемо, с правовой точки зрения, классифицировать и преследовать террориста как особо опасного уголовного преступника, а не политического оппозиционера. Однако для понимания террориста как социально-политический феномен, такой подход совершенно не допустим. Он сильно упрощает проблему, сводя сложное и многозначное социально-политическое явление к обычным меркантильным интересам стяжательной натуры некоторых психически не здоровых лиц. Потому мы придерживаемся мнения, что политическая мотивированность в действиях террористов составляет обязательную его характеристику, не учитывать которую нельзя. И, при знакомстве с работами по терроризму, написанными правоведами, необходимо постоянно помнить о наличии абсолютной политической мотивированности в действиях террориста.
Иррегулярность террориста также предельна, как и его политическая мотивация. Он не желает иметь ничего общего с этим государством или существующим в социуме положением дел. Террорист готов разрушить и государство и себя, и окружающий мир. Недаром терроризм и анархизм, особенно левый, идут рука об руку. Дьорич в своей работе афористично заметила: «любой левый анархист - террорист, но не каждый террорист анархист» [8].
Опять обратимся к С.Г. Нечаеву (к слову, отнюдь не чуждому идеям анархизма): «Он (революционер, а по нашему - террорист ОМП), в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него - враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить» [24]. И далее: «Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции.
Безнравственно и преступно все, что мешает ему» [24]. А объединяться террористы считают естественным с асоциальными и иррегулярными, выпавшими из государства элементами. «Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством:… Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России» [24].
Конечно, у террористов присутствует и обычная иррегулярность - отсутствие военной униформы, принципиальная не легитимность и нелегальность действий, огромное количество нерегулярных мелких, постоянно делящихся и объединяющихся недолговечных ячеек.
Мобильность террориста, не просто предельна, а, в каком-то смысле, запредельна. Она до того велика, что, при совершении террористического акта, естественным является гибель самого террориста. Его фактическое самоуничтожение. Любая акция террориста цельна и, сама по себе, не требует продолжения, несмотря даже на необходимость в системном и длительном террористическом воздействии на общество для выведения его из равновесия. Дать даже короткий тактический бой, для террориста не просто не характерно, но выходит за область его рефлексии. Это вне методов его действия. Выстрел, бомба, поджог - это инструменты террориста. Даже захват заложников не предполагает, что террорист останется живой. Террорист готов и, главное, хочет умереть, потому террористы-смертники - обыденное явление.
Террорист-смертник демонстрирует предельную мобильность из вообще возможных или даже мыслимых. Он приходит один и, сделав своё дело, исчезает навсегда, в буквальном смысле этого слова. В его сражении нет победы, в нашем понимании («Революционер - человек обречённый», провозглашает С. Г. Нечаев [24]), но каждый успешный взрыв - окончательная победа террориста.
Часто в террористических организациях имеются особые группы смертников. Так, уже в одной из первых террористических организаций Нового времени, группе Николая Андреевича Ишутина, была отдельная законспирированная подгруппа смертников именуемая «Ад». Сравните это с государствами или организациями, не террористическими по сути, но использующими террористические методы. Например, с «эскадронами смерти». Здесь слово «смерть» относится к тем, на кого направлена деятельность «эскадронов», тогда как у Н.А. Ишутина, наименование «Ад», касалось её членов, а не потенциальных жертв.
Для партизана смерть есть проигрыш в его борьбе, для террориста это последний шаг, за которым победа. Неосуществлённый теракт - вот настоящая смерть террориста. Продолжающаяся мирная жизнь - вот проигрыш его войны с обществом.
Наконец, партизан, в отличие от террориста, по своей сути - коллективный боец. Он не мыслим в единственном числе. Акции, тактика борьбы и цели партизана настоятельно требуют коллективной работы. Напротив, во многих научных классификациях выделяют террористов одиночек, террористов - «одиноких волков».
Итак, террорист это предельный боец, боец - разрушитель. Он пример предельного революционера, для которого идея важнее реального её воплощения.
VI
Из, отмеченного выше, принципиального различия в отношении партизана и террориста к жизни и смерти, к войне и миру, следует и принципиальное различие в среде их возникновения и бытия и в их природе, как социально-политических феноменов.
Партизан появляется только и исключительно в военное время. Особенно показателен пример классического партизана. Для его эвентуальности необходима уже существующая серьёзная политико-правовая неопределённость в государстве, уже поставленная под вопрос легитимность действующего, на территории партизана, суверена [27]. Только в этом случае, у партизана появляется возможность проявиться.
Так, в период Великой Отечественной войны, в первые месяцы, абсолютное большинство населения, оккупированных немецкими войсками территорий, было настроено относительно миролюбиво и было склонно к некоему сотрудничеству [2, 5]. Настоящие партизанские действия развернулись в ответ на жёсткие и немотивированные притеснения, со стороны оккупационной власти.
С победой в войне партизан, как таковой, исчезает, поглощаясь новым порядком, новым политическим. Как это произошло с кубинскими партизанами после победы «барбудос» в январе 1959 г. или со сторонниками «Евромайдана» на Украине, после февраля 2014 г.
Те же, кто не желал «исчезать» или слиться с новой жизнью, либо уничтожались, тем или иным способом, как троцкисты в СССР, либо, как это произошло с Че Геварой сотоварищи, «мирным» способом выводятся из активной политической жизни государства.
А вот из разрушительной сущности террориста, напротив, следует важнейший вывод о том, что бытие террориста возможно только в условиях мирного времени. После начала войны, революции, смуты, т.е. после достижения террористом своих целей - гражданской войны - пространство его существования тает. Мир, как состояние общества без войны, рушится - террорист исчезает, как смертник в момент взрыва. Ему нет места на войне, действия, по своей сути, коллективного и направленного на установление нового мира.
Т.е. цели партизана - завершить войну, цели террориста - начать войну. Как верно пишет Степанов И.В. «Террориста скорее интересует не политический порядок, а политический беспорядок» [33], иными словами - гражданская война.
В отсутствии/при завершении войны у партизана не имеется эвентуальных причин для выхода на политическую сцену. Аналогично, без политического мира и без наличия легитимного суверена, не имеется эвентуальной причины появления террориста. Ему не с кем и не для чего бороться. Во время войны нет мира, как рутинных, всеми принимаемых в социуме, отношений. Есть лишь непрерывное, легитимированное насилие. Мир уже и так разрушен и будет другим по окончанию войны. Да и как террорист сможет напугать социум, парализовать волю общества для которого, в период войны, насилие и смерть - обыденность, а для власти - силовое подавление политического противника не требует особой, дополнительной легитимации от общества? Можно сказать, что партизану, для явленности нужна война, но он борется за её прекращение и установление мира, после чего «исчезает». Для террориста же война смертельна, но он борется за её начало.
Хотя партизан, как и террорист, использует не легитимное насилие, ибо не уполномочен на то сувереном, но он начинает действовать в условиях войны. Т.е. в условиях, когда насилие, как таковое, до некоторой степени легализовано, поскольку оно «делегировано» сувереном широкому кругу исполнителей. Лица уполномоченные осуществлять насилие, хоть и определены легально и легитимно, но сами акты насилия ими осуществляются не на основе правового решения, а по усмотрению этого уполномоченного лица (комиссара, по К. Шмитту [44]), сообразно сложившемуся на тот момент положению дел, без особой оглядки на право и процедуру. А это уполномоченное лицо может делегировать «право на убийство» дальше. Например, солдат в бою вправе убить любого вражеского солдата без последствий. Более того, не осуществляя убийство он может быть подвергнут наказанию, вплоть до смертной казни, а осуществляя убийство врагов в особо крупных масштабах даже получить за это награду.
Повторимся, партизан действует, применяет насилие, в условиях существующей политико-правовой неопределённости - отсутствия власти - настоящей, всеми признаваемой и способной проводить свои решения «в жизнь». Террорист напротив, использует насилие в обществе, находящемся в «состоянии гражданского мира» [3]. Когда имеется легальный и легитимный суверен, когда функционируют правовые, социальные и политические институты. Когда насилие производится, не просто по поручению суверена, но исключительно через заранее установленную рутинную процедуру. Когда судебная инстанция, определяющая легальность насилия, - бюрократическая, по своему существу - функционирует и строго регламентирована в своих действиях. Когда суд не приписан к диктаторским полномочиям отдельного лица в чрезвычайной ситуации. В отличие от войны - обязательного условия появления партизана, здесь отсутствует какая-либо политико-правовая неопределённость.
Террорист вторгается в состояние мира и пытается, путём насильственных действий направленных на делигитимацию суверена, разрыва сложившихся социальных и политических связей, перевести его в состояние войны.
У Горбунова [7] подчёркивалось, что террорист, по сути, посягает на конституционный строй государства, т.е. на самые базовые принципы его построения. Тогда как классический партизан - напротив, защищает их, либо пытается установить.
Отсюда вывод, что паллиативом, попытками примирения или частичными уступками, требования террориста удовлетворены быть не могут. Его цель не корректировка норм взаимоотношений, не простое изменение оных, а их разрушение. Более того, террориста, в отличие от партизана, даже не интересуют новые нормы, то есть правила взаимодействия в обществе, несмотря на выдвигаемые им политические, экономические и социальные требования. Террористу не нужны переговоры, ему нужна смерть. Поэтому, по-настоящему действенный способ борьбы с терроризмом, есть его подавление до совершения террористического акта, путём ли длительной тюремной изоляции или физического устранения. И позиция отказа от переговоров с террористами, стойкости в не исполнении их требований - совершенно верная и политически полностью оправданна. Впрочем, мы здесь не рассматриваем, ни причины возникновения терроризма, ни методы профилактики и противодействия ему.
Заметим, в этой связи: спартиаты, чтобы иметь формальный повод убивать илотов в процессе криптий, ежегодно объявляли им войну. Т.е. они целенаправленно легализовали свои действия, поскольку на войне убийство врага оправдано, в отличие от мирного периода.
VII
Итак, из вышеизложенного следует:
1) Эвентуальные условия явленности партизана требуют предварительно серьёзно поставленного вопроса о легитимности суверена, когда в государстве существует серьёзная политико-правовая неопределённость. При этом обычно, уже вооружённый конфликт начался. В этих условиях, партизан, беря в руки оружие, решает для себя проблему децизионизма - принятия политического решения в условиях политико-правовой неопределённости [27]. Партизан воюя, эту неопределённость стремиться уменьшить. Террорист, напротив, своими актами, в мирное время, пытается поставить под сомнение легитимность действующего суверена, который у социума «вне подозрения». Иначе, террорист, вопрос о легитимности суверена, ставит, а партизан этот вопрос решает. Партизан воюет за установление мира, за возвращение/установление легальной и легитимной власти; террорист за разрушение мира и начало гражданской войны.
2) Партизан, являясь во время войны, с её окончанием спокойно переходит к мирной жизни и перестаёт, как социально-политический феномен, быть, поскольку в мирное время проблемы легитимности суверена не существует. Террорист, возникая в период мира, с началом войны, прекращает свою бытность как террориста. Среда явления и существования партизана - война. Среда явления и существования террориста - мир, как состояние общества принципиально отличное от состояния войны.
3) Террорист не является и не может даже мыслится, в отличие от партизана, комбатантом. Тут не существует правовой дилеммы. В период мира нет, как таковой, проблемы децизионизма, делающей эвентуальным возможность появления нового суверена, пусть и временного, например, партизана. Следовательно, насилие террориста, есть не просто самостоятельный политический акт, лица на то не уполномоченного, но действие волюнтаристское, противоправное и рассматриваться, с точки зрения политической икономии или чрезвычайных обстоятельств, быть не может.
4) Террорист является предельным политическим бойцом и отличается полным отсутствием теллуричности, характеристикой обязательной и определяющей для партизана.
Таким образом, можно констатировать, что, хотя партизан и террорист имеют некоторые внешние схожие черты, проистекающие из их формальной не легитимности и не легальности, как вооружённых политических бойцов, тем не менее, природа у этих социально-политических феноменов абсолютно различная. Поэтому ни в процессе исследования, ни в юридической практике, ни при выработке государственной политики нельзя их смешивать или рассматривать как однотипные явления.
5) Принципиально важно, для понимания происходящего и выработке эффективных практических действий, постоянно и строго проводить разделение партизана, как самостоятельного феномена и законных комбатантов использующих партизанские методы ведения войны. Также необходимо разделять террориста, как самостоятельного феномена и политические акторы, использующие террористические методы достижения своих целей.
Первая часть работы http://veche-info.ru/news/6942
P.S. Небольшой личный комментарий к публикации.
Как мне кажется, мой коллега, слишком увлекся поиском черной кошки в темной комнате. На мой взгляд, наделение терминов "террориста" и "партизана" избыточными смыслами, хоть и может быть оправдано с точки зрения философии, но лишено практического смысла в силу отсутствия природы "идеальности". Да, можно пытаться научно обосновать смыслы этих феноменов, но в реальном мире, далеком от науки, все достаточно банально. Есть в нашем бренном мире крупные политические и финансовые группы, а как и в какой форме они с друг другом борются за свои интересы, в форме партизанской борьбы или в форме терроризма, а может быть и в форме открытой войны, то это все детали и частности. Для каких-то политических групп и партизаны являются террористами, а для каких-то политических групп и откровенные террористы являются мирными повстанцами и борцами с угнетающим режимом. Все как в квантовой механике. Все зависит от того, с какой политической платформы и под чьим углом зрения смотреть на этот феномен...