Молодая картошка
Вчера у меня на "Писательской кухне на Бородинском поле" были совершенно удивительные люди. Папа, мама, дочь. Ничего необыкновенного на первый взгляд. Но они просто взяли, да и прилетели ко мне из Ростова-на-Дону. Гости с Юга! Да, вот просто захотели увидеть меня, писателя. И Бородинское поле. Люди, с которыми сразу было легко и просто улыбаться. "Как будто с детства знакомы". Удивительно обаятельный папа, совершенно на автомате ухаживающий за своими женщинами. Прошитая, встроенная опция, на подкорке. Водичка там, курточка... Понимаете, да? Вот эти все обыденные вещи, самые главные чудеса света. Попадающая на мою волну чувствительная дочь - молодая женщина, уже сама мама, - удивительно легко берущая папу под руку, в особо "морозные" - от ветра ли, от места ли, повествования ли, - моменты. Правильная мама, с такой - хоть на бал, хоть в разведку, если и ляпнет что-то мимо кассы, - то самая рассмеётся, и такая нигде не подведёт. Удивительный резонанс со мной, с миром, с моим воображением... С сумасбродством моим. Моя вялая гордынька уже было полагала, что нас таких только трое - и вдруг обретают плоть и кровь!.. И дарят своим присутствием, и вниманием, и подарками. И деньгами. Им не лень привезти мне народных промыслов. И сбывается мечта идиотки - баба на чайник, с которой я ношусь весь последующий вечер и ещё месяц не решусь посадить её на таки чайник. Потом уж, конечно, буду использовать по прямому назначению. И многие лета спустя я, беря свою потёртую бабу на чайник, возможно уже где-нибудь треснувшую и порванную, - буду вспоминать эту обыкновенную необыкновенную семью. Обыкновенную - потому что такими семьи задумал бог (мир, если вам угодно). Необыкновенную - потому что норма отчего-то стала подвигом. И наверное - и наверняка! - я как-то возьму да и полечу к ним в Ростов-на-Дону, раков поесть, о жизни и любви посвистеть, в Таганрог смотаться...
Ну и потому сегодня (как и всегда) всё в кучу. И по следам похода, и по следам обеда. И по следам бесед наших, и чувств наших, и анамнезов наших общих с отцом прекрасного южно-русского семейства. И дочь моя, глядя на то, что творится дома, купила мне специальную книгу - не то, - говорит, - что же вы, мамо, мучаетесь. И открыл эту книгу папа замечательного семейства, а дочь его добавила постскриптум. И я прыгала весь вечер, радуясь, что я оправдала надежды Веры. Согласитесь там, где любовь - всегда приятно оправдать надежы верящих в тебя.
И о еде: в зелёный борщ этого времени года я всегда кладу картошку. Молодую картошку. Зелёный борщ см в папке «Писательская кухня».
...
МОЛОДАЯ КАРТОШКА
- Как ты думаешь, что будет в Одессе? Что ты прогнозируешь?
- Ничего. Я могу только знать и помнить. Ещё картошки?
(Из вчерашнего разговора за моим столом)
И вот в это время в Одессе начиналась молодая картошка.
Тогда. Когда море было Чёрным. А одесситы знали и помнили, кто такой он, сын английского посла, прибывший в Россию в девятнадцать лет с одним чемоданчиком, чтобы отказаться от чина камергера, добровольно отбросив себя на восемь позиций вниз в Табели о рангах и отправиться поручиком на Кавказ. Чтобы с 1803 до 1812 самостоятельно дослужиться до положенного ему по рождению - генерал-майора (военное соответствие придворному чину камергера). Как его зовут - того, кто в Бородинском сражении командует сводными гренадерами (участвовавшими в битве за Шевардинский редут 24 августа и принявшими первый мощный удар на Семёновских флешах 26-го).
«…Когда мы встали позицией у Бородино, мне было приказано прикрывать наш левый фланг, где 24 августа у нас произошло серьёзное столкновение с неприятелем. Войска первой линии несли очень чувствительные потери, моя дивизия их заменила, а на следующий день, предшествовавший великой битве, я получил приказ занять и защищать три флеши, которые были сооружены для прикрытия нашего левого фланга, наиболее слабого участка линии наших войск.
Двадцать шестого, на рассвете, началась битва, или, вернее, бойня при Бородино. Все силы французской армии были брошены против нашего левого фланга, а именно на флеши, защищаемые моей дивизией; более сотни артиллерийских орудий вели огонь по нашей позиции; и значительнейшая часть отборной французской пехоты под командованием маршалов Даву и Нея атаковала нас в лоб. Наши флеши были взяты штурмом после упорного сопротивления, затем были отбиты нами, снова захвачены французами, и снова отбиты, а вскоре, в конце концов, мы вновь потеряли их, из-за превосходства в силах, которые неприятель на них бросил. Я был ранен мушкетной пулей в бедро в ходе нашей первой контратаки на флеши, моя бравая дивизия была полностью расстроена: от почти 5 000 осталось не более 300 с одним полевым офицером, который не был ранен или получил лишь лёгкое ранение; 4 или 5 наших дивизий, оборонявших флеши, постигла почти такая же участь.
Урон, который понесли французы, был столь же ужасен; можно сказать, что 4/5 потерь в сражении пришлись на долю нашего левого фланга, и хотя в результате мы не сумели отстоять своей позиции, французы потеряли слишком много, чтобы удержать в течение ночи то, чего им удалось добиться днём.
Я не намерен здесь вдаваться в ещё большие подробности этой битвы, которая не имеет равных в современной истории. Наши потери убитыми и ранеными простирались до 30 генералов, 1600 офицеров и 42 000 рядовых.
Потери французов, как я видел собственными глазами в рапортах из захваченных в Вильно бумаг маршала Бертье, составляли не менее чем 40 генералов, 1800 офицеров и почти 52 000 рядовых.
Мне перевязали рану прямо на поле, извлекли пулю и первые 3 или 4 версты меня везли в небольшой крестьянской телеге, одно из колёс которой было сбито пушечным ядром, и мы умудрялись ехать на оставшихся трёх. Таким манером мне удалось добраться до моей собственной коляски, которая была в обозе армии, и здесь и очень скоро увидел великое множество генералов и офицеров легко и тяжело раненых: некоторые из них были моими близкими друзьями…»
Когда в моей Одессе начиналась молодая картошка, по Колоннаде с видом на ещё Чёрное море и обратно прогуливались люди, которые знали и помнили, кто приказал управляющему московского дома сбросить с подвод картины, бронзу, фарфор, книги, мебель, вина - и грузить на подводы раненых, а не майно. И эвакуировать раненых в имение Андреевское. А таки подпакованное управляющим скарбы сбрасывать по Владимирской дороге, подбирая бредущих людей. Знали и помнили имя человека, устроившего в своём имении госпиталь, где на полном обеспечении из личных средств было пролечено свыше пятидесяти офицеров и свыше трёхсот рядовых. Знали и помнили отчество человека, снабжавшего на личный кошт каждого рядового бельём, тулупом и десятью рублями. Знали и помнили, что это за граф такой, прибывший в действующую армию ещё хромая, передвигаясь с тросточкой. Знали и помнили, что «военное поприще графа озарилось в день Краонского боя блеском славы, возвышенной скромностью, обычною спутницей истинного достоинства» .
Когда в моей Одессе начиналась моя молодая картошка были люди, не понимающие, почему «режимный проспект» носит имя Тараса Григорьевича Шевченко, а вовсе не того, кто долгих четыре года был главой нашего оккупационного корпуса во французской столице. Ввёл строгие правила, хотя и отменил телесные наказания. Открыл школы для солдат, где преподавали старшие офицеры и полковые священники, обучая крестьян грамоте и счёту, чтобы «и у тех и у других меньше времени на дурь доставало». Почему одна из самых прекрасных улиц старого центра носит имя автора премерзкой несправедливой оскорбительной тухлой эпиграммы, а не того, кто из собственного кармана заплатил долги русской армии, продав имение Круглое, оставленное в наследство тёткой, небезызвестной для русской истории Екатериной Романовной Дашковой. «Победители должны покинуть Париж достойным образом». И не раз впоследствии оплачивал счета и «нашего всего».
Когда в моей Одессе - и на всём моём Юге России, - начиналась молодая картошка и все трепетали чувственным ожиданием сливочного масла, чеснока и укропа, по дороге Симферополь-Севастополь ездили люди, которые помнили русского поэта Жуковского (наполовину турка, наполовину - Бунина), сказавшего: «Чудная дорога - памятник…»
Да, ему. Тому, чьё правление в истории носит название «Новороссийского бума». Тому, кто изменил жизнь Новороссии. Тому, кто за короткий срок из дикого, обременительного для казны края, до которого у государства никак не доходили руки, создал процветающую цивилизованную землю у самого синего в мире Чёрного моря моего.
Когда в моей Одессе семьи садились за стол, во главе которого стояла источающее сладостные ароматы блюда с молодой картошкой, они знали и помнили, кому благодарны за:
1. Дорогу Симферополь-Севастополь;
2. Первое Черноморское коммерческое российское пароходство;
3. Виноградники Крыма;
4. Крымское овцеводство;
5. Табачные плантации;
6. Сельскохозяйственные питомники;
7. Одесское сельскохозяйственное общество по обмену опытом (и в Новороссии не было картофельных бунтов, в отличие от Повольжья - см. окрошку. Николай Павлович Романов один и тот же, да наместники разные!);
8. Закупку за границей новых сельхозорудий;
9. Опытные фермы;
10. Ботанические сады;
11. Выставки скота и плодоовощных культур;
12. Училище восточных языков;
13. Училище торгового мореплавания для подготовки шкиперов, штурманов и судостроителей (привет, Херсон!);
14. Новые гимназии в Одессе, Кишинёве, Измаиле, Килие, Бендерах, Бельцах;
15. Татарское отделение при Симферопольской гимназии;
16. Еврейское училище в Одессе;
17. Институты для девушек в Одессе и Керчи;
18. До призрения сирот в Одессе;
19. Училище для глухонемых девушек в Одессе;
20. Историю Тавриды, изученную, описанную, пропечатанную;
21. Общество истории и древностей.
...
...
...
Когда в моей Одессе начинался бум молодой картошки, в ней были ещё люди, которые ещё знали и помнили, кому «…весь Новороссийский край, Крым и отчасти Бессарабия в четверть века, а трудоспособный Кавказ в девять лет были исследованы, описаны, иллюстрированы гораздо точнее и подробнее многих внутренних составных частей пространной России».
Светлейший князь, под чьим памятником из крымского диорита во времена моей одесской молодой картошки, шли нешуточные шахматные сражения.
И это были единственные одесские битвы времён моей одесской молодой картошки…
Ну разве что ещё мать с тёткой сто раз перессорятся на Привозе. Тётка покупает картошку подороже. Покрупнее. Все знают, что самое тяжкое в молодой картошке - чистить её. Тётка привередливо осматривает картошку. Чуть ли не брезгливо её осматривает. Точно так же - привередливо и брезгливо смотрит торговка на тётку. Чем лучше молодая картошка - тем привередливее и брезгливее взгляды неприятельских сторон. Битва за молодую картошку называется торг.
… Там хлопотливо торг обильный свои подъемлет паруса.
В Одессе моей молодой картошки Европой уже не так, чтобы дышит и веет, но ЧМП есть ЧМП - и любой город-порт знает о мире немного более прочих.
Но не сейчас, когда торговка и моя тётка стоят на своих позициях как железный маршал Даву супротив Аракчеева («железный маршал Даву - Аракчеев Наполеона»). И ни одна не желает сдавать позиций.
Мать интересуется небесами. И вот той мелкой молодой картошкой в совсем другой кучке.
- Эта, никакая, почём?..
- А если никакая, так и не берите! - пронзает штыком торговка. Мать моя ей - жалкий пехотинец. У неё тут артиллерия против тяжёлой кавалерии. В соответствии с учением Суворова - на ерунду патроны не тратить. Режь-коли.
- Ольга, идём ещё пройдёмся, только зашли, - говорит мать своей сестре.
- Идём.
- Ой, лучше всё равно не найдёте! - победоносно трубит вслед торговка, презрительно хохоча.
- Оля, зачем тебе такая дорогая картошка?!
- Нет, вот я буду мудохаться с этим горохом!
- Тебе что, деньги некуда девать?..
Дальше градус сестринской беседы накаляется. И тётка Ольга оказывается виновной в том, что мамин муж мало зарабатывает. И в том, что у мамы двое детей, а у тётки - один ребёнок. В этом тоже виновата тётка Ольга. И в том, что мать моя с работы ничего не может притырить, а Ольга добросовестно тащит с кондитерской фабрики шоколад, экспортный мармелад, коньяк, кофе, какао-масло…
Они даже забывают следить за мной. «Дай руку!» - забывают. А я иду за ними послушной воспитанной собачонкой и удивляюсь: почему они опять и опять скандалят? Родные сёстры. Всё равно же эту молодую картошку мы все будем сегодня вечером есть вместе. Всё, что они купят - в итоге почистит и приготовит тётка Ольга. Для «гороха» у неё есть ёмкость с ручкой и крышкой, с чудовищным покрытием (слово «абразивное» для меня ещё не имеет смысла) внутри. Она засыпает туда помытый горох, лихо вертит ручкой, периодически потряхивая агрегат - и вуаля! - скальпированный «горох» готов к приготовлению. А большую молодую картошку тётя Оля чистит так лихо и быстро, что это не «картошку почистить» - это балет для пальцев и ножа.
Припомнив друг другу всё, возвращаются к первой торговке. Потому что тётка Ольга эту картошку уже давно купила. В мыслях своих. Это знает и торговка. Но победители - добры. Условия подписания мирного договора предполагают скидку цены и на большую, красивую. И на «горох». Да и отвешивали на Привозе моей Одессы, в которой ещё знали и помнили - с походом.
Крупную: почистить, отварить. Щедро туда сливочного масла. Кастрюлю, закрытую крышкой, взболтать круговыми движениями. Туда же - несколько зубчиков чеснока надавить. Ещё раз взболтать. И туда же - мелко порезанный укроп. Впрочем, им можно посыпать уже в тарелке. Главное тут - чтобы все вовремя за стол. Хотя и остывшая варёная молодая картошка легко подлежит реконструкции. На чугунной сковороде растапливаете щедрый кусок сливочного масла - и туда картошку кружками. Чеснок. Укроп.
«Горох» можно запечь в духовке. Сливочное масло. Чеснок. Укроп.
Соль, разумеется. Соль по вкусу.
К молодой картошке - варёной, обжаренной, запеченной, - подавать, что угодно. Но непременно: сметану. И соленья: огурцы, капусту. И ледяную водку.
Особенно это всё хорошо поздним вечером. У самого синего в мире Чёрного моря моего, когда морской бриз, когда знаешь и помнишь... Или - поздним вечером на Бородинском поле, с видом на полыхающий всеми красками - от перламутрового до багряного, - закат, на верхушки сосен, лиственниц, берёз… Когда знаешь и помнишь. Когда семья - не пустой звук. Когда разногласия - пустяковы и разрешаемы смехом. Когда «война», «битва», «бойня» - просто слова из книжек, нестрашные и не…
Но чуть более сильный порыв ветра, чуть более алый фигурный сполох водевиля заката - и ты знаешь и помнишь кожей, генетическим кодом, как это чудовищно - предсмертный хрип-визг лошади, как рвёт человека боль - «сторожевая собака организма» и моя любимая молодая картошка комом встаёт в горле и слёзы прорывают плотину век…
- Малыш, не торопись! У нас целое ведро молодой картошки и вся жизнь впереди!
…
- Зачем же тогда учить историю, если всё и всегда повторяется?! - воскликнула прекрасная молодая девушка, тихонько и «незаметно» смахнув слезу на Семёновских флешах.
Затем, что хоть что-то должно нас шваркнуть по спине, когда мы снова и снова давимся новым витком диалектической спирали. Затем, что хочется знать и помнить. Анализировать и осмысливать. Созидать, а не искать виновных. Работать, а не протягивать руку…
- И чего вы не видали там? - продолжал убеждать меня капитан. - Хочется вам узнать, какие сражения бывают? прочтите Михайловского-Данилевского «Описания войны» - прекрасная книга: там всё подробно описано - и где какой корпус стоял, и как сражения происходят. … вам просто хочется, видно, посмотреть, как людей убивают?.. Это не значит храбрый, что суётся туда, где его не спрашивают…
- Что же вы называете храбрым?
- Храбрый? храбрый? - повторил капитан… - ХРАБРЫЙ ТОТ, КОТОРЫЙ ВЕДЁТ СЕБЯ КАК СЛЕДУЕТ..
(Лев Толстой. «Набег. Рассказ волонтёра».)
Как следует - знает. Как следует - помнит. Готовит молодую картошку как следует. Как следует любит жену и детей. Как следует растит детей. Как следует читает кардиограмму. Как следует открывает медицинскую конференцию. Как следует оперирует. Как следует воспитывает щенка большой собаки. Как следует убирает клетку шиншилл.
В Одессе нет бульвара Воронцова. Есть Воронцовский переулок. Зато есть бульвар Жванецкого. Как по мне - так логика масштабов нарушена. Или же к тому времени, как очередным витком спирали было позволено переименовывать - так в не уже моей Одессе никто и не знал, и не помнил. А Михал Михалыч знал, но *тут голосом Аль Пачино*: «Тщеславие - мой любимый грех».
«Раб начинает так: “Они виновны в том, что я…”. Свободный: “я виноват в том, что я…”…
А и «Действительно»! Не Жванецкий город строил - не ему и бульвары называть.
Да и кто я такая, чтобы что-то указывать одесситам или же что-то прогнозировать?
Я всего лишь готовлю молодую картошку. В случае неудачи - виновный всегда отражается в зеркале.
И уж о чём о чём - но об этом я могу поговорить хотя бы сама с собой! Мир - это способ хранения информации о самом себе.
P.S. *читатели напомнили* и уже ставшая традиционной ода "На Первое Июля": http://sol-tat.livejournal.com/228348.html