Нижний лес (ч.58)
Вечером нужно радоваться. Вечером люди собираются вместе. Если даже им печально, вместе получается радостней. Коль уж не удалось собраться вместе, можно просто купить бутылку и радоваться или печалиться с нею. Что ещё? Ещё можно читать увлекательную книгу. Печалиться вечером в одиночку, без бутылки и без книги - тошно. Утром всё намного проще. Утром можно печалиться со всей мочи - впереди целый день. Поэтому утром не нужны ни бутылка, ни книга, ни собираться вместе. Утром люди спят, те, что не спят - всё больше поодиночке. Утром редко услышишь радостный смех, рыбаки и грибники разговаривают вполголоса, даже шёпотом - утро легко распугать. Когда-то давно я спал днём, после обеда. Утром я работал, дворником, а вечером-ночью читал или даже писал стихи. Если верить деду Семёну, я был полным идиотом, и я был, наверное, счастлив.
Если вечер выпал на позднюю осень, то это ещё хуже. Поздняя осень сама по себе печальна, особенно если идёт дождь. Сейчас дождь уже не идёт, потому что шёл весь день, устал и расположился отдохнуть. Он пропитал весь воздух, как старую тряпку, и дышать было мокро. Я решил срезать путь через пашню и сладко об этом пожалел, - в том смысле, что так мне и надо. Грязь налипала на сапоги, образовывая этакие "грязеступы", ноги поэтому уже не проваливались, но были очень тяжёлые, да и идти приходилось враскоряку. Плохо соотнося свою приставучесть с весом, зарвавшаяся грязь иногда отваливалась огромными кусками, чтобы через несколько шагов дать место новой, ненадёванной. То же самое происходило, если счищать грязь самому, сапогом о сапог; но эти несколько шагов были блаженны. "Грехи наши тяжкие," - подумал я. Аналогия показалась перспективной, я задумался и под монотонный скрип мозгов незаметно доковылял до леса.
Темнело быстро, дождь, передохнув, пошёл снова. Я вытер сапоги об траву, забрался под ёлку и с облегчением откинул капюшон. Ничего я теперь срезать не буду, а просто обойду лес по краю и выйду на дорогу. Но сперва разожгу костёр и немного отдохну, а край леса я не потеряю и в темноте. "Вот так!" - сказал я вслух. "Кар!" - ответили мне. С нижней ветки берёзы меня разглядывала мокрая ворона, её лицо выражало и отвращение и любопытство одновременно. "Не поверишь, ворона," - сказал я виновато, - "знакомых искал." Ворона не поверила и с презрением отвернулась. "Ну и дура!" - я рассердился сам на себя за свой льстивый тон. Ворона обиделась и улетела.
Костёр получился маленький и уютный. Я прислонился плечом к шершавому, пахнущему смолой стволу. Теперь у меня есть домик, в котором теплее и светлее, чем снаружи. Жаль, что я не встретил деда Семёна, а под рукою нет ни книжки, ни бутылки. Белые берёзы и чёрные ели неловко топчутся, стараясь попасть в такт пляске пламени, но подойти не могут, они растут только вверх и там исчезают в темноте. Что, если бы деревья росли бесконечно? Всё равно они погибли бы, дотянувшись до солнца, сгорели. - Этого никто не знает наверняка, но зато всем известно, что деревья погибают и сгорают здесь, на земле, без всякого солнца. - Земля не выдержит бесконечных деревьев, вообще, чтобы что-то одно было бесконечным, таким же бесконечным должно быть и всё остальное. - Значит, всё сгорит? - Непременно. - Если всё конечно, я дойду до истока реки. - Конечно живое, но бесконечен путь по замкнутой кривой. - У любого путника есть конец пути. - Он необязательно окажется у истока реки. - Кикимора, уж лучше ты расскажи что-нибудь.
Если вечер выпал на позднюю осень, то это ещё хуже. Поздняя осень сама по себе печальна, особенно если идёт дождь. Сейчас дождь уже не идёт, потому что шёл весь день, устал и расположился отдохнуть. Он пропитал весь воздух, как старую тряпку, и дышать было мокро. Я решил срезать путь через пашню и сладко об этом пожалел, - в том смысле, что так мне и надо. Грязь налипала на сапоги, образовывая этакие "грязеступы", ноги поэтому уже не проваливались, но были очень тяжёлые, да и идти приходилось враскоряку. Плохо соотнося свою приставучесть с весом, зарвавшаяся грязь иногда отваливалась огромными кусками, чтобы через несколько шагов дать место новой, ненадёванной. То же самое происходило, если счищать грязь самому, сапогом о сапог; но эти несколько шагов были блаженны. "Грехи наши тяжкие," - подумал я. Аналогия показалась перспективной, я задумался и под монотонный скрип мозгов незаметно доковылял до леса.
Темнело быстро, дождь, передохнув, пошёл снова. Я вытер сапоги об траву, забрался под ёлку и с облегчением откинул капюшон. Ничего я теперь срезать не буду, а просто обойду лес по краю и выйду на дорогу. Но сперва разожгу костёр и немного отдохну, а край леса я не потеряю и в темноте. "Вот так!" - сказал я вслух. "Кар!" - ответили мне. С нижней ветки берёзы меня разглядывала мокрая ворона, её лицо выражало и отвращение и любопытство одновременно. "Не поверишь, ворона," - сказал я виновато, - "знакомых искал." Ворона не поверила и с презрением отвернулась. "Ну и дура!" - я рассердился сам на себя за свой льстивый тон. Ворона обиделась и улетела.
Костёр получился маленький и уютный. Я прислонился плечом к шершавому, пахнущему смолой стволу. Теперь у меня есть домик, в котором теплее и светлее, чем снаружи. Жаль, что я не встретил деда Семёна, а под рукою нет ни книжки, ни бутылки. Белые берёзы и чёрные ели неловко топчутся, стараясь попасть в такт пляске пламени, но подойти не могут, они растут только вверх и там исчезают в темноте. Что, если бы деревья росли бесконечно? Всё равно они погибли бы, дотянувшись до солнца, сгорели. - Этого никто не знает наверняка, но зато всем известно, что деревья погибают и сгорают здесь, на земле, без всякого солнца. - Земля не выдержит бесконечных деревьев, вообще, чтобы что-то одно было бесконечным, таким же бесконечным должно быть и всё остальное. - Значит, всё сгорит? - Непременно. - Если всё конечно, я дойду до истока реки. - Конечно живое, но бесконечен путь по замкнутой кривой. - У любого путника есть конец пути. - Он необязательно окажется у истока реки. - Кикимора, уж лучше ты расскажи что-нибудь.