ч. 345
В детстве я воровал лошадей. Дело происходило поздней осенью, в грустно-романтическое время года, так прельщающее поэтов и конокрадов.
…Известно, что воспитывала нас улица. Но у каждого был свой отдельный добрый гений, который учил пить, курить, ругаться и всему остальному, необходимому в дальнейшей жизни. Моим учителем был двоюродный брат Вовка.
Со всем остальным, правда, у него не вышло. В отношениях с противоположным полом малопозитивная стадия дёрганья за косички у меня непосредственно сменилась периодом платонической влюблённости, где я безнадёжно застрял. Вовка не сдавался. Перлом наставничества было запирание в сарае меня с некой симпатичной и опытной (по её словам) девицей и бутылкой «Золотой осени», Зосею в просторечии.
Было мне лет 13-14, девице на вид - примерно столько же. В сарае царила темнота, пахло бензином, краской и старыми шубами, мы сидели на жёстком бугристом диване и пили вино. От её тела шло тепло и какие-то щекотные флюиды-буравчики, повышающие градус. Для начала я с чувством продекламировал какое-то лирическое стихотворение - думал, так надо.
Когда сарай открыли, мы сидели рядышком и по очереди читали стихи Есенина - его я тогда знал почти всего наизусть. Вовка не очень расстроился, потому что в педагогике действовал методом проб и ошибок, сторонясь теорий, которые я смог бы посрамить. Вскоре мы с братом надолго расстались, но именно этим методом я вооружился для дальнейшей жизни.
…Но вернёмся к нашим лошадям. Мы шли полем, по едва заметной тропинке в стерне, банды щеглов в разбойничьих масках подбирали опавшее зерно и пели осеннюю печаль. У меня с собою были хлеб-соль, у Вовки - уздечка, спички и кислые сигареты «Шипка». Проходили берёзовую рощу, такую опавшую и тощую, что ветер пролетал сквозь неё, не ободравшись, потом кладбище, заросший кустами овраг, за оврагом - коровники и конюшня. Вовка крался к конюшне, где выбирал самую добрую лошадь, я, спрятавшись в кустах, в случае чего должен был свистеть. Тогда я умел свистеть и ещё, закрыв глаза, по вкусу различать пломбир, крем-брюле и сливочное. Думаю, что многие умения, пришедшие потом, в подмётки не годятся тем, утерянным.
Мы уводили лошадь в рощу и втроём обедали хлебом с солью, курили и мотали головой. Катались по очереди верхом, а потом уводили лошадь обратно и возвращались уже в потёмках, замёрзшие, голодные и чуть отложившие взросление.
Фото не очень, но, надеюсь, видно, где кто, хотя лица очень схожи иронией.
…Известно, что воспитывала нас улица. Но у каждого был свой отдельный добрый гений, который учил пить, курить, ругаться и всему остальному, необходимому в дальнейшей жизни. Моим учителем был двоюродный брат Вовка.
Со всем остальным, правда, у него не вышло. В отношениях с противоположным полом малопозитивная стадия дёрганья за косички у меня непосредственно сменилась периодом платонической влюблённости, где я безнадёжно застрял. Вовка не сдавался. Перлом наставничества было запирание в сарае меня с некой симпатичной и опытной (по её словам) девицей и бутылкой «Золотой осени», Зосею в просторечии.
Было мне лет 13-14, девице на вид - примерно столько же. В сарае царила темнота, пахло бензином, краской и старыми шубами, мы сидели на жёстком бугристом диване и пили вино. От её тела шло тепло и какие-то щекотные флюиды-буравчики, повышающие градус. Для начала я с чувством продекламировал какое-то лирическое стихотворение - думал, так надо.
Когда сарай открыли, мы сидели рядышком и по очереди читали стихи Есенина - его я тогда знал почти всего наизусть. Вовка не очень расстроился, потому что в педагогике действовал методом проб и ошибок, сторонясь теорий, которые я смог бы посрамить. Вскоре мы с братом надолго расстались, но именно этим методом я вооружился для дальнейшей жизни.
…Но вернёмся к нашим лошадям. Мы шли полем, по едва заметной тропинке в стерне, банды щеглов в разбойничьих масках подбирали опавшее зерно и пели осеннюю печаль. У меня с собою были хлеб-соль, у Вовки - уздечка, спички и кислые сигареты «Шипка». Проходили берёзовую рощу, такую опавшую и тощую, что ветер пролетал сквозь неё, не ободравшись, потом кладбище, заросший кустами овраг, за оврагом - коровники и конюшня. Вовка крался к конюшне, где выбирал самую добрую лошадь, я, спрятавшись в кустах, в случае чего должен был свистеть. Тогда я умел свистеть и ещё, закрыв глаза, по вкусу различать пломбир, крем-брюле и сливочное. Думаю, что многие умения, пришедшие потом, в подмётки не годятся тем, утерянным.
Мы уводили лошадь в рощу и втроём обедали хлебом с солью, курили и мотали головой. Катались по очереди верхом, а потом уводили лошадь обратно и возвращались уже в потёмках, замёрзшие, голодные и чуть отложившие взросление.
Фото не очень, но, надеюсь, видно, где кто, хотя лица очень схожи иронией.