Иванушка-дурачок (ч. 304 - продолжение ч. 302)
"Мира и горя мимо,
Мимо Мекки и Рима..."
Просёлочная дорога - существо живое. Она рождается, стареет и умирает, иногда оставляет детишек, очень похожих на себя. Как человеческая жизнь, являющаяся всего лишь совокупностью вредных привычек, жизнь просёлочной дороги - совокупность всех форм виляния. Путник, идущий по дороге, не может двигаться прямо к намеченной цели, поскольку ни "прямо", ни "цели" не существует - существует только названная совокупность и иллюзия, что она куда-то ведёт. Иллюзия и дорога.
Один из путников был очень стар, тощ и абсолютно лыс, другой, наоборот - многоволос, коренаст и молод. За спиной у каждого была котомка, в руке у коренастого - корзинка со сморчками, у лысого - кривой узловатый посох.
Был один из таких дней конца апреля, когда, кажется, и лета не надо. Молодая трава так восторженно лезла из земли, что её хотелось успокоить, погладить по спине, как расшалившегося щенка. Листья только проклёвывались на деревьях, затуманивая прозрачность леса и распространяя запах сладкого и тёплого молока. Бабочки и шмели конкурировали за немногочисленные ещё цветы: завидев бабочку на цветке, шмель бомбой падал рядом и начинал выпихивать её лбом, гудя, как паровоз. Бабочка - "ах-ах" - кокетливо складывая и распахивая крылья, пятилась на край цветка, но, настигнутая и там, шлёпала крылом шмеля по голове - "хам" - и улетала, лёгкая и счастливая своей красотой. Шмель, потоптавшись на месте, тоже взлетал - искать следующий цветок с бабочкой. Отчаянно пели птицы.
- Как же ты в Тридевятое дорогу нашёл? - спросил Кащей.
- Как всегда: шёл, куда глаза глядят - ответил Иванушка. - Я думаю, что все дороги ведут в Тридевятое.
- Это интересно - Кащей прищурил глаза, вспоминая, - когда-то, совсем ещё молодым, бывал я в городе под названием Рим. В те времена было принято говорить, что все дороги ведут в этот город.
- Вот, наверное, народу-то туда набилось, - задумчиво произнёс Иванушка, - думаю, хороший был город, и люди там жили хорошие.
- Да люди как люди, обыкновенные. Неподолгу и поспешно жили, с разбегу будто. Помню, истуканов по всему городу много понаставили, чтобы совсем не разбежаться. Истуканы - это те же люди или стихии, только неподвижные, из камня. Обошёл я весь тот город и увидел: все дороги ведут из Рима. И ушёл по одной из них - Кащей внимательно посмотрел на небо и слегка покачал головой - Но как же ты умудрился с людьми не ужиться?
- Корявы стали люди, простоту отвергши, наперёд себя себя ставят, не говоря других, не выставившегося - того гляди, затопчут. В старые времена, Кащей, не так всё было. А может, я изменился, - Иванушка пожал плечами, - только когда-то для того, чтобы жить счастливым, достаточно было быть просто дурачком, сейчас же быть дурачком уже мало для того, чтобы просто жить.
- Люди всегда одинаковые, только истуканы меняются. Просто не к месту ты попал, Иванушка. И в Тридевятом тебе не место, не обессудь, - увидев, как Иванушка повесил голову, Кащей потрепал его по плечу, - только не твоя в том вина: и всё у нас для тебя подходящее, и сам ты нам люб, да вот заковыка - нельзя тебе никуда от людей-то, пропадут без тебя они, исстервенеют вконец. - Кащей ещё раз посмотрел на небо и продолжил, - придётся нам эту ночь в деревне переночевать, - вон, видишь, домики тоскливые на пригорке, - гроза идёт, Иванушка, первая весенняя гроза.
Мимо Мекки и Рима..."
Просёлочная дорога - существо живое. Она рождается, стареет и умирает, иногда оставляет детишек, очень похожих на себя. Как человеческая жизнь, являющаяся всего лишь совокупностью вредных привычек, жизнь просёлочной дороги - совокупность всех форм виляния. Путник, идущий по дороге, не может двигаться прямо к намеченной цели, поскольку ни "прямо", ни "цели" не существует - существует только названная совокупность и иллюзия, что она куда-то ведёт. Иллюзия и дорога.
Один из путников был очень стар, тощ и абсолютно лыс, другой, наоборот - многоволос, коренаст и молод. За спиной у каждого была котомка, в руке у коренастого - корзинка со сморчками, у лысого - кривой узловатый посох.
Был один из таких дней конца апреля, когда, кажется, и лета не надо. Молодая трава так восторженно лезла из земли, что её хотелось успокоить, погладить по спине, как расшалившегося щенка. Листья только проклёвывались на деревьях, затуманивая прозрачность леса и распространяя запах сладкого и тёплого молока. Бабочки и шмели конкурировали за немногочисленные ещё цветы: завидев бабочку на цветке, шмель бомбой падал рядом и начинал выпихивать её лбом, гудя, как паровоз. Бабочка - "ах-ах" - кокетливо складывая и распахивая крылья, пятилась на край цветка, но, настигнутая и там, шлёпала крылом шмеля по голове - "хам" - и улетала, лёгкая и счастливая своей красотой. Шмель, потоптавшись на месте, тоже взлетал - искать следующий цветок с бабочкой. Отчаянно пели птицы.
- Как же ты в Тридевятое дорогу нашёл? - спросил Кащей.
- Как всегда: шёл, куда глаза глядят - ответил Иванушка. - Я думаю, что все дороги ведут в Тридевятое.
- Это интересно - Кащей прищурил глаза, вспоминая, - когда-то, совсем ещё молодым, бывал я в городе под названием Рим. В те времена было принято говорить, что все дороги ведут в этот город.
- Вот, наверное, народу-то туда набилось, - задумчиво произнёс Иванушка, - думаю, хороший был город, и люди там жили хорошие.
- Да люди как люди, обыкновенные. Неподолгу и поспешно жили, с разбегу будто. Помню, истуканов по всему городу много понаставили, чтобы совсем не разбежаться. Истуканы - это те же люди или стихии, только неподвижные, из камня. Обошёл я весь тот город и увидел: все дороги ведут из Рима. И ушёл по одной из них - Кащей внимательно посмотрел на небо и слегка покачал головой - Но как же ты умудрился с людьми не ужиться?
- Корявы стали люди, простоту отвергши, наперёд себя себя ставят, не говоря других, не выставившегося - того гляди, затопчут. В старые времена, Кащей, не так всё было. А может, я изменился, - Иванушка пожал плечами, - только когда-то для того, чтобы жить счастливым, достаточно было быть просто дурачком, сейчас же быть дурачком уже мало для того, чтобы просто жить.
- Люди всегда одинаковые, только истуканы меняются. Просто не к месту ты попал, Иванушка. И в Тридевятом тебе не место, не обессудь, - увидев, как Иванушка повесил голову, Кащей потрепал его по плечу, - только не твоя в том вина: и всё у нас для тебя подходящее, и сам ты нам люб, да вот заковыка - нельзя тебе никуда от людей-то, пропадут без тебя они, исстервенеют вконец. - Кащей ещё раз посмотрел на небо и продолжил, - придётся нам эту ночь в деревне переночевать, - вон, видишь, домики тоскливые на пригорке, - гроза идёт, Иванушка, первая весенняя гроза.