Катаев не смог унести с собой в могилу правду о зверствах ВЧК
Оригинал взят у oboguev в И ВОЗДУХ ПАХНЕТ СМЕРТЬЮ
http://litrossia.ru/item/8110-i-vozdukh-pakhnet-smertyu
После «Алмазного венца» Катаев решил подробней рассказать о том, что происходило в его родной Одессе осенью 1920 года. Он вспомнил о зверствах ЧК. Получилась повесть объёмом в восемь печатных листов. Поначалу Катаев назвал её «Гараж». Это потом он под давлением обстоятельств ужал повесть до трёх листов и придумал другой заголовок, взяв строчку из Бориса Пастернака: «Уже написан Вертер». Ему казалось, что Пастернак очень точно выразил дух того времени, о котором он рассказал в своей повести. Помните?
Я не держу. Иди, благотвори.
Ступай к другим. Уже написан Вертер,
А в наши дни и воздух пахнет смертью:
Открыть окно, что жилы отворить.
Ни для кого не секрет, что истоки новой повести Катаева следовало искать в давнем рассказе писателя «Отец». Уже в конце 90-х годов критик Наталья Иванова отметила:
«То, что важно для молодого Катаева, как и для его героя, - очнётся в его прозе только через полвека; лишь тогда это прошлое, замороженное им в поразительной, физически плотной, гиперреалистической художественной памяти, оттает и прорастёт во всей своей первозданной свежести» (Н. Иванова. Феникс поёт перед солнцем. М., 2015. С.208).
Повесть конца 70-х годов «Уже написан Вертер» не просто в чём-то перекликалась с рассказом начала 20-х годов «Отец». Она как бы продолжала этот рассказ. У Катаева получилась, по наблюдению Ивановой, и повесть о том же самом времени, о тех же испытаниях, о предательстве, расстрелах, динамомашине, о комиссаре, не выговаривающем русские слова. И всё это уже было заложено в рассказе «Отец» - то, из-за чего либеральная советская общественность 70-х отшатнулась от Героя Социалистического Труда Катаева, ничего не забывшего и предъявившего обществу (как только он ощутил такую возможность, добытую десятилетиями выборочного служения лжи) опережающую его сознание правду. Он не смог унести её с собой в могилу - ему нужно было её выразить, и он сделал это, продлив пастернаковское: «А в наши дни и воздух пахнет смертью: / Открыть окно, что жилы отворить». При этом Катаев поздний (тот, которому уже к семидесяти или более того), используя наработанное в юности, прописывает свои сюжеты лучше, сильнее, ярче, чем в молодости, - трудно найти аналог столь плодоносного творческого долголетия.
В 1979 году Катаев новую рукопись отдал Сергею Наровчатову в журнал «Новый мир». Близкие считали, что шансов на публикацию повести не было никаких. И дело заключалось не только в том, что писатель затронул опасную тему, которая могла подогреть в обществе антисемитские настроения.
[...]
поток возмущённых писем захлестнул редакции «Нового мира» и «Литературной газеты». Уже в 2001 году С.Э. Крапивенский в своей книге «Еврейское в мировой культуре», возмущаясь очернительством принявших участие в революции евреев, писал:
«В художественной литературе одной из первых ласточек в этом направлении была повесть «Уже написан Вертер» Валентина Катаева, до тех пор не отличавшегося ни антидемократизмом, ни антисемитизмом. Проклятую революцию у Катаева делают одни Максы Маркины с их «неистребимым, местечковым, жаргонным выговором», Глузманы и Наумы Бесстрашные, так и не сумевшие «преодолеть шепелявость». Даже первомайские пайки ржаного хлеба от имени Революции распределяет ни кто иной как еврей Кейлис.
Прочитав повесть, я написал два письма. Первое - тогдашнему главному редактору «Литературной газеты» Александру Чаковскому: «Меня как читателя и воспитателя молодёжи крайне тревожит то молчание, которое складывается вокруг повести В. Катаева, опубликованной С.Наровчатовым в «Новом мире». Не буду повторять содержание прилагаемого «Открытого письма», подчеркну только, что, на мой взгляд, такого контрреволюционного и антисемитского по своему замыслу произведения, маскируемого в то же время под борьбу с врагами революции, наши журналы ещё никогда не печатали. Был, конечно, Иван Шевцов с его антисемитским «Во имя Отца и Сына», но то был примитив, а повесть, которая встревожила меня, написана одним из самых талантливых писателей».
Второе письмо («Открытое») было направлено мною автору повести и напечатавшему её главному редактору «Нового мира» Сергею Наровчатову, в конце обоих писем я взывал к тому, что если одни имеют право писать и публиковать подобные вещи, то другие должны иметь право открыто выступать против. Я надеялся, что у моих адресантов хватит смелости опубликовать письмо и ответить на него. Но ответил мне только зам. редактора одного из отделов газеты: «Ваш отзыв о повести В.Катаева, во многом справедливый, представляется всё-таки слишком резким, категоричным, в целом недостаточно доказательным». Как говорится, и на том спасибо».
Забросал после появления «Вертера» своими негодующими письмами редакцию «Литгазеты» и бывший редактор серии «ЖЗЛ» Семён Резник.
[...]
Возникший вокруг «Вертера» шум очень обеспокоил руководство Комитета государственной безопасности. 2 сентября 1980 года председатель этого ведомства Юрий Андропов сообщил в ЦК КПСС:
«В Комитет госбезопасности СССР поступают отклики на опубликованную в журнале «Новый мир» (№ 6 за 1980 год) повесть В.Катаева «Уже написан Вертер», в которых выражается резко отрицательная оценка этого произведения, играющего на руку противникам социализма. Указывается, что в повести перепеваются зады империалистической пропаганды о «жестокостях» социалистической революции, «ужасах ЧК» и «подвалах Лубянки». Подчёркивается, что, несмотря на оговорку редакции журнала относительно троцкистов, в целом указанное произведение воспринимается как искажение исторической правды о Великой Октябрьской социалистической революции и деятельности ВЧК.
Комитет госбезопасности, оценивая эту повесть В.Катаева как политически вредное произведение, считает необходимым отметить следующее.
Положенный в основу сюжета повести эпизод с освобождением председателем Одесской губчека героя повести Димы, оказавшегося причастным к одному из антисоветских заговоров, и расстрелом за это самого председателя губчека не соответствует действительности.
В описываемый период, а он обозначен исторически вполне определённо - осень 1920 года, председателем Одесской губчека был М.А. Дейч. [...] Возглавляя с лета 1920 г. Одесскую губчека, успешно боролся с белогвардейско-петлюровским подпольем и бандитизмом, за что в 1922 г. был награждён орденом Красного Знамени. Впоследствии работал на различных участках хозяйственного строительства, был делегатом ХVI съезда партии, на ХVII съезде партии избран в состав комиссии Советского контроля. В 1937 г. подвергся необоснованным репрессиям и впоследствии был реабилитирован.
[...]
Написанная с субъективистской, односторонней позиции, повесть в неверном свете представляет роль ВЧК как инструмента партии в борьбе против контрреволюции».
(РГАНИ, ф. 5, оп. 77, д. 1002. лл, 1-2.).
http://litrossia.ru/item/8110-i-vozdukh-pakhnet-smertyu
После «Алмазного венца» Катаев решил подробней рассказать о том, что происходило в его родной Одессе осенью 1920 года. Он вспомнил о зверствах ЧК. Получилась повесть объёмом в восемь печатных листов. Поначалу Катаев назвал её «Гараж». Это потом он под давлением обстоятельств ужал повесть до трёх листов и придумал другой заголовок, взяв строчку из Бориса Пастернака: «Уже написан Вертер». Ему казалось, что Пастернак очень точно выразил дух того времени, о котором он рассказал в своей повести. Помните?
Я не держу. Иди, благотвори.
Ступай к другим. Уже написан Вертер,
А в наши дни и воздух пахнет смертью:
Открыть окно, что жилы отворить.
Ни для кого не секрет, что истоки новой повести Катаева следовало искать в давнем рассказе писателя «Отец». Уже в конце 90-х годов критик Наталья Иванова отметила:
«То, что важно для молодого Катаева, как и для его героя, - очнётся в его прозе только через полвека; лишь тогда это прошлое, замороженное им в поразительной, физически плотной, гиперреалистической художественной памяти, оттает и прорастёт во всей своей первозданной свежести» (Н. Иванова. Феникс поёт перед солнцем. М., 2015. С.208).
Повесть конца 70-х годов «Уже написан Вертер» не просто в чём-то перекликалась с рассказом начала 20-х годов «Отец». Она как бы продолжала этот рассказ. У Катаева получилась, по наблюдению Ивановой, и повесть о том же самом времени, о тех же испытаниях, о предательстве, расстрелах, динамомашине, о комиссаре, не выговаривающем русские слова. И всё это уже было заложено в рассказе «Отец» - то, из-за чего либеральная советская общественность 70-х отшатнулась от Героя Социалистического Труда Катаева, ничего не забывшего и предъявившего обществу (как только он ощутил такую возможность, добытую десятилетиями выборочного служения лжи) опережающую его сознание правду. Он не смог унести её с собой в могилу - ему нужно было её выразить, и он сделал это, продлив пастернаковское: «А в наши дни и воздух пахнет смертью: / Открыть окно, что жилы отворить». При этом Катаев поздний (тот, которому уже к семидесяти или более того), используя наработанное в юности, прописывает свои сюжеты лучше, сильнее, ярче, чем в молодости, - трудно найти аналог столь плодоносного творческого долголетия.
В 1979 году Катаев новую рукопись отдал Сергею Наровчатову в журнал «Новый мир». Близкие считали, что шансов на публикацию повести не было никаких. И дело заключалось не только в том, что писатель затронул опасную тему, которая могла подогреть в обществе антисемитские настроения.
[...]
поток возмущённых писем захлестнул редакции «Нового мира» и «Литературной газеты». Уже в 2001 году С.Э. Крапивенский в своей книге «Еврейское в мировой культуре», возмущаясь очернительством принявших участие в революции евреев, писал:
«В художественной литературе одной из первых ласточек в этом направлении была повесть «Уже написан Вертер» Валентина Катаева, до тех пор не отличавшегося ни антидемократизмом, ни антисемитизмом. Проклятую революцию у Катаева делают одни Максы Маркины с их «неистребимым, местечковым, жаргонным выговором», Глузманы и Наумы Бесстрашные, так и не сумевшие «преодолеть шепелявость». Даже первомайские пайки ржаного хлеба от имени Революции распределяет ни кто иной как еврей Кейлис.
Прочитав повесть, я написал два письма. Первое - тогдашнему главному редактору «Литературной газеты» Александру Чаковскому: «Меня как читателя и воспитателя молодёжи крайне тревожит то молчание, которое складывается вокруг повести В. Катаева, опубликованной С.Наровчатовым в «Новом мире». Не буду повторять содержание прилагаемого «Открытого письма», подчеркну только, что, на мой взгляд, такого контрреволюционного и антисемитского по своему замыслу произведения, маскируемого в то же время под борьбу с врагами революции, наши журналы ещё никогда не печатали. Был, конечно, Иван Шевцов с его антисемитским «Во имя Отца и Сына», но то был примитив, а повесть, которая встревожила меня, написана одним из самых талантливых писателей».
Второе письмо («Открытое») было направлено мною автору повести и напечатавшему её главному редактору «Нового мира» Сергею Наровчатову, в конце обоих писем я взывал к тому, что если одни имеют право писать и публиковать подобные вещи, то другие должны иметь право открыто выступать против. Я надеялся, что у моих адресантов хватит смелости опубликовать письмо и ответить на него. Но ответил мне только зам. редактора одного из отделов газеты: «Ваш отзыв о повести В.Катаева, во многом справедливый, представляется всё-таки слишком резким, категоричным, в целом недостаточно доказательным». Как говорится, и на том спасибо».
Забросал после появления «Вертера» своими негодующими письмами редакцию «Литгазеты» и бывший редактор серии «ЖЗЛ» Семён Резник.
[...]
Возникший вокруг «Вертера» шум очень обеспокоил руководство Комитета государственной безопасности. 2 сентября 1980 года председатель этого ведомства Юрий Андропов сообщил в ЦК КПСС:
«В Комитет госбезопасности СССР поступают отклики на опубликованную в журнале «Новый мир» (№ 6 за 1980 год) повесть В.Катаева «Уже написан Вертер», в которых выражается резко отрицательная оценка этого произведения, играющего на руку противникам социализма. Указывается, что в повести перепеваются зады империалистической пропаганды о «жестокостях» социалистической революции, «ужасах ЧК» и «подвалах Лубянки». Подчёркивается, что, несмотря на оговорку редакции журнала относительно троцкистов, в целом указанное произведение воспринимается как искажение исторической правды о Великой Октябрьской социалистической революции и деятельности ВЧК.
Комитет госбезопасности, оценивая эту повесть В.Катаева как политически вредное произведение, считает необходимым отметить следующее.
Положенный в основу сюжета повести эпизод с освобождением председателем Одесской губчека героя повести Димы, оказавшегося причастным к одному из антисоветских заговоров, и расстрелом за это самого председателя губчека не соответствует действительности.
В описываемый период, а он обозначен исторически вполне определённо - осень 1920 года, председателем Одесской губчека был М.А. Дейч. [...] Возглавляя с лета 1920 г. Одесскую губчека, успешно боролся с белогвардейско-петлюровским подпольем и бандитизмом, за что в 1922 г. был награждён орденом Красного Знамени. Впоследствии работал на различных участках хозяйственного строительства, был делегатом ХVI съезда партии, на ХVII съезде партии избран в состав комиссии Советского контроля. В 1937 г. подвергся необоснованным репрессиям и впоследствии был реабилитирован.
[...]
Написанная с субъективистской, односторонней позиции, повесть в неверном свете представляет роль ВЧК как инструмента партии в борьбе против контрреволюции».
(РГАНИ, ф. 5, оп. 77, д. 1002. лл, 1-2.).