Крым. Третья волна террора
Взято у http://rys-arhipelag.ucoz.ru/publ/dmitrij_sokolov_krasnyj_terror_v_krymu_ot_klassovoj_mesti_k_sisteme_gosudarstvennogo_nasilija/29-1-0-5853
Дмитрий Соколов. Красный террор в Крыму: от «классовой мести» к системе государственного насилия
Торжество победителей
Оставив полуостров под натиском деникинских войск в июне 1919 г., красные вновь (на этот раз окончательно) заняли его осенью 1920 г. Ликвидировав последний оплот организованного сопротивления большевизму на Юге России, победители продолжили войну, теперь уже - с поверженным и безоружным врагом. Начатая ими кампания всеобщего истребления приобрела поистине апокалипсические масштабы, оставив далеко позади все прежние ужасы.
Никем не контролируемые массовые убийства военнослужащих Русской армии генерала Петра Врангеля, гражданских лиц начались ещё в момент отступления белых к крымским портам. Террор в это время осуществляли красные партизаны. Пленных белогвардейцев обезоруживали, раздевали, забирали всё ценное и расстреливали. Характерное описание одной такой расправы приводит в своих воспоминаниях красный партизан Г. Кулиш: «…Шоссейная дорога была не плохая, но грязная. По дороге и всё время встречаются белогвардейцы - солдаты и офицеры. Солдат, не желающих вступать в наши полки, раздевали до гола и босиком пускали по грязи; офицеры оставались лежащими на дожде в кювете; за счёт раздетых солдат одевали своих партизан… Наступал вечер; пехота въезжала в город Карасубазар (ныне-Белогорск - Д.С.) по кривым улицам, загромождённым трупами белогвардейцев. Подводы не объезжали свежие трупы юнкеров, разбросанные по улицам города, и кровь их смешалась с грязью, слегка прихваченная наступившим морозом. Работа Сычёва (один из партизан - Д.С.) и нашей кавалерии в городе была видна. Жители от ужаса и страха уличного боя наспех закрыли ставни и ворота".
Также Кулиш вспоминал, что только после захвата Карасубазара в ноябре 1920 г. было арестовано около ста «вредных советской власти элементов», большинство из которых тут же расстреляли. А в Феодосии в период безвластия всего за одну ночь расстреляли 600−700 человек[11]. При этом уничтожались не только офицеры, но и вообще все «подозрительные» из почти не оказывавших сопротивления повстанцам белых частей, которым «приказывали сдаваться». Всего, по оценке члена Крымревкома Юрия Гавена, в ноябре 1920 г. крымские партизаны расстреляли не менее 3 тыс. человек.
Свой вклад в стихийную фазу террора также внесли и наступающие красноармейские части, и действовавшие в союзе с ними отряды анархистов-махновцев. Немногочисленные дошедшие до нас свидетельства современников рисуют бесчинства победителей. Занимая какой-нибудь город, «освободители Крыма от Врангеля» тотчас предавались грабежу и насилию. Как и бойцы партизанских отрядов, солдаты регулярных красных частей совершали расправы над побеждёнными.
Так, в ночь с 16 на 17 ноября 1920 г. в Феодосии на железнодорожном вокзале были расстреляны не успевшие эвакуироваться раненые офицеры и солдаты 52-го пехотного Виленского полка 13-й пехотной дивизии Русской армии - всего около 100 человек[12].
После окончательного установления советской власти в Крыму насилие приняло упорядоченные и более жуткие формы. Тотальная «зачистка» полуострова от «вражеских элементов» стартовала 17 ноября 1920 г. Именно тогда был издан приказ Крымревкома № 4 об обязательной регистрации всех иностранно-подданных; лиц, «прибывших на территорию Крыма после ухода советской власти в июне 1919 года», офицеров, чиновников военного времени, солдат, работников гражданских учреждений. Не явившиеся рассматривались как «шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени".
Поначалу людей регистрировали и распускали по домам. Но вскоре всё изменилось. Спустя два-три дня после окончания первой регистрации была назначена новая. На этот раз ей подлежали уже не только военные и беженцы, но также буржуазия, священники, юристы и прочие непролетарии. Все военные, только что амнистированные, вновь были обязаны явиться на регистрацию, которая продолжалась несколько дней. Не явившиеся были арестованы, и затем сразу же после регистрации начались массовые расстрелы. Расправы происходили по всему Крыму. Особенно широкий размах развёрнутые репрессии приобрели в Феодосии, Ялте, Севастополе и Керчи, а также в Симферополе, откуда в связи с удалённостью от моря, выезд во время эвакуации оказался практически невозможным.
Задача «зачистить» полуостров от «буржуазии» была возложена на «чрезвычайные органы диктатуры пролетариата» - особые отделы, военные трибуналы, ЧК. Ещё до взятия полуострова была создана Крымская ударная группа, начальником которой был назначен заместитель начальника Особого отдела Южного и Юго-западного фронтов Ефим Евдокимов.
При Крымской ударной группе создавались чрезвычайные «тройки» особых отделов, наделённые правом вынесения смертных приговоров. Процедура ведения следствия была максимально упрощена. В подавляющем большинстве случаев людей не допрашивали. Приговоры выносились в отсутствие обвиняемых, на основании анкет, заполненных ими при регистрации. В графе «В чём обвиняется?» чекистские следователи, не сомневаясь, писали: «казак», «подпоручик», «чиновник военного времени», «штабс-капитан», «доброволец» и т. п. Этого было достаточно. Выслушав краткий доклад начальника Особого отдела, участники «тройки» подписывали заранее заготовленное постановление о расстреле и передавали его к исполнению. Однако и это подобие следствия чекисты сочли чересчур долгим. Не утруждая себя бюрократической волокитой, «вершители революционного правосудия» поступали просто. Составив список лиц, намеченных к истреблению, писали на нём резолюцию, единым росчерком пера решая судьбу десятков и сотен людей.
Практически сразу террор перекинулся на мирное население. Уничтожались дворяне, священники, врачи, медсёстры, учителя, инженеры, юристы, предприниматели, журналисты, студенты. По мнению поэта Максимилиана Волошина, из каждых трёх крымских интеллигентов погибло двое. Расстреливались также рабочие - те, во имя которых большевики делали революцию и проводили в жизнь свои декреты. Так, железнодорожников, ушедших из Курска вместе с отступающими частями Добровольческой армии и обосновавшихся в походном лагере неподалёку от Феодосии, в ночь с 19 на 20 ноября 1920 г. вывели вместе с семьями на мыс Св. Ильи и там расстреляли.По данным, приведённым историком Сергеем Мельгуновым, в Севастополе казнили около 500 портовых рабочих, обеспечивавших погрузку на корабли врангелевских войск.
Для массовых казней чекисты, как правило, избирали места на окраинах городов, удалённые от посторонних глаз. В Севастополе расстрелы происходили в районе Максимовой дачи (усадьбы севастопольского градоначальника Алексея Максимова), территории современного Херсонесского заповедника, городском, Английском и Французском кладбищах; в Феодосии - на мысе Св. Ильи, Карантине, Чумной и Лысой горах; в Симферополе - в усадьбе Крымтаева (ныне затоплена водами Симферопольского водохранилища), районе еврейского кладбища и за железнодорожным вокзалом; в Алупке - в районе т.н. «убитого места» - на опушке леса возле бассейна Шаан-Канского водопровода. Тела расстрелянных сбрасывали в этот бассейн, но не спешили предать останки земле: изголодавшиеся собаки терзали тела несчастных..
Наиболее известным местом расстрелов и одновременно одним из символов Крымской трагедии является бывшая усадьба ялтинского нотариуса Алексея Фролова-Багреева (расстрелянного здесь же вместе с супругой) - «Багреевка». Расположенное у подножия горы Ай-Петри, имение Фролова-Багреева стало единой братской могилой для сотен людей. Как и в окрестностях Алупки, трупы казнённых сваливали в парковый бассейн. Сотни тел вытеснили из него воду, а яму регулярно присыпали землёй. Однако дожди и грунтовые воды помешали чекистам надёжно сокрыть следы преступления. Окрашенная кровью вода просочилась сквозь почву и хлынула вниз, к дороге Ялта - Учан-Су. Чтобы предотвратить опасность эпидемии, в Багреевку пришлось везти подводы с хлоркой, которой стали засыпать и обеззараживать стоки.
Несмотря на то, что в ходе красного террора в Крыму в начале 1920-х гг. расстрел оставался наиболее часто практикуемым способом лишения жизни, вершители революционного правосудия не ограничивались им. Так, согласно сообщению берлинской газеты «Руль», основанном на показаниях очевидцев, помимо того, что партии приговорённых «в 200-300-500 человек расстреливались пачками из пулемётов», несчастные также «зверски умерщвлялись будёновцами, практиковавшимися в рубке На месте страшных расправ чекисты при свете факелов торопливо делили содранное со своих жертв обмундирование"[17]. Нередко убийствам предшествовали пытки. Известны также свидетельства о повешениях, закапывании в землю живьём, утоплении. Последнее применялось не только как способ умерщвления, но и как способ избавления от тел. Так, в одном из своих выпусков за 1992 г. газета «Слава Севастополя» опубликовала выдержку из письма, поступившего в редакцию от жительницы города И. Квятковской: «Мне 90 лет, - писала Квятковская, - я потомственная уроженка Севастополя (от прадеда, участника обороны Севастополя 1854−1855 гг.): сама очевидец всех этих событий. <…> Помню: как долго мертвецы всплывали к берегам бухты, как ещё долго севастопольцы не ловили и не ели рыбу". То же происходило в Керчи. Здесь партии смертников вывозили на баржах в море и топили. Это называлось «устроить десант на Кубань".
Террор в Крыму достиг своего апогея в период с конца ноября 1920 г. по март 1921 г., затем пошёл на спад. Точное количество жертв этой трагедии едва ли когда-нибудь будет известно. Называются разные цифры: 12, 20, 50, 70, 80, 120, 150 тыс. человек. Неоспоримо одно: по числу убийств и по степени жестокости и организованности крымский террор 1920−1921 гг. оставил далеко позади репрессии всех прежних режимов (включая «первый» и «второй» большевизм). Даже карательные акции коммунистов конца 1920-1930-х гг. на крымской земле имели, вероятно, меньший размах. Впереди многострадальную землю Тавриды ждало новое страшное бедствие - голод 1921−1923 гг.