"Je voulais vivre comme le temps"
Время изнашивает. Меняет не только форму, но и суть декорации. Поэзия из заклинания перерастает в искусство из искусства выливается в болтовню. Из взывания к Духу, трансформировалась в призывание к духу, и стала стенанием тела под тяжестью Духа.
Страшно и тошно наблюдать как придаётся себе значение каждым словом и делом человеческим, балансировать между жить и нежить. Кто-нибудь обязательно останется недоволен, потому что влюблён, потому что не прав, потому что готов, потому что один, потому что не врёт, потому что вперёд, потому что рассвет никогда не встречать не значит лишиться утра.
Объективное слово, свобода от слоя себя приводят поэзию к стадии выхода из круга литературы. Литература есть бумага с типографской краской. Поэзия есть чувство. С этим согласны многие (будем_те проще). Настоящие стихи всегда вызывают чувство и о них нечего сказать, они говорят за себя, потому о них не говорят или заводят беседу уже о личности самого поэта.
Сам поэт.
Сам поэт тоже меняется. Всегда оставаясь частью эстетической структуры общества, отражает речевую суть устремлений человека своего времени.
Был поэт - проводник, не имеющий подписи и лица, но лишь голос, не свой, а божественный голос, который, если вести логическую мысль по Ломоносову, не может позволить себе низкого штиля, потому он выдаёт символы чистого знания без пристрастия. А не изливается на внимающего потоком слов, порой даже никак между собой не скрепленных. Хах! - говорит современны поэт, - в этой не связи и есть сахар современной поэзии. Бессвязность удобная форма, как если бы говорил пьяный или дитя, шепот психа в одиночной палате. Злые жернова разговоров. Пушкин. Пушкин. Пастернак. Пушкин. Старо. Давно. "С корабля современности". "С корабля на бал". А новые новые имена - повсеместный бессвязный лепет нашего поэта, замкнувшегося в себе.
Стал поэт - замыкание, закручивающийся, кричащий: Ничто! Упершийся в тлен своего тела, который подступает горлом, разъедает связки, вызывает крик. Человек спустился из горнего мира в глубины подсознания. С одной стороны Фрейд с другой стороны Будда, повсюду христианские святыни и братские захоронения. Смешение языковых знаков, смещение пониманий, изменение точек зрения, непостоянство концентрации воздуха. Фукусима, Хиросима, киты-самоубийцы, сибирская язва. Машина-каток "увозящая со своим грохотом ваши разговоры". Само место пребывания Духа современного человека будто бы склоняет его искать нового и нового дерьма (nouveau et de nouveau la merde). Поэт приводит в стихи фальшь и манерность, потом уходит от метафоры, впадает в истерику, делает вид, что справился, надевает на стихи протез. И жутко и жутко и жутко. Страх - потерять, понять, возникнуть, обладать, отдавать, не спать, не протестовать, переходить дорогу на желтый, плевать на условия условности, создать стих из какой-нибудь простой фразы на заборе. Какие заборы - такие и стихи...
А всё-таки есть что-то в метафоре, в ритме, в этом укачивании, раскручивании колец памяти, введение в транс, возможность увидеть, как раздуваются тонкие ноздри у слушателя и глаза исходят светом, пусть это будет одно мгновение и не нужно даже его останавливать. Каждое мгновение прекрасного беспрерывно, каждое созвучие - настраивает радиоприемник памяти на затаившиеся обиды и не воплотившиеся мечты, прикрытые скатертью высшей идеи. Наступает уход. Раскол на любителей и не любителей силлабо-тоники. Как будто стихи перестают подчинятся своей природе, выходя за пределы рифм.
Но важно, что не в словах тут дело, а в том, что стихотворение всегда признание в любви. Стихотворение - я люблю тебя - новыми словами. Вопрос остаётся в том, кто именно примет это признание на свой счет. В любом случае у каждого есть такое право.
титры:
в роли стола - маленький круглый стол
в роли официанта - официант, который не слышит по-французски
в роли слов - кофе, разбавленный молоком
в роли ложек - ложки
в роли слёз - смешное рукопожатие
в роли людей - три вопроса
в сумке одного из вопросов -
кладбище живых поэтов.
Страшно и тошно наблюдать как придаётся себе значение каждым словом и делом человеческим, балансировать между жить и нежить. Кто-нибудь обязательно останется недоволен, потому что влюблён, потому что не прав, потому что готов, потому что один, потому что не врёт, потому что вперёд, потому что рассвет никогда не встречать не значит лишиться утра.
Объективное слово, свобода от слоя себя приводят поэзию к стадии выхода из круга литературы. Литература есть бумага с типографской краской. Поэзия есть чувство. С этим согласны многие (будем_те проще). Настоящие стихи всегда вызывают чувство и о них нечего сказать, они говорят за себя, потому о них не говорят или заводят беседу уже о личности самого поэта.
Сам поэт.
Сам поэт тоже меняется. Всегда оставаясь частью эстетической структуры общества, отражает речевую суть устремлений человека своего времени.
Был поэт - проводник, не имеющий подписи и лица, но лишь голос, не свой, а божественный голос, который, если вести логическую мысль по Ломоносову, не может позволить себе низкого штиля, потому он выдаёт символы чистого знания без пристрастия. А не изливается на внимающего потоком слов, порой даже никак между собой не скрепленных. Хах! - говорит современны поэт, - в этой не связи и есть сахар современной поэзии. Бессвязность удобная форма, как если бы говорил пьяный или дитя, шепот психа в одиночной палате. Злые жернова разговоров. Пушкин. Пушкин. Пастернак. Пушкин. Старо. Давно. "С корабля современности". "С корабля на бал". А новые новые имена - повсеместный бессвязный лепет нашего поэта, замкнувшегося в себе.
Стал поэт - замыкание, закручивающийся, кричащий: Ничто! Упершийся в тлен своего тела, который подступает горлом, разъедает связки, вызывает крик. Человек спустился из горнего мира в глубины подсознания. С одной стороны Фрейд с другой стороны Будда, повсюду христианские святыни и братские захоронения. Смешение языковых знаков, смещение пониманий, изменение точек зрения, непостоянство концентрации воздуха. Фукусима, Хиросима, киты-самоубийцы, сибирская язва. Машина-каток "увозящая со своим грохотом ваши разговоры". Само место пребывания Духа современного человека будто бы склоняет его искать нового и нового дерьма (nouveau et de nouveau la merde). Поэт приводит в стихи фальшь и манерность, потом уходит от метафоры, впадает в истерику, делает вид, что справился, надевает на стихи протез. И жутко и жутко и жутко. Страх - потерять, понять, возникнуть, обладать, отдавать, не спать, не протестовать, переходить дорогу на желтый, плевать на условия условности, создать стих из какой-нибудь простой фразы на заборе. Какие заборы - такие и стихи...
А всё-таки есть что-то в метафоре, в ритме, в этом укачивании, раскручивании колец памяти, введение в транс, возможность увидеть, как раздуваются тонкие ноздри у слушателя и глаза исходят светом, пусть это будет одно мгновение и не нужно даже его останавливать. Каждое мгновение прекрасного беспрерывно, каждое созвучие - настраивает радиоприемник памяти на затаившиеся обиды и не воплотившиеся мечты, прикрытые скатертью высшей идеи. Наступает уход. Раскол на любителей и не любителей силлабо-тоники. Как будто стихи перестают подчинятся своей природе, выходя за пределы рифм.
Но важно, что не в словах тут дело, а в том, что стихотворение всегда признание в любви. Стихотворение - я люблю тебя - новыми словами. Вопрос остаётся в том, кто именно примет это признание на свой счет. В любом случае у каждого есть такое право.
титры:
в роли стола - маленький круглый стол
в роли официанта - официант, который не слышит по-французски
в роли слов - кофе, разбавленный молоком
в роли ложек - ложки
в роли слёз - смешное рукопожатие
в роли людей - три вопроса
в сумке одного из вопросов -
кладбище живых поэтов.