Очерк в "Элитарке"
Не прошло у двух лет, как я приехала в Москву... И вот снова решила возродить старую добрую традицию. Ну ладно, пусть не традицию, а работу) Написалось мне вдруг. И теперь еще и "напечататлось" в Элитарной газете. Буквально позавчера. Я очень рада, что, спустя столько времени, снова начала хотеть что-то писать. И что кому-то это интересно, кто-то готов это печатать. ЗдОрово же.
Итак, прошу под кат за очерком. "Родина в иллюминаторе".
Родина в иллюминаторе
Так было всегда: всё зависело от одного предлога. Всего лишь «в» сменяется на «сверху». Всего лишь из участника ситуации ты становишься наблюдателем со стороны, и всё переворачивается с ног на голову. Родина - очень относительное понятие. Относительно твоего положения в пространстве: или ты «в», или «сверху». Забавно, но такая простая перемена мест, физика без лирики, что-то сразу перещелкивает в голове. Незамысловатая смена масштаба становится откровением. Удаляющийся от земли самолет - пророком и предсказателем грядущих изменений. Чем меньше становится Родина в иллюминаторе, тем увеличивается и ширится дыра в сердце, прожженная внезапным пониманием происходящего. А происходит банальное. Эмиграция.
Я не чувствовала себя полноценным эмигрантом. Это слово всегда ассоцировалось с потерянностью, обездоленностью, лишенностью чего-то очень важного, с ощущением себя не в своей тарелке, а в иных случаях даже человеком второго сорта. Эмигрант - это тот, кто уехал из дома. И в конечном счете, как это часто и бывает, стал человеком без определенного места жительства. «Со мной не так» - думала я. «Это не про меня» - убеждала сама себя. Когда человеку мало лет, и он не просто маленькая копия большого человека, а совсем другое, иначе мыслящее и воспринимающее мир существо, дитя, почти инопланетянин, то логика его взглядов тоже совсем инопланетная, совсем другая. Кажется, я еще смутно помню, как это было. Мир состоял только из того, что меня окружало. Не было особой разницы между тем, что существует для меня и тем, что существует вообще. Абсолютное торжество эгоистического мышления, просто потому, что по-другому пока не умеется. Не было никакой семьи, кроме родителей и брата, не было других детей, кроме одноклассников и еще парочки ребят из школы и двора, не существовали иные здания и улицы, кроме тех, по которым я шла домой и мимо которых мы ездили в цирк. И плюс ко всему этому была фантастическая гибкость, пластичность, умение адаптироваться к любой ситуации. Если дети во дворе говорили на русском языке и я их не совсем понимала - то мы объяснялись жестами и корчили друг другу рожицы. Так было даже интересней, ведь чтобы играть с кем-то, не обязательно с ним разговаривать. Если родители приводили меня в школу в первый класс, то это была просто комната, в которой собралось много незнакомых детей, с ними хотелось познакомиться и одновременно было страшно к ним подойти. Хотелось бы и было бы страшно в любом случае, и совсем не важно, первый это класс ереванской школы или московской. Всё многообразие явлений делилось на маленькое количество категорий, и мы тогда не умели отличать, что такое другая национальность, другая страна, другая культура, другой язык и другой менталитет. Детская склонность к наивным обобщениям и неумение видеть социальные границы спасало от больших потрясений. Может, дети и правы в своем нежелании делить людей по таким «взрослым» признакам, но этого мне не узнать. Потому что потом всё изменилось, и мы переехали в Армению.
Страна лучших воспоминаний из детства: каждое лето на школьные каникулы нас с братом отправляли в Армению. Одно лето, второе, третье - и Ереван стал городом вечного лета, свободы, родных людей, дымящегося кисловатого спаса и самых ярких событий. Город любимых бабушек и дедушек, братьев и сестер, тихого парка у бабушкиного дома, где мы катались на скрипящих советских каруселях и палками вылавливали из воды опавшие листья, город солнца и смеха. Очень быстро он стал своим, потому что на самом деле был таким всегда. Когда я задавалась вопросом, а есть ли у меня место, которое можно назвать «домом», то в ответ всегда вспоминалась небольшая дача в горах, построенная дедушкой, папой и дядей. Сколько бы мы не переезжали, как бы часто не меняли квартиры, дома, школы и дворы, дача была тем неизменным местом, куда я возвращалась каждое лето. Это был своеобразный якорь, редкий, неброский, практически единственный, но прочно приковывающий к земле и не дающий окончательно улететь в неизвестность и постоянную переменчивость. Что-то было, есть и будет всегда. И дача, на радость мне, до сих пор стоит на своем месте. К Родине не пришлось долго привыкать, и переезд прошел безболезненно. Резкое приближение и погружение в эту среду: мягкое, легкое, без излишней рефлексии, сопротивления и сожалений. И никаких наездов только летом и только в каникулы. Постоянное место, свое, обжитое и привычное. Столько лет на одном месте - роскошный подарок для человека, привыкшего кочевать на манер цыганского табора и привыкшего мигом сворачивать свои пожитки при первом же признаке скорого отправления. Жизнь кипела и била ключом. Школа, университет, чудесные друзья, поиски себя в творчестве, в других людях, в первой работе, успехах и неудачах. Да что уж там рассказывать, все знают, каково оно, это время. И уже не очень многие знают, каково бывает потом - когда снова пора. Пора уезжать.
У каждого есть своя, очень личная и очень болезненная история того, почему пришлось уехать. Да и важно ли это? Люди, которые решают уехать, сами прекрасно знают эти причины. И не всегда хочется их кому-то объяснять, потому что в процессе часто возникает ощущение, что ты оправдываешься. Открыто вроде бы никто не обвиняет, а ты всё равно оправдываешься. Объясняешься, смотришь в сторону, виновато потираешь переносицу, приводишь логические доводы, разводишь руками, доказываешь своё право на выбор и на собственную правду... Мне нужно было уезжать. От всего происходящего возникало то усиливающееся, то утихающее ощущение дежа-вю. Такое уже было. Было давно и почти невзаправду, но было ведь - и тому свидетельство, ни много ни мало, 9 лет жизни. Тогда, в сложные и темные годы после развала Советского Союза, родители собрались с силами и скромными накоплениями и решили - уезжаем. Теперь, в гораздо более благоприятное и спокойное время, я собралась с амбициями, желаниями, планами и целым чемоданом, забитым разношерстными причинами и поводами, и приняла такое же решение - уезжаю. Родина в иллюминаторе становилась меньше, дальше, нереальнее. Началось всё даже не там, а раньше. В аэропорту. В этом межвременном пространстве, в этой ничейной зоне, проходном месте, которое, как узкий мостик, соединяет страны, континенты, людей, жизни. И их же разъединяет. Никто не задерживается в аэропортах: люди спешат поскорее покинуть эту пограничную землю, безымяную страну печальных прощаний и радостных встреч, чтобы обрести хоть какую-то причастность: пусть даже причастность к праву ходить по чьей-то земле - своей ли, чужой ли. Невыносимей всего - по ничейной. И вот там, в этих больших безупречных залах, вдруг накатывает ощущение потерянности и это полное, не терпящее отговорок и хитрых отвлечений, осознание - пора прощаться. Конечно, тут же начинаешь успокаивать и подбадривать себя: ведь в любой момент можно вернуться, ведь там будет хорошо, нет, там будет лучше, впереди много интересного и увлекательного, столько планов, идей, надежд. Не помогает. Пора прощаться. Не хочется слишком драматизировать и без того напряженную ситуацию, растраивать провожающих родных, устраивать долгие, мучительные и слезливые прощания. Не хочется чувствовать то, от чего всё равно никак не убежать. Смотришь по сторонам, чтобы развеяться, зацепиться вниманием за что-то другое, мямлишь с глупой улыбкой невнятные слова и бодрящие обещания, обнимаешься с бабушкой и дедушкой и идешь к коридору, в который провожающим уже нельзя. Аэропорты делают людей непозволительно сентиментальными. И когда самолет набирает скорость и легонько отрывается от земли, в мыслях крутится это назойливое «до свидания, до свидания...»
Родина в иллюминаторе удаляется, как будто это она улетает от тебя, а не наоборот. Здания становятся игрушечными, дороги превращаются в тонкие полосы, разрезающие ландшафт, людей уже не различить. Теряются детали и подробности, сглаживаемые расстоянием, а позже - и временем. Видны только самые общие контуры, формы, фигуры: разноцветные квадраты полей и пашен, шероховатая, фактурная зелень лесов, неровные зеркала рек и озер, и горы, горы, горы. Горы еще долго будут видны, даже когда всё остальное размажется и сольется, подчиняясь нехитрым законам оптики. Совсем скоро именно гор вдруг станет так не хватать: глаза устанут от бескрайности и бесхитростной простоты равнины, которая вся перед тобой, вся на ладони, и тогда будешь искать и тосковать по крутым склонам, смелым изломам и линиям, нагретым камням и огромным массивам, которые корнями вырастают из земли и вершинами тянутся к небу. Со временем станешь чуть более сентиментальной, чем позволяла себе раньше. От пафосных слов и речей про Родину и патриотизм не будет так уж коробить, и даже больше: от самых прочувствованных и искренних из них вдруг и у тебя защемит в сердце старая-старая тоска. «Что это со мной?» - будешь удивляться ты, когда вдруг станет нестерпимо радостно от армянской мелодии, услышанной из окна проезжающей мимо машины, а бутылки коньяка «Арарат» в соседнем супермаркете заставят остановиться и внимательно читать надписи на этикетке. Абрикосы и гранаты на рынке у метро, концертные афиши со знакомыми именами и фамилиями на «-ян», красно-сине-оранжевый флаг, мелькнувший на чьей-то футболке: все эти узнаваемые символы, клише и банальности вдруг резко приобретут ценность и значимость.
Ты видела всё это и раньше, но совсем в другом масштабе: раньше ты была «в», а сейчас - «сверху». И вдруг оказалось, что всё зависело от одного предлога.
Итак, прошу под кат за очерком. "Родина в иллюминаторе".
Родина в иллюминаторе
Так было всегда: всё зависело от одного предлога. Всего лишь «в» сменяется на «сверху». Всего лишь из участника ситуации ты становишься наблюдателем со стороны, и всё переворачивается с ног на голову. Родина - очень относительное понятие. Относительно твоего положения в пространстве: или ты «в», или «сверху». Забавно, но такая простая перемена мест, физика без лирики, что-то сразу перещелкивает в голове. Незамысловатая смена масштаба становится откровением. Удаляющийся от земли самолет - пророком и предсказателем грядущих изменений. Чем меньше становится Родина в иллюминаторе, тем увеличивается и ширится дыра в сердце, прожженная внезапным пониманием происходящего. А происходит банальное. Эмиграция.
Я не чувствовала себя полноценным эмигрантом. Это слово всегда ассоцировалось с потерянностью, обездоленностью, лишенностью чего-то очень важного, с ощущением себя не в своей тарелке, а в иных случаях даже человеком второго сорта. Эмигрант - это тот, кто уехал из дома. И в конечном счете, как это часто и бывает, стал человеком без определенного места жительства. «Со мной не так» - думала я. «Это не про меня» - убеждала сама себя. Когда человеку мало лет, и он не просто маленькая копия большого человека, а совсем другое, иначе мыслящее и воспринимающее мир существо, дитя, почти инопланетянин, то логика его взглядов тоже совсем инопланетная, совсем другая. Кажется, я еще смутно помню, как это было. Мир состоял только из того, что меня окружало. Не было особой разницы между тем, что существует для меня и тем, что существует вообще. Абсолютное торжество эгоистического мышления, просто потому, что по-другому пока не умеется. Не было никакой семьи, кроме родителей и брата, не было других детей, кроме одноклассников и еще парочки ребят из школы и двора, не существовали иные здания и улицы, кроме тех, по которым я шла домой и мимо которых мы ездили в цирк. И плюс ко всему этому была фантастическая гибкость, пластичность, умение адаптироваться к любой ситуации. Если дети во дворе говорили на русском языке и я их не совсем понимала - то мы объяснялись жестами и корчили друг другу рожицы. Так было даже интересней, ведь чтобы играть с кем-то, не обязательно с ним разговаривать. Если родители приводили меня в школу в первый класс, то это была просто комната, в которой собралось много незнакомых детей, с ними хотелось познакомиться и одновременно было страшно к ним подойти. Хотелось бы и было бы страшно в любом случае, и совсем не важно, первый это класс ереванской школы или московской. Всё многообразие явлений делилось на маленькое количество категорий, и мы тогда не умели отличать, что такое другая национальность, другая страна, другая культура, другой язык и другой менталитет. Детская склонность к наивным обобщениям и неумение видеть социальные границы спасало от больших потрясений. Может, дети и правы в своем нежелании делить людей по таким «взрослым» признакам, но этого мне не узнать. Потому что потом всё изменилось, и мы переехали в Армению.
Страна лучших воспоминаний из детства: каждое лето на школьные каникулы нас с братом отправляли в Армению. Одно лето, второе, третье - и Ереван стал городом вечного лета, свободы, родных людей, дымящегося кисловатого спаса и самых ярких событий. Город любимых бабушек и дедушек, братьев и сестер, тихого парка у бабушкиного дома, где мы катались на скрипящих советских каруселях и палками вылавливали из воды опавшие листья, город солнца и смеха. Очень быстро он стал своим, потому что на самом деле был таким всегда. Когда я задавалась вопросом, а есть ли у меня место, которое можно назвать «домом», то в ответ всегда вспоминалась небольшая дача в горах, построенная дедушкой, папой и дядей. Сколько бы мы не переезжали, как бы часто не меняли квартиры, дома, школы и дворы, дача была тем неизменным местом, куда я возвращалась каждое лето. Это был своеобразный якорь, редкий, неброский, практически единственный, но прочно приковывающий к земле и не дающий окончательно улететь в неизвестность и постоянную переменчивость. Что-то было, есть и будет всегда. И дача, на радость мне, до сих пор стоит на своем месте. К Родине не пришлось долго привыкать, и переезд прошел безболезненно. Резкое приближение и погружение в эту среду: мягкое, легкое, без излишней рефлексии, сопротивления и сожалений. И никаких наездов только летом и только в каникулы. Постоянное место, свое, обжитое и привычное. Столько лет на одном месте - роскошный подарок для человека, привыкшего кочевать на манер цыганского табора и привыкшего мигом сворачивать свои пожитки при первом же признаке скорого отправления. Жизнь кипела и била ключом. Школа, университет, чудесные друзья, поиски себя в творчестве, в других людях, в первой работе, успехах и неудачах. Да что уж там рассказывать, все знают, каково оно, это время. И уже не очень многие знают, каково бывает потом - когда снова пора. Пора уезжать.
У каждого есть своя, очень личная и очень болезненная история того, почему пришлось уехать. Да и важно ли это? Люди, которые решают уехать, сами прекрасно знают эти причины. И не всегда хочется их кому-то объяснять, потому что в процессе часто возникает ощущение, что ты оправдываешься. Открыто вроде бы никто не обвиняет, а ты всё равно оправдываешься. Объясняешься, смотришь в сторону, виновато потираешь переносицу, приводишь логические доводы, разводишь руками, доказываешь своё право на выбор и на собственную правду... Мне нужно было уезжать. От всего происходящего возникало то усиливающееся, то утихающее ощущение дежа-вю. Такое уже было. Было давно и почти невзаправду, но было ведь - и тому свидетельство, ни много ни мало, 9 лет жизни. Тогда, в сложные и темные годы после развала Советского Союза, родители собрались с силами и скромными накоплениями и решили - уезжаем. Теперь, в гораздо более благоприятное и спокойное время, я собралась с амбициями, желаниями, планами и целым чемоданом, забитым разношерстными причинами и поводами, и приняла такое же решение - уезжаю. Родина в иллюминаторе становилась меньше, дальше, нереальнее. Началось всё даже не там, а раньше. В аэропорту. В этом межвременном пространстве, в этой ничейной зоне, проходном месте, которое, как узкий мостик, соединяет страны, континенты, людей, жизни. И их же разъединяет. Никто не задерживается в аэропортах: люди спешат поскорее покинуть эту пограничную землю, безымяную страну печальных прощаний и радостных встреч, чтобы обрести хоть какую-то причастность: пусть даже причастность к праву ходить по чьей-то земле - своей ли, чужой ли. Невыносимей всего - по ничейной. И вот там, в этих больших безупречных залах, вдруг накатывает ощущение потерянности и это полное, не терпящее отговорок и хитрых отвлечений, осознание - пора прощаться. Конечно, тут же начинаешь успокаивать и подбадривать себя: ведь в любой момент можно вернуться, ведь там будет хорошо, нет, там будет лучше, впереди много интересного и увлекательного, столько планов, идей, надежд. Не помогает. Пора прощаться. Не хочется слишком драматизировать и без того напряженную ситуацию, растраивать провожающих родных, устраивать долгие, мучительные и слезливые прощания. Не хочется чувствовать то, от чего всё равно никак не убежать. Смотришь по сторонам, чтобы развеяться, зацепиться вниманием за что-то другое, мямлишь с глупой улыбкой невнятные слова и бодрящие обещания, обнимаешься с бабушкой и дедушкой и идешь к коридору, в который провожающим уже нельзя. Аэропорты делают людей непозволительно сентиментальными. И когда самолет набирает скорость и легонько отрывается от земли, в мыслях крутится это назойливое «до свидания, до свидания...»
Родина в иллюминаторе удаляется, как будто это она улетает от тебя, а не наоборот. Здания становятся игрушечными, дороги превращаются в тонкие полосы, разрезающие ландшафт, людей уже не различить. Теряются детали и подробности, сглаживаемые расстоянием, а позже - и временем. Видны только самые общие контуры, формы, фигуры: разноцветные квадраты полей и пашен, шероховатая, фактурная зелень лесов, неровные зеркала рек и озер, и горы, горы, горы. Горы еще долго будут видны, даже когда всё остальное размажется и сольется, подчиняясь нехитрым законам оптики. Совсем скоро именно гор вдруг станет так не хватать: глаза устанут от бескрайности и бесхитростной простоты равнины, которая вся перед тобой, вся на ладони, и тогда будешь искать и тосковать по крутым склонам, смелым изломам и линиям, нагретым камням и огромным массивам, которые корнями вырастают из земли и вершинами тянутся к небу. Со временем станешь чуть более сентиментальной, чем позволяла себе раньше. От пафосных слов и речей про Родину и патриотизм не будет так уж коробить, и даже больше: от самых прочувствованных и искренних из них вдруг и у тебя защемит в сердце старая-старая тоска. «Что это со мной?» - будешь удивляться ты, когда вдруг станет нестерпимо радостно от армянской мелодии, услышанной из окна проезжающей мимо машины, а бутылки коньяка «Арарат» в соседнем супермаркете заставят остановиться и внимательно читать надписи на этикетке. Абрикосы и гранаты на рынке у метро, концертные афиши со знакомыми именами и фамилиями на «-ян», красно-сине-оранжевый флаг, мелькнувший на чьей-то футболке: все эти узнаваемые символы, клише и банальности вдруг резко приобретут ценность и значимость.
Ты видела всё это и раньше, но совсем в другом масштабе: раньше ты была «в», а сейчас - «сверху». И вдруг оказалось, что всё зависело от одного предлога.