Мой топ-10 лучших фильмов 2024 года
1. «Субстанция» / The Substance Корали Фаржа (Канн)
Закамуфлированное даже не под боди-хоррор, а под пародию на него исследование сермяжной сути испепеляющей зависимости - тщеславного духа от нахождения в прекрасном теле; Корали Фаржа сильно бы удивилась, если бы узнала, что то же поле совсем недавно вспахивал - и вообще не думая про Кроненберга или Клузо - малоизвестный в мире режиссер Сергей Лобан, в чьем умеренно культовом фильме «Пыль» тучный интровертный ботаник в процессе участия в научном эксперименте проходил через такой опыт «осверхчеловечивания», что становился просто одержимым желанием его рецидива. Конечно, и в своем нынешнем возрсте Деми Мур очень мила и даже близко не стоит к тому, чтобы олицетворять собой высший ужас перед тем, что может сделать с человеком старость, но Корали Фаржа нашла выдающийся козырь для реализации своей затеи: Маргарет Куолли в текущий исторический момент и в масштабах всего человечества настолько аболютистски прекрасна, что обречена выглядеть в чьих угодно глазах «лучшей версией себя».
2. «Мой Марчелло» / Marcello Mio Кристоф Оноре (Канн)
Кьяра Мастроянни, объективно будучи конгениальной своим родителям, всю свою актерскую карьеру регулярно сталкивалась с игнорированием своей индивидуальности и натыкалась на просьбы «выдать» то побольше Марчелло, то побольше Катрин, и в итоге получалось так, словно у нее в «боекомплекте» есть как бы две равновелико лучшие версии, но нет ее собственной. Кристоф Оноре соблазнил Кьяру поучаствовать в своего рода шарже на это ее проклятие, - Кьяра уже на старте фильма на очередное пожелание сыграть «как отец» раздражается настолько, что решает уподобиться своему отцу не только на съемочной площадке, а в целом в жизни, и принимается терроризировать всех вокруг тем, что предъявляет себя миру максимально точной инкарнацией своего знаменитого прародителя. В этот фарс вовлекается огромное количество как реальных, так и «подсадных» фигурантов «ближнего круга» знаменитой семьи (которая по-настоящему никогда не была семьей), в том смысле, что пусть все знаменитости играют в псевдодоке Оноре самих себя, но при этом некоторые принимают в свои биографии и фантастическую фактологию, однако главное достоинство этого эксперимента в том, что комедийность Marcello Mio в один момент отходит на второй план перед особого рода чувственностью, когда это становится похожим на фильм «Джейн глазами Шарлотты», в котором дочь в общении с матерью вычленяла лучшие черты характера своего «неоднозначного» отца; тот фильм снимала сама Шарлотта Генсбур, а здесь Кьярой все-таки руководит Оноре, но в сцене, в которой Кьяра и Катрин Денев лежат на полу в квартире, в которой прошло раннее детство Кьяры, и - по существу - вызывают дух Марчелло Мастроянни, история кажется транслируемой Кьярой Мастроянни «от первого лица», без чьих-либо направляющих воздействий.
3. «Империя» / L'empire Бруно Дюмон (Берлин)
Фабрис Лукини в «Мой Марчелло» не только выступает главным суппортером Кьяры Мастроянни в ее перевоплощенческой авантюре, но и «проходит» как первый муж Катрин Денев, каковым он, разумеется, никогда не был; в «Империи» Бруно Дюмона он занят - ни много ни мало - в роли Вельзевула, повелителя Империи нулей, вступившей в смертельную схватку с Орденом Рыцарей Света, главный фронт сражений в которой пришелся на бедную рыбацкую деревню на севере Франции. В «Империи» Дюмон сводит воедино два кинематографических языка, на которых он привык обращаться к современникам, основной, касающийся как раз сельского быта суровых обитателей Flandre française, на чьей фактуре он и вырастил прославившие его на весь мир грандиозные экзситенциальные драмы, и своего рода побочный, тяготеющей к традиции европейского театра абсурда, главным упражнением Дюмона в котором можно засчитать Ma Loute (фактура там была та же, рыбацкая деревня, но «профили» персонажей были для нее очень уж нетипичны); Лукини, конечно, выступает тут послом второго, а привычные для Дюмона нанятые на главные роли мрачные крестьяне отвечают за «базу», но никаких шероховатостей после слияния одного с другим не остается, - получается грандиозный в своей парадоксальности «мрачный карнавал». Конечно, это фантазия о современном Апокалипсисе, и кому-то может показаться не совсем уместным так уж игриво высказываться на эту тему в условиях, когда скорый Армагеддон в материальной жизни кажется даже не только возможным, но и отчасти уже наступившим, плюс не совсем политкорректной может смотреться и практически равнозначная аморальность и глупость противоборствующих лагерей «зла» и «добра», но, пожалуй, Дюмона в действительности больше интересует не геополитика, а «маленький человек», в сосредоточенности на следовании привычной рутине не замечающий не только пылающей земли под ногами, но и порабощения своих тел инвазивными сознаниями.
4. «Виды доброты» / Kinds of Kindness Йоргос Лантимос (Канн)
В «Империи» рыцари и нули сражаются за протекторат над растущим в проблемной деревенской семье малышом по имени Фредди, в котором одними силами различается что-то вроде нового Христа, а другими - соответственно, Люцифера; в третьей из трех образовывающих «Виды доброты» Йоргоса Лантимоса новелл последователи причудливого религиозного течения ищут среди современников по довольно фантастическим признакам единственно верного кандидата на позицию своего духовного лидера, - в общем, идет поиск сверхчеловека и надо ли удивляться, что он и тут находится во плоти Маргарет Куолли! Йоргос Лантимос - куда более очевидный, чем Дюмон, если не последователь, то почитатель открытий Беккета или Ионеско, однако и в случае Kinds of Kindness можно говорить, что автор немного подталкивает друг к другу две свои несколько разные фильмпорожденческие стратегии. Иными словами, Лантимос опять работает со звездами глобальной киноиндустрии, но в смысле градуса абсурдизма тяготеет к показателям своих снятых на родном языке фильмов, прежде всего «Клыка»; правда, питающая «центральные конфликты» тема остается все той же самой больше всего Лантимосом возлюбленной - определим ее для удобства как «механизмы психологического насилия для манипулирования чужой волей». Три новеллы, три уровня - «работа», «семья», «секта». Признавая сохранение Лантимосом себя в отличной творческой форме, параллельно все-таки хочется с изрядным удовлетворением заметить, что мощь сольного выступления Куолли такова, что пусть не измельчивает, но слегка оттеняет общий замысел.
5. «Нужды путешественника» A Traveler's Needs / 여행자의 필요 Хон Сан Су (Берлин)
Персонаж Уиллиама Дефо в первой новелле Kinds of Kindness составляет подробные планы действий для находящихся от него в психологической и субординационной зависимости лиц; «в миниатюре» чем-то подобным занимается героиня Изабель Юппер в «Нуждах путешественника» Хон Сан Су, однако она - тоже на специальных карточках - составляет очень властные и девиантные предписания не в плане того, как людям нужно жить и что делать, а в отношении семантических направлений, в которых те расширят свой французский словарный запас. Юппер стала в этот раз у Хон Сан Су «зеленым человечком»: слегка невменяемой иностранкой, взявшейся в Корее словно ниоткуда, и каждый раз пропадающей то же словно в никуда, когда она прощается с местными жителями после устроенного для них очередного урока французского по «авторской» методике, - на Юппер всегда зеленая кофточка, и она за считанные секунды после слов прощания растворяется в зелени любого парка. Обучение оказывается «двусторонним шоссе», то есть в формате чего-то вроде межкультурного диалога у эксцентричной француженки пробуждают интерес к корейской поэзии, особенно - к написанным некоторыми корейцами в японском плену поэмах, и все это происходит внутри тоже поэмы - кинематографической, сочиненной о современном призраке.
6. «У ручья» / By the Stream / 수유천 Хон Сан Су (Локарно)
Героиня Юппер шокирует своих учеников признанием в том, что пристрастилась в Корее выпивать по две бутылки макколли в день; такой же объем привычен и для заочной героини другого фильма Хон Сан Су этого года, «У ручья»; снова ставшая музой режиссера красавица Ким Мин Хи в «У ручья» - преподавательница в высшем колледже дизайна и искусств, на патронируемом ею потоке на драматических занятиях случился скандал, студент старших курсов замутил романы сразу с несколькими младшекурсницами, игравшими в этюде, который он ставил, срочно потребовалась замена отстраненному ловеласу, и Ким Мин Хи просит помощи у своего дяди, еще недавно очень популярного в Корее актера, но тоже из-за какого-то неясного скандала столкнувшегося с «отменой», и уехавшего из Сеула в провинцию, где он теперь держит книжный магазин. Дядя приезжает и помогает, при этом видно, что он очень привязан к племяннице, но также проясняется, что общение было затруднено из-за его ссоры с родившей эту племянницу сестрой, очень конфликтной в нетрезвом состоянии, а 1-2 бутылки макколли в день - это как раз ее норма. Дядя и племянница тоже обожают квасить, но, напившись, уходят в меланхолию, а не в агрессию; так и должно быть у Хон Сан Су, но, как ни в каком другом его фильме, в «У ручья» отводится немало место для презентации феминистского мироощущения. Героиня Ким Мин Хи не сильна в идеологии, но явно крайне рассержена на легкомысленного любвеобильного студента, который на самом деле, судя по всему, вовсе не подонок, и даже сватается к последней студентке, с которой переспал, решив, что наконец нашел «ту самую»; ко всему прочему, Ким Мин Хи очень любит и своего дядю, и заведующую кафедрой, на которой работает, но когда между дядей и заведующей возникает крайне глубокая симпатия и они даже перестают скрывать возникшую связь, Ким Мин Хи ощущает себя глубоко уязвленной. Эта злость, правда, смягчается, когда дядя сообщает, что он тут вовсе не изменяет своей жене, потому что он с ней уже год как развелся; тем не менее, впервые у Хон Сан Су можно увидеть женщину, для которой очень важно отстаивать позиции своей «гендерной расы» на межгендерном фронте. Кому-то нравится кусать Хон Сан Су за то, что он, мол, десятилетиями снимает один и тот же фильм, но одновременно можно было бы тогда и признавать, что он все это время никогда не упускает из виду ничего значительного.
7. «Умирание» / Dying / Sterben Маттиас Гласнер (Берлин)
Попробовать не пить хотя бы раз в день - такова настойчивая просьба стоматолога к ставшей его возлюбленной новой ассистентке в его кабинете в новом фильме Маттиаса Гласнера «Умирание», но любовь на то и любовь, чтобы потакать желаниям того, кого любишь, и если такая жертва воздержания со стороны любимого человека невозможна, проще даже не стерпеть ежедневное предавание его любимой привычке, а разделить ее с ним, - тем более, что это так приятно! Собственно, и настоящая страсть в паре возникает тогда, когда врач и сестра продолжают один из рабочих дней барной попойкой, и в тяжелом алкоделириуме сестра удаляет врачу с помощью кухонных принадлежностей - прямо в подсобке бара - зуб. Тем временем брат (уже не в медицинском, а в родственном смысле) ассистентки вовлечен в причудливые отношения другого рода: его бывшая возлюбленная, с которой он давно расстался, вдруг беременеет, и хотя отец будущего ребенка вовсе не «соскакивает», подобающее ситуации доверие у будущей матери есть только к своему бывшему парню, и поэтому рожать она отправляется именно с ним, в результате чего он начинает в итоге испытывать к практически им «принятому» младенцу отцовские чувства и претендовать на участие в его воспитании. В отличие от алкоголички-ассистентки, ее брат не только не маргинален, но и прекрасно социализирован, будучи модным дирижером с ангажментом в Берлинской филармонии, но и его жизнь под влиянием обстоятельственной суеты смотрится идущей «в разнос». У брата и сестры есть родители в «родительском доме», отец под тяжелым гнетом Альцгеймера, мать - с тяжелой патологией в почках; правда, экскрементность их быта экспонируется скорее с комической, чем с трагической отделкой. Удивительным делом то, что поначалу казалось умеренной уморительности набором упражнений в «комедии положений», постепенно превращается в грандиозный семейный эпос, по причине чего очень густая проекция, прочерченная в эндшпиле от «Фанни и Александра», оказывается вовсе не вульгарной и грубой, а удивительно уместной и не только дефинирующей имевшиеся у автора при создании фильма амбиции, но и верифцирующей то, что они успешно подтверждены.
8. «Поминки» / The Weeping Walk / Waarom Wettelen Дмитрий Верхюльст (Гент)
В «Умирании» у «семьи» дважды возникает повод собраться на кладбище для отправления усопших в последний путь; Waarom Wettelen Дмитрия Верхюльста стартует с такой церемонии, - перед опусканием гроба с телом свежепреставившейся матери семейства в могилу естественный в таких случаях ход событий возмущает запыхавшийся нотариус с последней редакцией завещания покойницы: оказывается, она повелела предать ее земле в деревне Веттелен, о которой не только никто не слышал из ее родственников, но и которую не находят гугл-карты, однако путь куда обещает показать водитель катафалка, обладающий уникальным знанием насчет Веттелена благодаря своему предшествующему профессиональному опыту в таксопарке. Не с самым большим энтузиазмом, но «родные и близкие» решают исполнить своенравную «последнюю волю», и начинают похоронное шествие к сюрреальной цели под сопровождение абсурдистских коммуникаций, в рамках которых из незримых шкафов сыпятся уже метафорические скелеты, - семейные тайны ломятся на поверхность, и этому удивительно смешному зрелищу, по сути, можно предъявить только одну претензию, - оно до такой степени - и отнюдь не только за счет фактора нидерландской речи - похоже на Вармердама, что проще простого представляется вот прямо вармердамовым фильмом, но при этом самого лучшего из возможных для соответствующего языка качества, удивляться чему, однако, не приходится, потому что дебютант-режиссер Верхюльст является очень востребованным в современности бельгийским романистом и драматургом. Как ученые-билоги радуются каждому обнаружению в дикой природе особи оказавшегося под угрозой вымирания вида, также надлежит весит себя и киноведам в случаях, когда ценная, но словно растворяющаяся в мире кинотрадиция вдруг где-то дает о себе знать в изящном и жизнеспособном состоянии.
9. «Рита» / Rita Пас Вега (Локарно)
Согласно закону Одзу, любой хороший фильм должен быть посвящен теме распада семьи, но последний совсем не обязательно должен в виде конечной цели устремляться к похоронам; достаточно вполне будет и развода. Свой дебютный фильм в уходящем году сняла и прославленная испанская актриса Пас Вега, и, как часто бывает в таких случаях, свой стартовый опыт вырастила из автобиографических мотивов, сосредоточившись на реконструкции своего детства, точнее - на одном лете, в которое вся Испания наблюдала, как национальная футбольная сборная продиралась в финал Евро-1984, и в котором дома у рассказчицы уровень семейного насилия достиг такого накала, что ее мать вступила на нелегкий судебный путь борьбы за расторжение брака, на тот момент совершенно в Испании неосвоенный и в сторонних даже женских глазах выглядевший предосудительным. Феминистофобам, вероятно, представленная в «Рите» картина мира покажется и мотивированной «актуальной агендой», и избыточно упрощенной, потому что и абьюзерство отца, и мученичество матери изрядно - прямо до выморочности - гипертрофированны, но в действительности это вовсе не неумелая примитивность, а тонкая настройка «детской оптики», - уже был повод сегодня вспомнить «Фанни и Александра», и теперь можно заодно и признать, что эффективно применять технику рассказа «взрослой истории» глазами ребенка можно и используя малые формы. У «Риты» есть что-то общее с «Ромой» Куарона, но если там была мегаломанская галлюцинация на тему детства, то в «Рите» она скорее минималистичная, но это идет ей как раз в доходную, а не расходную статью.
10. «Рифеншталь» / Riefenstahl Андрес Файель (Венеция)
Героиня «Риты» как раз в режиме галлюцинации вспоминает, как ее отец научил плавать ее младшего брата, просто швырнув его однажды жарким днем в открытый городской бассейн; Лени Рифеншталь, если верить ее мемуарам, сама пережила такую жуткую психотравму, когда ее отец однажды с такими же целями отправил ее в воду не с бортика, а из лодки, и не в бассейн, а в озеро. Несмотря на то, что из собранных в новый фильм-коллаж о Рифеншталь материалов неизвестных ранее пленок вошло не так уже много, менее пятой части от общего количества, эта новая компановка хорошо известного старого, проложенного в некоторых местах не то чтобы уж чем-то скандально новым, производит довольно сильное впечатление; возможно, уплотнение при монтажах и является в определенной мере подтасовочной мерой, но воистину завораживает наблюдение в течение полутора с лишним часов за тем, как Рифеншталь шипит разъяренным ужом на сковородке, открещиваясь от обвинений в «осознанности» своего сотрудничества с третьим рейхом, выставляя себя не соучастницей преступлений режима, а его жертвой, прибегая как раз к аргументу, упирающемуся в беззащитность женщины в мире, выстроенном безжалостными мужчинами, - все корили Рифеншталь за то обожание, которые демонстрировали в ее отношении ключевые фигуры нацистского государства, а она настаивала, что в действительности все они - во главе, правда, не с Гитлером, а все же с Геббельсом - все время заманивали ее в ловушки в расчете жестоко изнасиловать. Смешно наблюдать за тем, как почти 90-летняя и уже практически невменяемая Рифеншталь требует выставить свет на съемках интервью так, чтобы он не подчеркивал ее морщины: как тут не вспомнить про недоброе свидетельство Эрве Гибера относительно Лоллобриджиды, рассчитывавшей, с его точки зрения, с помощью косметички решить проблему, масштаб которой заставил бы капитулировать бригаду реставраторов. Так или иначе, в 2024 году это кино резонирует не только с далеким прошлым, но и с - хочется верить - совсем недалеким будущем: в культурной обслуге путинизма, несомненно, нет художников рифеншталевого масштаба, но все из этого народца, кто будет пытаться себя выгородить после стреноживания гаденыша, уже сейчас могли бы стараться исследовать возможности, которые может дать им рифеншталевая «линия защиты».