Надежда оказалась потомком именно уфимских Аничковых
Когда честь дороже богатства
Вот уже почти двадцать лет одной из моих любимых, или, как раньше говорили, настольных книг остается издание «С.Т. Аксаков. Семья и окружение» Г.Ф. и З.И. Гудковых. Это краеведческие очерки о представителях уфимских дворянских родов, так или иначе связанных с Аксаковыми. Рассказывается там и о Сергее Ивановиче Аничкове, оказавшем чуть ли не самое большое влияние на духовное развитие маленького Сережи Аксакова.
«Против нашего дома жил в собственном же доме С.И. Аничков, старый, богатый холостяк, слывший очень умным и даже ученым человеком; это мнение поддерживалось тем, что он был когда-то послан депутатом от Оренбургского края в известную комиссию, собранную Екатериною Второй для рассмотрения существующих законов… Старый депутат, будучи просвещеннее других, естественно был покровителем всякой любознательности, - пишет Сергей Тимофеевич в «Детских годах Багрова-внука». - Аничков, расспросив хорошенько, что я читал, как понимаю прочитанное и что помню, остался очень доволен; велел подать связку книг и подарил мне… о счастье! «Детское чтение для сердца и разума», изданное безденежно при «Московских ведомостях» Н.И. Новиковым».
Кстати, в «Семейной хронике», описывая жизнь Софьи Николавны (так названа здесь будущая Сережина маменька Мария Николаевна) до замужества, Аксаков упоминает о ее переписке с другом Н.И. Новикова А.Ф. Аничковым, с которым она заочно познакомилась через двоюродного его брата, находившегося в Уфе. Скорее всего, речь как раз идет о С.И. Аничкове.
Род Аничковых - один из древних. Его родоначальником был золотоордынский царевич Берка, в начале XIV века выехавший на службу к Ивану Даниловичу Калите и при святом крещении названный Аникием, отчего потомки его стали писаться Аничковыми. Женат был Аникий на дочери Святослава Мудрого. Столбовые дворяне Аничковы из поколения в поколение служили России, их девиз - «Верность земле и преданиям». В Башкирию попали в середине XVI века, гордились, что служат «по Московскому списку и в думных дворянах», тем самым подчеркивая свое превосходство над «худородными», например, Каловскими, тоже осевшими в Уфе. Уфимская ветвь оказалась на редкость плодовитой, она, по словам Гудковых, «дала десятки своих обедневших представителей, большинство из которых ничем не были примечательны». Вероятно, краеведы, говоря о непримечательности, имели в виду, что Аничковы со временем сошли с общественно-политической сцены края и превратились в мирных обывателей.
В 2007-м в нескольких номерах нашего журнала была напечатана документальная повесть «Способен и достоин» о нашем славном земляке, всемирно известном ученом-геологе Александре Заварицком. Написали мы ее в соавторстве с внуком академика Сашей Заварицким. Той же осенью Сашу пригласили на Аксаковский праздник. Он приехал в Уфу не один, а с дочерью - Аленой Аничковой, носящей, как выяснилось, фамилию матери, известного петербургского художника Надежды Аничковой. Надежда оказалась потомком именно уфимских Аничковых. Алена, молодая, обаятельная, с живым умом и с каким-то очень знакомым - конечно, уфимским - восприятием жизни, вызывала чувство радостного изумления: ведь в этой женщине соединилась кровь двух знаменитых родов - Заварицких и Аничковых. Заварицкие, правда, появились в Башкирии уже в XIX веке.
Нынешним летом у меня гостил двадцатилетний студент Санкт-Петербургской консерватории Коля Аничков, сын Алены. Сюда завернул по дороге из Перми, где участвовал в Фестивале этнической музыки. Выйдя июльским утром на балкон, я увидела высокого, тонкого юношу в круглой шапочке (в таких обычно любят выступать музыканты, мода на них пошла откуда-то с Ямайки) с завороженным выражением лица. Казалось, сам уфимский воздух, несмотря на застывшую жару, действовал на него опьяняюще. Об Уфе - малой родине своих предков - он был наслышан с детства, и вот наконец увидел ее воочию. И когда душными вечерами Коля купался в обмелевшей Белой, он то и дело оглядывался на высокий берег, туда, где четыре столетия тому назад возвышалась Уфимская крепость. Возможно, он пытался представить, какими увидел впервые эти места его пращур Федор Аничков - лидер первых уфимских дворян.
В мастерской художника Коле показали курай. Он бережно взял его в руки, осмотрел со всех сторон и заиграл. Думаю, он далеко не первый Аничков, освоивший древний музыкальный инструмент.
«Аничковы настолько укоренились в Башкирии, что в период Петровских реформ шли на контакт с восставшими башкирами и помогали составлять им челобитные на имя царя, - говорит доктор исторических наук Булат Азнабаев.
44-летний профессор кафедры историографии и источниковедения Башгосуниверситета является одним из исследователей российского дворянства. - Это были люди чести, имевшие по любому поводу собственное мнение. Первые Аничковы были сосланы из Нижнего Новгорода при Иване Грозном за какое-то непослушание. Я нашел массу документов, подтверждающих их принципиальность и другие высокие моральные качества.
Тема дворянства привлекла меня прежде всего своей этической стороной. Понятие чести у дворян было глубоко семейным, а не политическим или общественным. Никак нельзя было совершать бесчестные поступки, иначе позор переходил на твоих детей. Это заставляло порой идти даже на смерть. Служили за совесть, а не за деньги на протяжении нескольких поколений. Служили - ничего не нажили, как те же Аничковы. К слову, уфимские дворяне были очень бедными. Недавно на одной из научных конференций мой однокашник по аспирантуре МГУ, доктор наук из Липецка Николай Петрухинцев выступил с сообщением о смоленской шляхте. (В середине XVII века сотни семей смоленских шляхтичей были присланы в Башкирию в «почетную ссылку» для защиты юго-восточных границ. - Авт.). Так вот, моего коллегу тоже поразила нищета уфимских дворян. О чем это говорит? О том, что государственную службу они несли на равных, ответственность ложилась на всех в одинаковой степени, никто никого не покрывал, никто не пользовался «административным ресурсом». Если кто-то и искал доходную службу, то это быстро пресекалось. Ценности у них были другие, отношение к людям, жизни и смерти тоже.
Мне было необыкновенно интересно проследить историю какого-нибудь рода, увидеть, как развивалась семья. Историки обычно изучают выдающиеся события, массовые явления - революции, восстания, войны, великие битвы, имеют дело с большими группами людей. На мой взгляд, повседневность, история отдельно взятой фамилии более притягательны.
В XVI-XVII веках в Башкирии проживало 20 дворянских родов, всего человек сто. Обитали они в основном в своих поместьях, в Уфу являлись лишь на смотры. Живя в деревне и невольно общаясь с местным населением, хорошо узнали их обычаи, восточные, тюркские традиции. Просматривая документы той эпохи, я обратил внимание, что уфимские дворяне знали по несколько языков, владели башкирским, татарским, казахским, калмыцким. В XVIII веке их использовали как дипломатов и толмачей во время военных походов и посольств, особенно в Казахстане».
Башкирский фронтир
Вот такими были русские служилые люди, прибывшие в Уфу с военной миссией. Жили они до возвышения Екатериной Великой дворянского статуса, то есть до расширения привилегий, осознания исключительности и избранности своего сословия и пробуждения барской спеси. А пока старались понять и творчески освоить иную культуру, изучали чужой уклад жизни и обычаи. И это желание понять вклад того или иного народа в развитие человечества было свойственно и более поздним, лучшим представителям русского дворянства. Помню, об этом высказывался первооткрыватель рисунков в пещере Шульган-таш Александр Владимирович Рюмин, тоже, кстати, потомок дворян, долго живший в середине прошлого века в башкирской деревне Иргизлы Бурзянского района (см. очерк «Красное и черное», журнал «Уфа», январь 2007 года).
Дворянство стало предметом специального изучения в конце XVIII века. Много воды утекло с тех пор. При Советской власти истории как таковой не было, точнее она была идеологизирована. То, что происходит сейчас в исторической науке, некоторые называют «настоящей революцией», другие «временем заготовок и сумбура». За двадцать лет после начала перестройки появилось множество концепций по каждому вопросу. Говорят, синхронизация методов мировой науки и российской может превратить историю субъективную в объективную, настоящую.
За это время в России выросло новое поколение ученых-историков с собственным видением событий давно ушедших веков, с незамутненным догмами взглядом на прошлое. В Уфе это Михаил Роднов, Алексей Кортунов, Рамиль Рахимов, Юлдаш Юсупов, Азат Бердин и, конечно, Булат Азнабаев, считающийся в среде единомышленников блестящим аналитиком. Родился он и вырос в Уфе, учился в 21-й школе, затем на истфаке БГУ. Будучи третьекурсником, увлекся историей города, тут и рукой подать до служилых людей. Потом была аспирантура МГУ, защита кандидатской по истории дворянства, затем - докторантура. Докторскую диссертацию он посвятил проблемам интеграции Башкирии в административную структуру Российского государства. Прежде всего Азнабаев решил выяснить: почему при присоединении Башкирии к России была необходима добровольность, разве нельзя было завоевать башкирский край насильно, как, например, Казанское ханство?
Башкирия всегда была terra incognita, Солярисом, непознанной планетой, населенной полукочевым народом, который жил - не горевал, обладал множеством полезных навыков, ведя свое сложное, разветвленное хозяйство. Зимой охотился, причем весьма искусно, весной что-то сеял, летом пускался в кочевье по выверенным веками маршрутам, бортничал, ловил рыбу, отправлялся за солью на Илек, чем-то приторговывал. Когда грозила опасность, легкие на подъем башкиры тут же исчезали, словно их и не было. Еще теплятся угли в потухшем очаге, а они уже где-то далеко, по дороге к казахам или на Кавказ. Сегодня здесь, а завтра там. Вот этого как раз и боялась московская власть: когда население подвижно, есть угроза, что оно уйдет и примкнет к врагам, как это уже случилось с ногайцами, убежавшими в Крым.
Монголы не посмели оккупировать «непонятную страну». По историческим документам и шежере, власть Чингиз-хана была принята добровольно. Здесь не было монгольской администрации, власть башкирских вождей была незыблема. Подтверждение этому можно найти в прочитанном Азнабаевым народном произведении XVI-XVII веков «Дефтер-и Чингизнаме» (родословная Чингиз-хана), обнаруженном в собрании башкирского просветителя Гарифуллы Киикова. Башкирским вождям так же, как и русским князьям (например, Александру Невскому), удалось договориться о сохранении власти на своих территориях. За время монгольского ига многие тюркские народы - булгары, кипчаки, торки - утратили свое имя, о них мы знаем лишь из художественной литературы, и это результат военного завоевания. Башкиры же сумели сохранить свое имя, возможно, монголы знали об их воинственности, о том, что «лук и стрелы употребляют они с особливым удивительным искусством». Много мороки связываться с таким народом, пусть живут себе, как хотят, лишь бы дань платили да воинов поставляли.
По такому же принципу складывались поначалу отношения с правительством Ивана Грозного, проявившим политическую дальновидность. После первых же встреч с башкирскими вождями Москва отказалась от методов военного давления. «Это объяснялось не столько признанием военной мощи степной конницы, сколько пониманием специфики подданства кочевых народов, - читаю в азнабаевской монографии. - В 50-70-е годы XVI века в Поволжье и на Южном Урале русские служилые люди стали непосредственными очевидцами массового исхода в Крым и казахские степи ногаев и части башкир. В Москве понимали, что удержать кочевников на определенном пространстве только с помощью военной силы невозможно. При этом главная опасность откочевки заключалась не в том, что государство теряло плательщиков ясака. Уход кочевников усиливал военные позиции самого принципиального противника России XVI века - Крымского ханства… Главной целью правительства в Башкирии было не получение новых доходов и не поиск новой «землицы», а обеспечение безопасности своей юго-восточной границы. Башкирские кочевые общины брали на себя организацию пограничной стражи… территория Уфимского уезда должна была стать своего рода буферной зоной (или, как сейчас принято говорить, фронтиром. - Авт.), с минимальным присутствием российской администрации и вооруженных сил… При отсутствии значительных военных сил от уфимских властей требовалось умение быстро и безошибочно оценивать политическую ситуацию в крае… Привлечение на сторону России новых подданных было крайне сложной задачей, поскольку в каждом конкретном случае приходилось учитывать мнение других вотчинников. Наказ уфимскому воеводе Ф.И. Сомову 1664 года предписывал уфимской администрации вступать в переговоры о подданстве с калмыками и ногаями, только «переговорив о том уфимских башкирцев».
Непростое время выбрал темой своих исследований молодой ученый, но как раз в нем, по словам Азнабаева, кроется разгадка нашей исторической судьбы. Ученый не рассматривает башкирское общество XVI-XVIII веков как классовое, антагонистическое, феодальное. «В конце XVIII века башкиры были признаны как казачье сословие, - говорит Булат Ахмерович, - именно в силу того, что единственным методом управления у них была военная система».
Эта концепция не устраивает многочисленных оппонентов Азнабаева, но наука на то и наука - каждый вправе отстаивать свою точку зрения.
История публичных людей
Осенью 1970-го, будучи начинающим корреспондентом молодежной газеты, я была командирована в Бирск. Старинный городок утопал в золоте и багрянце садов. Местный комсомольский деятель показал дореволюционный деревянный дом на улице Крупской, на втором этаже которого в 1954 году завершила свою горькую, трагическую жизнь «первая талантливая романистка из женщин Советского Востока», башкирская писательница Хадия Давлетшина. Соседка с первого этажа, назвавшаяся тетей Пашей, не поленилась подняться со мной в комнату, где Хадия, согретая любовью и заботой своего второго мужа Зайнуллы Сафина, заканчивала знаменитый роман «Иргиз». Первые главы она написала еще в 30-х, живя в Уфе. Первый ее супруг, писатель и общественный деятель, нарком просвещения БАССР Губай Давлетшин был расстрелян в 38-м, Хадию арестовали, год продержали в Уфимском женском изоляторе, затем дали пять лет лагерей в Мордовии. Вернувшись, она работала ночным сторожем, сперва в Уфе, на сельскохозяйственной опытной станции, затем в Бирске, в пединституте. Свою главную книгу писала на крошечных листках бумаги. Она привыкла так делать в студенческие годы, теперь же в случае чего их можно было еще и быстро спрятать, ведь ей запретили заниматься литературной деятельностью. Когда-то такими же листочками была усыпана квартира в Уфе, это хорошо запомнил ее родственник, тоже уроженец деревни Хасаново Самарской губернии Фатхи Асадуллин, который в 30-х учился в Башкирском пединституте и жил у Давлетшиных. После их ареста он бросил учебу и уехал в Челябинскую область, к аргаяшским башкирам. Стал учительствовать, встретил там Калямшу Камалову из Туктубаево, которая стала его женой и родила ему сына и девять дочерей. Флюра была третьей. Она любила учиться. Сначала окончила педучилище в Троицке, потом поступила на филфак Башгоспединститута. Девушка занималась в ансамбле танца. Старшекурсник Ахмер Азнабаев впервые увидел ее, когда она выступала в каком-то концерте. Поборов застенчивость, подошел познакомиться, она покраснела. Может, то был зов древней крови? Он из башкир-табынцев, когда-то попавших в Зауралье и близлежащие районы Башкирии по Яику. Эта дорога была для них привычной издревле: табынские племена, кочевавшие между Волгой и Уралом, уходили на летние кочевья в верховья Яика, Иртыша и Тобола. Она - из племени катайцев, выходцев из государства караханидов в казахстанском Семиречье, разгромленного Чингиз-ханом. Катайцы, табынцы и другие пришлые народы породнились с местными родоплеменными группами, так и появились знаменитые аргаяшские башкиры. О судьбе их подробно написано в книге Дамира Валеева. Зауральские башкиры долго не хотели входить в состав Московского государства. Валеев нашел документ, из которого стало известно, что полторы тысячи башкир Терсятской волости были абсолютно независимы от какой-либо власти и не платили ясак даже в 60-е годы XVII века. Так что предки Азнабаева и по отцу, и по матери оказались самыми свободолюбивыми и упрямыми. Правда, Азнабаевы не относили себя к аргаяшцам. Ахмер Мухаметдинович родился в Учалинском районе.
После окончания института он учительствовал в Белорецке, в двух шагах от родной деревни, затем поступил в аспирантуру, где учился у выдающегося языковеда Джалиля Киекбаева. После защиты кандидатской стал председателем месткома БГУ. Вот здесь и заприметили умного, энергичного, принципиального Ахмера Азнабаева высокопоставленные партийные товарищи. Забрали его в 1972 году в обком партии в отдел науки и образования, работал инструктором, потом завотделом. Когда в 1988-м лишился этой должности, не растерялся, пошел преподавать в пединститут «простым доцентом». Сегодня Ахмер Мухаметдинович - профессор Башгоспедуниверситета.
Флюра Фатхиевна много лет проработала в журнале «Учитель Башкирии». Из журналистики ушла в 40 лет, когда дети - старшая дочь Гузель, Булат и младшая Гульдар - подросли. Написала 15 учебников «Русский язык в национальной школе». Защитила кандидатскую, была ведущим научным сотрудником, потом директором филиала Московского института национальных школ, который в конце 90-х прекратил свое существование. Флюра Фатхиевна перешла в институт развития образования. В 2006-м перенесла инсульт, благодаря заботе близких смогла восстановиться, написала еще два учебника.
«История моих родителей - это история двух ярких личностей, людей с активной жизненной позицией, - говорит Булат Ахмерович, - они искренне верили в светлое будущее. Теперь жизнь другая, и я вижу, она их удручает, в чем-то разочаровывает. И в то же время они пытаются ее понять: что-то принять, что-то отвергнуть. Порой им нелегко. Они привыкли к публичности, широкому общению.
Я-то совсем другой, из тех, кого называют «кабинетными учеными».
***
Узнав о потомках уфимских Аничковых, живущих в Питере, Азнабаев составил для них расширенную родословную. Нечто подобное, я знаю, есть и у Надежды. Интересно будет сравнить. Надеюсь, в скором времени они обязательно встретятся. Пусть это произойдет на Аничковом мосту, воздвигнутом через Фонтанку в начале XVIII века «под главным наблюдением» полковника Аничкова, одного из первых строителей северной столицы. Надежду часто можно застать на мосту с этюдником. Здесь же уфимско-петербургские Аничковы привыкли назначать свидания.
Рашида Краснова
https://journal-ufa.ru/index.php?num=108&id=2008&ysclid=lz8b6wnryr145039616
Вот уже почти двадцать лет одной из моих любимых, или, как раньше говорили, настольных книг остается издание «С.Т. Аксаков. Семья и окружение» Г.Ф. и З.И. Гудковых. Это краеведческие очерки о представителях уфимских дворянских родов, так или иначе связанных с Аксаковыми. Рассказывается там и о Сергее Ивановиче Аничкове, оказавшем чуть ли не самое большое влияние на духовное развитие маленького Сережи Аксакова.
«Против нашего дома жил в собственном же доме С.И. Аничков, старый, богатый холостяк, слывший очень умным и даже ученым человеком; это мнение поддерживалось тем, что он был когда-то послан депутатом от Оренбургского края в известную комиссию, собранную Екатериною Второй для рассмотрения существующих законов… Старый депутат, будучи просвещеннее других, естественно был покровителем всякой любознательности, - пишет Сергей Тимофеевич в «Детских годах Багрова-внука». - Аничков, расспросив хорошенько, что я читал, как понимаю прочитанное и что помню, остался очень доволен; велел подать связку книг и подарил мне… о счастье! «Детское чтение для сердца и разума», изданное безденежно при «Московских ведомостях» Н.И. Новиковым».
Кстати, в «Семейной хронике», описывая жизнь Софьи Николавны (так названа здесь будущая Сережина маменька Мария Николаевна) до замужества, Аксаков упоминает о ее переписке с другом Н.И. Новикова А.Ф. Аничковым, с которым она заочно познакомилась через двоюродного его брата, находившегося в Уфе. Скорее всего, речь как раз идет о С.И. Аничкове.
Род Аничковых - один из древних. Его родоначальником был золотоордынский царевич Берка, в начале XIV века выехавший на службу к Ивану Даниловичу Калите и при святом крещении названный Аникием, отчего потомки его стали писаться Аничковыми. Женат был Аникий на дочери Святослава Мудрого. Столбовые дворяне Аничковы из поколения в поколение служили России, их девиз - «Верность земле и преданиям». В Башкирию попали в середине XVI века, гордились, что служат «по Московскому списку и в думных дворянах», тем самым подчеркивая свое превосходство над «худородными», например, Каловскими, тоже осевшими в Уфе. Уфимская ветвь оказалась на редкость плодовитой, она, по словам Гудковых, «дала десятки своих обедневших представителей, большинство из которых ничем не были примечательны». Вероятно, краеведы, говоря о непримечательности, имели в виду, что Аничковы со временем сошли с общественно-политической сцены края и превратились в мирных обывателей.
В 2007-м в нескольких номерах нашего журнала была напечатана документальная повесть «Способен и достоин» о нашем славном земляке, всемирно известном ученом-геологе Александре Заварицком. Написали мы ее в соавторстве с внуком академика Сашей Заварицким. Той же осенью Сашу пригласили на Аксаковский праздник. Он приехал в Уфу не один, а с дочерью - Аленой Аничковой, носящей, как выяснилось, фамилию матери, известного петербургского художника Надежды Аничковой. Надежда оказалась потомком именно уфимских Аничковых. Алена, молодая, обаятельная, с живым умом и с каким-то очень знакомым - конечно, уфимским - восприятием жизни, вызывала чувство радостного изумления: ведь в этой женщине соединилась кровь двух знаменитых родов - Заварицких и Аничковых. Заварицкие, правда, появились в Башкирии уже в XIX веке.
Нынешним летом у меня гостил двадцатилетний студент Санкт-Петербургской консерватории Коля Аничков, сын Алены. Сюда завернул по дороге из Перми, где участвовал в Фестивале этнической музыки. Выйдя июльским утром на балкон, я увидела высокого, тонкого юношу в круглой шапочке (в таких обычно любят выступать музыканты, мода на них пошла откуда-то с Ямайки) с завороженным выражением лица. Казалось, сам уфимский воздух, несмотря на застывшую жару, действовал на него опьяняюще. Об Уфе - малой родине своих предков - он был наслышан с детства, и вот наконец увидел ее воочию. И когда душными вечерами Коля купался в обмелевшей Белой, он то и дело оглядывался на высокий берег, туда, где четыре столетия тому назад возвышалась Уфимская крепость. Возможно, он пытался представить, какими увидел впервые эти места его пращур Федор Аничков - лидер первых уфимских дворян.
В мастерской художника Коле показали курай. Он бережно взял его в руки, осмотрел со всех сторон и заиграл. Думаю, он далеко не первый Аничков, освоивший древний музыкальный инструмент.
«Аничковы настолько укоренились в Башкирии, что в период Петровских реформ шли на контакт с восставшими башкирами и помогали составлять им челобитные на имя царя, - говорит доктор исторических наук Булат Азнабаев.
44-летний профессор кафедры историографии и источниковедения Башгосуниверситета является одним из исследователей российского дворянства. - Это были люди чести, имевшие по любому поводу собственное мнение. Первые Аничковы были сосланы из Нижнего Новгорода при Иване Грозном за какое-то непослушание. Я нашел массу документов, подтверждающих их принципиальность и другие высокие моральные качества.
Тема дворянства привлекла меня прежде всего своей этической стороной. Понятие чести у дворян было глубоко семейным, а не политическим или общественным. Никак нельзя было совершать бесчестные поступки, иначе позор переходил на твоих детей. Это заставляло порой идти даже на смерть. Служили за совесть, а не за деньги на протяжении нескольких поколений. Служили - ничего не нажили, как те же Аничковы. К слову, уфимские дворяне были очень бедными. Недавно на одной из научных конференций мой однокашник по аспирантуре МГУ, доктор наук из Липецка Николай Петрухинцев выступил с сообщением о смоленской шляхте. (В середине XVII века сотни семей смоленских шляхтичей были присланы в Башкирию в «почетную ссылку» для защиты юго-восточных границ. - Авт.). Так вот, моего коллегу тоже поразила нищета уфимских дворян. О чем это говорит? О том, что государственную службу они несли на равных, ответственность ложилась на всех в одинаковой степени, никто никого не покрывал, никто не пользовался «административным ресурсом». Если кто-то и искал доходную службу, то это быстро пресекалось. Ценности у них были другие, отношение к людям, жизни и смерти тоже.
Мне было необыкновенно интересно проследить историю какого-нибудь рода, увидеть, как развивалась семья. Историки обычно изучают выдающиеся события, массовые явления - революции, восстания, войны, великие битвы, имеют дело с большими группами людей. На мой взгляд, повседневность, история отдельно взятой фамилии более притягательны.
В XVI-XVII веках в Башкирии проживало 20 дворянских родов, всего человек сто. Обитали они в основном в своих поместьях, в Уфу являлись лишь на смотры. Живя в деревне и невольно общаясь с местным населением, хорошо узнали их обычаи, восточные, тюркские традиции. Просматривая документы той эпохи, я обратил внимание, что уфимские дворяне знали по несколько языков, владели башкирским, татарским, казахским, калмыцким. В XVIII веке их использовали как дипломатов и толмачей во время военных походов и посольств, особенно в Казахстане».
Башкирский фронтир
Вот такими были русские служилые люди, прибывшие в Уфу с военной миссией. Жили они до возвышения Екатериной Великой дворянского статуса, то есть до расширения привилегий, осознания исключительности и избранности своего сословия и пробуждения барской спеси. А пока старались понять и творчески освоить иную культуру, изучали чужой уклад жизни и обычаи. И это желание понять вклад того или иного народа в развитие человечества было свойственно и более поздним, лучшим представителям русского дворянства. Помню, об этом высказывался первооткрыватель рисунков в пещере Шульган-таш Александр Владимирович Рюмин, тоже, кстати, потомок дворян, долго живший в середине прошлого века в башкирской деревне Иргизлы Бурзянского района (см. очерк «Красное и черное», журнал «Уфа», январь 2007 года).
Дворянство стало предметом специального изучения в конце XVIII века. Много воды утекло с тех пор. При Советской власти истории как таковой не было, точнее она была идеологизирована. То, что происходит сейчас в исторической науке, некоторые называют «настоящей революцией», другие «временем заготовок и сумбура». За двадцать лет после начала перестройки появилось множество концепций по каждому вопросу. Говорят, синхронизация методов мировой науки и российской может превратить историю субъективную в объективную, настоящую.
За это время в России выросло новое поколение ученых-историков с собственным видением событий давно ушедших веков, с незамутненным догмами взглядом на прошлое. В Уфе это Михаил Роднов, Алексей Кортунов, Рамиль Рахимов, Юлдаш Юсупов, Азат Бердин и, конечно, Булат Азнабаев, считающийся в среде единомышленников блестящим аналитиком. Родился он и вырос в Уфе, учился в 21-й школе, затем на истфаке БГУ. Будучи третьекурсником, увлекся историей города, тут и рукой подать до служилых людей. Потом была аспирантура МГУ, защита кандидатской по истории дворянства, затем - докторантура. Докторскую диссертацию он посвятил проблемам интеграции Башкирии в административную структуру Российского государства. Прежде всего Азнабаев решил выяснить: почему при присоединении Башкирии к России была необходима добровольность, разве нельзя было завоевать башкирский край насильно, как, например, Казанское ханство?
Башкирия всегда была terra incognita, Солярисом, непознанной планетой, населенной полукочевым народом, который жил - не горевал, обладал множеством полезных навыков, ведя свое сложное, разветвленное хозяйство. Зимой охотился, причем весьма искусно, весной что-то сеял, летом пускался в кочевье по выверенным веками маршрутам, бортничал, ловил рыбу, отправлялся за солью на Илек, чем-то приторговывал. Когда грозила опасность, легкие на подъем башкиры тут же исчезали, словно их и не было. Еще теплятся угли в потухшем очаге, а они уже где-то далеко, по дороге к казахам или на Кавказ. Сегодня здесь, а завтра там. Вот этого как раз и боялась московская власть: когда население подвижно, есть угроза, что оно уйдет и примкнет к врагам, как это уже случилось с ногайцами, убежавшими в Крым.
Монголы не посмели оккупировать «непонятную страну». По историческим документам и шежере, власть Чингиз-хана была принята добровольно. Здесь не было монгольской администрации, власть башкирских вождей была незыблема. Подтверждение этому можно найти в прочитанном Азнабаевым народном произведении XVI-XVII веков «Дефтер-и Чингизнаме» (родословная Чингиз-хана), обнаруженном в собрании башкирского просветителя Гарифуллы Киикова. Башкирским вождям так же, как и русским князьям (например, Александру Невскому), удалось договориться о сохранении власти на своих территориях. За время монгольского ига многие тюркские народы - булгары, кипчаки, торки - утратили свое имя, о них мы знаем лишь из художественной литературы, и это результат военного завоевания. Башкиры же сумели сохранить свое имя, возможно, монголы знали об их воинственности, о том, что «лук и стрелы употребляют они с особливым удивительным искусством». Много мороки связываться с таким народом, пусть живут себе, как хотят, лишь бы дань платили да воинов поставляли.
По такому же принципу складывались поначалу отношения с правительством Ивана Грозного, проявившим политическую дальновидность. После первых же встреч с башкирскими вождями Москва отказалась от методов военного давления. «Это объяснялось не столько признанием военной мощи степной конницы, сколько пониманием специфики подданства кочевых народов, - читаю в азнабаевской монографии. - В 50-70-е годы XVI века в Поволжье и на Южном Урале русские служилые люди стали непосредственными очевидцами массового исхода в Крым и казахские степи ногаев и части башкир. В Москве понимали, что удержать кочевников на определенном пространстве только с помощью военной силы невозможно. При этом главная опасность откочевки заключалась не в том, что государство теряло плательщиков ясака. Уход кочевников усиливал военные позиции самого принципиального противника России XVI века - Крымского ханства… Главной целью правительства в Башкирии было не получение новых доходов и не поиск новой «землицы», а обеспечение безопасности своей юго-восточной границы. Башкирские кочевые общины брали на себя организацию пограничной стражи… территория Уфимского уезда должна была стать своего рода буферной зоной (или, как сейчас принято говорить, фронтиром. - Авт.), с минимальным присутствием российской администрации и вооруженных сил… При отсутствии значительных военных сил от уфимских властей требовалось умение быстро и безошибочно оценивать политическую ситуацию в крае… Привлечение на сторону России новых подданных было крайне сложной задачей, поскольку в каждом конкретном случае приходилось учитывать мнение других вотчинников. Наказ уфимскому воеводе Ф.И. Сомову 1664 года предписывал уфимской администрации вступать в переговоры о подданстве с калмыками и ногаями, только «переговорив о том уфимских башкирцев».
Непростое время выбрал темой своих исследований молодой ученый, но как раз в нем, по словам Азнабаева, кроется разгадка нашей исторической судьбы. Ученый не рассматривает башкирское общество XVI-XVIII веков как классовое, антагонистическое, феодальное. «В конце XVIII века башкиры были признаны как казачье сословие, - говорит Булат Ахмерович, - именно в силу того, что единственным методом управления у них была военная система».
Эта концепция не устраивает многочисленных оппонентов Азнабаева, но наука на то и наука - каждый вправе отстаивать свою точку зрения.
История публичных людей
Осенью 1970-го, будучи начинающим корреспондентом молодежной газеты, я была командирована в Бирск. Старинный городок утопал в золоте и багрянце садов. Местный комсомольский деятель показал дореволюционный деревянный дом на улице Крупской, на втором этаже которого в 1954 году завершила свою горькую, трагическую жизнь «первая талантливая романистка из женщин Советского Востока», башкирская писательница Хадия Давлетшина. Соседка с первого этажа, назвавшаяся тетей Пашей, не поленилась подняться со мной в комнату, где Хадия, согретая любовью и заботой своего второго мужа Зайнуллы Сафина, заканчивала знаменитый роман «Иргиз». Первые главы она написала еще в 30-х, живя в Уфе. Первый ее супруг, писатель и общественный деятель, нарком просвещения БАССР Губай Давлетшин был расстрелян в 38-м, Хадию арестовали, год продержали в Уфимском женском изоляторе, затем дали пять лет лагерей в Мордовии. Вернувшись, она работала ночным сторожем, сперва в Уфе, на сельскохозяйственной опытной станции, затем в Бирске, в пединституте. Свою главную книгу писала на крошечных листках бумаги. Она привыкла так делать в студенческие годы, теперь же в случае чего их можно было еще и быстро спрятать, ведь ей запретили заниматься литературной деятельностью. Когда-то такими же листочками была усыпана квартира в Уфе, это хорошо запомнил ее родственник, тоже уроженец деревни Хасаново Самарской губернии Фатхи Асадуллин, который в 30-х учился в Башкирском пединституте и жил у Давлетшиных. После их ареста он бросил учебу и уехал в Челябинскую область, к аргаяшским башкирам. Стал учительствовать, встретил там Калямшу Камалову из Туктубаево, которая стала его женой и родила ему сына и девять дочерей. Флюра была третьей. Она любила учиться. Сначала окончила педучилище в Троицке, потом поступила на филфак Башгоспединститута. Девушка занималась в ансамбле танца. Старшекурсник Ахмер Азнабаев впервые увидел ее, когда она выступала в каком-то концерте. Поборов застенчивость, подошел познакомиться, она покраснела. Может, то был зов древней крови? Он из башкир-табынцев, когда-то попавших в Зауралье и близлежащие районы Башкирии по Яику. Эта дорога была для них привычной издревле: табынские племена, кочевавшие между Волгой и Уралом, уходили на летние кочевья в верховья Яика, Иртыша и Тобола. Она - из племени катайцев, выходцев из государства караханидов в казахстанском Семиречье, разгромленного Чингиз-ханом. Катайцы, табынцы и другие пришлые народы породнились с местными родоплеменными группами, так и появились знаменитые аргаяшские башкиры. О судьбе их подробно написано в книге Дамира Валеева. Зауральские башкиры долго не хотели входить в состав Московского государства. Валеев нашел документ, из которого стало известно, что полторы тысячи башкир Терсятской волости были абсолютно независимы от какой-либо власти и не платили ясак даже в 60-е годы XVII века. Так что предки Азнабаева и по отцу, и по матери оказались самыми свободолюбивыми и упрямыми. Правда, Азнабаевы не относили себя к аргаяшцам. Ахмер Мухаметдинович родился в Учалинском районе.
После окончания института он учительствовал в Белорецке, в двух шагах от родной деревни, затем поступил в аспирантуру, где учился у выдающегося языковеда Джалиля Киекбаева. После защиты кандидатской стал председателем месткома БГУ. Вот здесь и заприметили умного, энергичного, принципиального Ахмера Азнабаева высокопоставленные партийные товарищи. Забрали его в 1972 году в обком партии в отдел науки и образования, работал инструктором, потом завотделом. Когда в 1988-м лишился этой должности, не растерялся, пошел преподавать в пединститут «простым доцентом». Сегодня Ахмер Мухаметдинович - профессор Башгоспедуниверситета.
Флюра Фатхиевна много лет проработала в журнале «Учитель Башкирии». Из журналистики ушла в 40 лет, когда дети - старшая дочь Гузель, Булат и младшая Гульдар - подросли. Написала 15 учебников «Русский язык в национальной школе». Защитила кандидатскую, была ведущим научным сотрудником, потом директором филиала Московского института национальных школ, который в конце 90-х прекратил свое существование. Флюра Фатхиевна перешла в институт развития образования. В 2006-м перенесла инсульт, благодаря заботе близких смогла восстановиться, написала еще два учебника.
«История моих родителей - это история двух ярких личностей, людей с активной жизненной позицией, - говорит Булат Ахмерович, - они искренне верили в светлое будущее. Теперь жизнь другая, и я вижу, она их удручает, в чем-то разочаровывает. И в то же время они пытаются ее понять: что-то принять, что-то отвергнуть. Порой им нелегко. Они привыкли к публичности, широкому общению.
Я-то совсем другой, из тех, кого называют «кабинетными учеными».
***
Узнав о потомках уфимских Аничковых, живущих в Питере, Азнабаев составил для них расширенную родословную. Нечто подобное, я знаю, есть и у Надежды. Интересно будет сравнить. Надеюсь, в скором времени они обязательно встретятся. Пусть это произойдет на Аничковом мосту, воздвигнутом через Фонтанку в начале XVIII века «под главным наблюдением» полковника Аничкова, одного из первых строителей северной столицы. Надежду часто можно застать на мосту с этюдником. Здесь же уфимско-петербургские Аничковы привыкли назначать свидания.
Рашида Краснова
https://journal-ufa.ru/index.php?num=108&id=2008&ysclid=lz8b6wnryr145039616