"Кремлевский пасьянс"
Последние годы и месяцы существования СССР таят в себе немало загадок... В романе, опубликованном в 1995 году, автор показывает жестокую и изощренную борьбу за власть в государстве, причем не только личностей, но и целых структур: партии, госбезопасности, армии. В этой борьбе все средства оказываются хороши, вплоть до применения биохимических технологий (новейшего достижения науки), способных изменить личность человека, превратив его в послушного робота-убийцу.
Политический детектив в стиле теории заговора.
В свободном доступе на портале Автор Тудей:
https://author.today/work/99234
Ознакомительный фрагмент.
В блоке «А» центрального корпуса «Кремлевки» в эти дни было тихо и малолюдно.
Объясняется это просто: из шести палат блока в настоящий момент занята только одна - под номером первым.
Несмотря на дневное время, внутри палаты царит полумрак; все шторы задернуты, слева от кровати единственного пациента горит ночник. В темноте светятся рубином и изумрудом шкалы и экраны многочисленных приборов, изредка раздается попискивание самописца.
В палате несут круглосуточное дежурство врач и опытная медсестра.
Время от времени к больному заглядывают лечащий врач профессор Галазов или академик Чанов - начальник Четвертого управления Минздрава СССР. Они перекидываются парой-тройкой фраз с дежурным врачом, скользят рассеянным взглядом по показаниям приборов и торопливо уходят, словно боятся, что ЭТО случится именно в их присутствии. Затем расходятся по своим кабинетам, чтобы строчить бюллетени о состоянии здоровья своего пациента.
Бюллетени поступали в один из кабинетов Секретариата ЦК КПСС. Отсюда по особому списку они направлялись членам Политбюро.
Но не всем.
Список был коротким.
Доступ к секретной информации имели пятеро: двое секретарей ЦК, министр обороны, председатель КГБ и министр иностранных дел.
Пациент палаты № 1 не был простым человеком.
Его титул звучит длинно и маловразумительно, поэтому ограничимся двумя словами - Генеральный секретарь.
Этому человеку исполнилось семьдесят два года, когда судьба вытянула для него счастливый жребий.
Но та же судьба сыграла с ним злую шутку - к тому времени, когда он стал правителем самого большого государства в мире, одной из двух сверхдержав, его организм уже был разрушен неизлечимой болезнью.
Похоже, в силу своих болезней он так и не успел осознать собственное величие.
Передвигался он с большим трудом, плохо понимал происходящее вокруг, каждая прочитанная по бумажке речь давалась ему с трудом. Болезнь Генсека не составляла секрета для его соратников. Наоборот, именно это обстоятельство и сыграло главную роль в том, что этого немощного человека, по меткому выражению одного из всемогущей пятерки - «эту серую канцелярскую мышь», поставили на столь ответственный пост.
На этом посту он устраивал всех, ибо был неопасен.
По сути, он был Никто.
Страной и половиной мира от его имени правили другие. И накапливали силы для решающего сражения за престол.
Человек по имени Никто умирал.
Во втором часу дня в центральном корпусе «Кремлевки» поднялся переполох. В вестибюле появилась группа людей в штатском, обслуживающий персонал и немногочисленных посетителей вежливо попросили пройти в боковые крылья здания. Часть дверей была заперта, остальные взяты под охрану.
К парадному входу подкатила кавалькада черных правительственных автомобилей. Захлопали дверцы машин, и группа представительного вида мужчин поднялась в вестибюль.
В фойе, отделанном мрамором и карельской березой, их встречали академик Чанов и профессор Галазов. Они обменялись рукопожатиями с двумя мужчинами из этой группы, не обращая внимания на остальных: со вторым лицом государства секретарем ЦК Лычевым и Председателем КГБ Черновым. Внешне эти двое поразительно напоминали братьев близнецов: примерно одного возраста - под шестьдесят и роста - не выше среднего. Оба внушительной комплекции, седина на висках, пальто одинакового темно-серого цвета, возможно даже скроенные у одного портного. На голове у Лычева меховая шапка, Чернов одет в генеральскую папаху из серебристо-черной мерлуши. Разные у них были только глаза - у первого взгляд покровительственно-барственный и даже пренебрежительный, у второго глаза пустые, как у замороженной рыбы, лишь изредка в их глубине вспыхивали недобрые огоньки.
- Как он там? - начальственным басом спросил Лычев. - Скоро загнется?
Чанова передернуло, но он сохранил вежливую полуулыбку на широкоскулом лице. Кивнул в сторону лифта, намекая тем самым, что разговор не для чужих ушей. Оставив свиту в вестибюле, они вчетвером поднялись на третий этаж, где размещались палаты блока «А».
- Плохо, - виноватым голосом произнес академик, когда они подошли к дверям палаты.
- Я и без тебя знаю, что плохо, - недовольным тоном бросил Лычев. Они вошли в просторное помещение с двумя столами, уставленными телефонами правительственной связи. Обычно на весь период болезни Генсека эти столы занимают его помощники, но сегодня помещение пустовало. Больной две недели назад потерял речь и держать здесь людей не было никакого смысла. Смежные помещения занимала охрана, контролирующая немногочисленный персонал, допущенный для работы в блоке «А».
- Ты мне лучше скажи, когда он загнется? - громко пробасил Лычев. - Когда, наконец, сдохнет наш дорогой и горячо любимый товарищ? - со смешком добавил он, сбрасывая пальто, тут же услужливо подхваченное Галазовым.
Второе лицо имело привычку говорить всем «ты». В прежние времена он умел быть вежливым, обходительным и полезным и, благодаря во многом этим качествам, быстро поднимался по ступеням партийной иерархии. Но сейчас он был на самом верху и прятать свое истинное лицо не было никакой нужды.
- Десять дней, - сухо произнес академик, набрасывая на плечи Лычева белоснежный халат. - От силы пятнадцать. Вы хотите к нему пройти?
- А ты думаешь, я ради твоих красивых глаз сюда приехал? - коротко хохотнул Лычев. - Василич, - повернулся он к своему спутнику, - подожди меня здесь.
Лычев толкнул дверь в палату и остановился у входа, давая глазам привыкнуть к полумраку.
- Посидите пока в предбаннике, - попросил академик дежурного врача и повернулся к медсестре. - Вас это также касается.
Когда они остались вдвоем, Лычев подошел к кровати и склонился над больным. Какое-то время он молча вглядывался в лицо своего бывшего соратника, затем резко отшатнулся, словно испугался, что тот сможет прочесть его мысли.
- Он в сознании? - почему-то шепотом спросил Лычев.
- Нет, - покачал головой академик. - Он редко приходит в себя. По правде говоря, он уже почти мертв.
- Лучше бы он был настоящим трупом, - пробасил посетитель, заметно осмелев, и принялся с интересом разглядывать многочисленные трубки и датчики, связывавшие тело больного с приборами и системами жизнеобеспечения.
- А если проявить к больному гуманность? - вдруг спросил он.
- Гуманность? Это как?
Чанов сделал вид, что не понял намек Лычева.
- Как, как… - передразнил его Лычев. - Вот так!
И продемонстрировал характерный жест, как бы отключая по одной трубке и шланги.
- И все, - вздохнул он напоследок. - И отпустили бы бедолагу. Сам же говорил, что он уже почти труп.
- Зачем вы так? - В голосе Чанова поневоле прозвучала обида. - Сами же меня потом в порошок сотрете…
- Правильно, сотру, - легко согласился Лычев. - Ладно, считай, что я пошутил. Это останется между нами, так?
- Да, врачебная тайна, - выдавил из себя улыбку академик.
- Ну вот и прекрасно!
Посетитель хлопнул его по плечу. Они направились к выходу.
- Значит, десять дней?
- Возможно, и пятнадцать, - осторожно заметил Чанов. - Но это максимум.
- Две недели, - коротко бросил своему спутнику Лычев, усаживаясь в правительственный лимузин. - Поедем вместе. Нужно обсудить ситуацию.
- Много, - покачал головой Чернов. - С каждым днем этот выскочка становится все сильнее. Зря мы посадили в кресло "меченого". Надо было давать бой.
- У нас не было стопроцентной уверенности, - нахмурился Лычев.
- Сейчас ее еще меньше.
- Зато у нас есть план, - многозначительно сказал Лычев. - Все готово?
- Почти, - уклончиво ответил Чернов.
- Что значит «почти»? - вскипел Лычев, но быстро остыл. - Ладно, давай не будем давить друг на друга. Дело сложное, я бы сказал, деликатное, надо обкашлять.
- Что дальше?
- Едем к тебе. Водитель, площадь Дзержинского!
Не прошло и часа, как «Кремлевку» навестила еще одна важная персона.
Все повторилось с точностью до деталей.
Люди в штатском очистили вестибюль; к подъезду подкатила кавалькада машин, из них высадилось полтора десятка представительных мужчин. Они направились внутрь здания, где гостей уже встречали академик Чанов и профессор Галазов.
На этот раз медики выделили из толпы прибывших лишь одного человека, на голове которого красовалась шапка-"пирожок". Поздоровались, после чего направились вместе с ним в блок «А».
Этот человек еще сравнительно молод, чуть старше пятидесяти, среднего роста, подвижен, крепкого телосложения. Так уж случилось, что у Генсека не было официального преемника, зато неофициальных сразу двое - Лычев и Сергеев. Оба к этому времени успели стать заметными фигурами в партии и государстве. Каждый из них представлял в Политбюро не только самого себя, но и интересы двух партийно-государственных элит, цели и задачи которых в последнее время заметно рознились.
- Как он? - спросил Сергеев, вглядываясь в лицо больного. - Как себя чувствует наш дорогой и горячо любимый товарищ?
- Он без сознания, - тихо подсказал академик.
Сергеев сразу потерял интерес к больному и пытливо посмотрел на Чанова.
- Сколько?
- Две недели.
Академик пожевал губами и добавил:
- В худшем случае десять дней.
Сергеев поскреб подбородок и задумчиво произнес:
- Мало. Могу не успеть.
- Что? - переспросил его Чанов. - Извините, не расслышал.
- Вот что, академик. Я очень надеюсь, что наш дорогой товарищ поправится. Я верю в отечественную медицину! Верю в чудеса, которые способны творить наши врачи…
Сергеев взял академика за рукав:
- Товарищ Чанов… Виктор Алексеевич, скажите, может, для больного что-нибудь нужно? Импортные препараты, приборы? Вы только скажите, из-под земли достанем. Очень важно, чтобы наш дорогой и любимый товарищ прожил как можно дольше…
Он выпустил рукав и механически добавил.
- На благо нашей партии и советского народа.
- Я все понимаю, - академик постарался вложить в свои слова максимум преданности. - Мы с Галазовым, а также другие врачи делаем все возможное, но… Медицина здесь бессильна.
Сергеев сухо кивнул. Надел пальто, меховую шапку пирожком. Прощаясь с Чановым, он заглянул ему в глаза и жестко сказал:
- Чанов, минимум две недели! Головой отвечаешь.
- Сегодня сводку можно не делать, - с иронией сказал академик, когда они с Галазовым вошли в его кабинет. - Все важные персоны уже отметились.
На столе стоял поднос с кофейником и бисквитами. Чанов разлил кофе по чашкам. Когда он помешивал ложечкой кофе, его пальцы заметно дрожали.
- Брось переживать, Алексеич, - понизив голос до шепота, произнес Галазов. - Лучше скажи, что ты думаешь об этих визитерах?
Они уже давно были знакомы друг с другом и могли говорить вполне откровенно.
- Ты прекрасно знаешь, что я о них думаю, - поморщился Чанов. - Относительно визита… Очевидно, фактор времени играет для каждого из них важную роль.
- Господи, куда мы катимся... - под нос произнес Галазов. - И что будет со всеми нами?