(no subject)
Для начала сразу же уточню, чтобы в дальнейшем не было ненужных споров, что ногти у меня свеженакрашены упоительным кобальтом с оттенком предзакатного июльского неба. Это означает, что жизнью я наслаждаюсь всеми доступными мне способами, иногда даже запретными в определённых кругах. Теперь к делу.
В силу недавних обстоятельств внимание мое практически непрерывно обращено на одну очень важную, но намеренно ускользаемую из повседневной жизни деталь, а именно - смерть. Для кого-то она становится сияющим венцом жизни, а кому-то осыпается пеплом на склонённую главу. Разница между этими двумя жизнями такая же, как разница между джинсами, собственнолично изношенными до дыр по форме содержимого и типу деятельности, и джинсами, с типовыми дырками, купленными в ближайшем ТЦ. Я искренне люблю людей с биографией, как любила некогда до отчаянного слюноотделения одного молодого человека, задний правый карман джинсов которого был протёрт недвусмысленным исторически сформировавшимся портретом резинового изделия №2 анфас. Я так любила этот карман! Кто бы знал, как же мне хотелось вцепиться зубами и когтями в него и остаться так навсегда!.. Возможно, этим карманом я буду постыдно бредить на смертном одре. Посмотрим.
Т.е. я хочу сказать, что есть люди с биографией, сложной и запутанной по типу деревенского дома, к которому за 150 лет прирос десяток-другой бань, сараюшек, гаражей, мансард, чердаков, веранд и курятничков (это называется "историческая застройка", да?), а есть совершенно унифицированные биографии по типу двухкомнатных распашонок, в которых ничего сложнее двухметровой кладовки и совмещенного санузла отродясь не бывало. В общем это я к тому, что смерть, по моему глубокому утверждению, действительно придаёт жизни смысл и композиционную завершенность. Смерть раскрывает двери кладовок и антресолей, вытряхивает шкафы и выгоняет моль, впускает свежий воздух вечности так же и в привычно зализанные, обезжиренные икеей закрома. И временами оказывается, что, пусть не раскрывающиеся до конца, но пыльные и сложные закоулки куда интереснее, чем стерильные кладовки типовых граждан с их типовой оптимистической этикой картонных декораций производства фабрики опилочно-стружечных изделий. Дыры, оставшиеся от фундаментов этих биографий тем больше и глубже, чем они сложней. Типовые биографии сносятся кварталами с продольно-поперечным планом захоронений. И битый кафель с их кухонь в земле всегда одинаков. И по-моему, глубоко постыдное занятие - вычищать свою биографию, как выражается мой восхитительный муж - дрессировать свои нервы. Глупо делать вид, что в жизни нет скорбей, нет укусов совести в мягкое место, нет отчаянья и сияющих высот наивысшего блаженства самого неблагородного происхождения, бессмысленно хвалиться перед лицом вечности профессиональными успехами на ниве офисного плена, равно как и тягучей горячей слезой, испускаемой гипофизом при виде персональных творческих достижений, обнародованных и разрекламированных в социальных сетях. И глупо запрещать всё это гражданам, осмеливающимся в эпоху тотального потребления честно не скрывать того факта, что в их доме из постыдного есть не только тёплый благоустроенный сортир с подогреваемым полом. Этика такова, что смерть замалчивается, печаль и скорбь под запретом. В этом свете обычно принято тренировать не свои нервы, а нервы ближнего, не утруждая себя состраданием и осмыслением произошедшего, удобнее делать вид, что всё хорошо и ничего не было, не было ничего. И начать в это последнее утверждение свято верить. Для типовых кладовок гораздо комфортнее оставаться типовыми, чем начать трещать под напором несчастий и угрызений, мужественно принятых в свое хлопотное хозяйство сострадательными обитателями дома. У таких людей биография перестаёт быть типовой, а комфорт кладовки перестаёт быть определяющим вектором.
Отработанная индустрия устранения новопреставленных не даёт возможности успеть всё это обдумать, она как раз защищает нежную психику кладовочной моли и сортирных мокриц. Хотя честно сказать, я бы не выдержала трёхдневного пребывания трупа родного и близкого человека с омовениями, облачениями и причитаниями. Отъехала бы кукушкой в ультрамариновую даль.
Это вкратце, если не касаться христианской стороны осмысления смерти.
В силу недавних обстоятельств внимание мое практически непрерывно обращено на одну очень важную, но намеренно ускользаемую из повседневной жизни деталь, а именно - смерть. Для кого-то она становится сияющим венцом жизни, а кому-то осыпается пеплом на склонённую главу. Разница между этими двумя жизнями такая же, как разница между джинсами, собственнолично изношенными до дыр по форме содержимого и типу деятельности, и джинсами, с типовыми дырками, купленными в ближайшем ТЦ. Я искренне люблю людей с биографией, как любила некогда до отчаянного слюноотделения одного молодого человека, задний правый карман джинсов которого был протёрт недвусмысленным исторически сформировавшимся портретом резинового изделия №2 анфас. Я так любила этот карман! Кто бы знал, как же мне хотелось вцепиться зубами и когтями в него и остаться так навсегда!.. Возможно, этим карманом я буду постыдно бредить на смертном одре. Посмотрим.
Т.е. я хочу сказать, что есть люди с биографией, сложной и запутанной по типу деревенского дома, к которому за 150 лет прирос десяток-другой бань, сараюшек, гаражей, мансард, чердаков, веранд и курятничков (это называется "историческая застройка", да?), а есть совершенно унифицированные биографии по типу двухкомнатных распашонок, в которых ничего сложнее двухметровой кладовки и совмещенного санузла отродясь не бывало. В общем это я к тому, что смерть, по моему глубокому утверждению, действительно придаёт жизни смысл и композиционную завершенность. Смерть раскрывает двери кладовок и антресолей, вытряхивает шкафы и выгоняет моль, впускает свежий воздух вечности так же и в привычно зализанные, обезжиренные икеей закрома. И временами оказывается, что, пусть не раскрывающиеся до конца, но пыльные и сложные закоулки куда интереснее, чем стерильные кладовки типовых граждан с их типовой оптимистической этикой картонных декораций производства фабрики опилочно-стружечных изделий. Дыры, оставшиеся от фундаментов этих биографий тем больше и глубже, чем они сложней. Типовые биографии сносятся кварталами с продольно-поперечным планом захоронений. И битый кафель с их кухонь в земле всегда одинаков. И по-моему, глубоко постыдное занятие - вычищать свою биографию, как выражается мой восхитительный муж - дрессировать свои нервы. Глупо делать вид, что в жизни нет скорбей, нет укусов совести в мягкое место, нет отчаянья и сияющих высот наивысшего блаженства самого неблагородного происхождения, бессмысленно хвалиться перед лицом вечности профессиональными успехами на ниве офисного плена, равно как и тягучей горячей слезой, испускаемой гипофизом при виде персональных творческих достижений, обнародованных и разрекламированных в социальных сетях. И глупо запрещать всё это гражданам, осмеливающимся в эпоху тотального потребления честно не скрывать того факта, что в их доме из постыдного есть не только тёплый благоустроенный сортир с подогреваемым полом. Этика такова, что смерть замалчивается, печаль и скорбь под запретом. В этом свете обычно принято тренировать не свои нервы, а нервы ближнего, не утруждая себя состраданием и осмыслением произошедшего, удобнее делать вид, что всё хорошо и ничего не было, не было ничего. И начать в это последнее утверждение свято верить. Для типовых кладовок гораздо комфортнее оставаться типовыми, чем начать трещать под напором несчастий и угрызений, мужественно принятых в свое хлопотное хозяйство сострадательными обитателями дома. У таких людей биография перестаёт быть типовой, а комфорт кладовки перестаёт быть определяющим вектором.
Отработанная индустрия устранения новопреставленных не даёт возможности успеть всё это обдумать, она как раз защищает нежную психику кладовочной моли и сортирных мокриц. Хотя честно сказать, я бы не выдержала трёхдневного пребывания трупа родного и близкого человека с омовениями, облачениями и причитаниями. Отъехала бы кукушкой в ультрамариновую даль.
Это вкратце, если не касаться христианской стороны осмысления смерти.