Сны, 9-10 ноября
Прихожу я домой и дом разложился на четыре части. В одной лежит вчерашняя музыка и уже немножко скисла. В другой провалился пол и образовал яму, в которой сидит страшная и странная девушка. Вывела я ее в третью часть дома, где все признаки жилого помещения, где можно сесть и подушку под спину положить, а еще там поднос, а на него надо ставить чашку с горячим кофе и резать фрукты на блюдечко в клетку. А четвертая часть дома - моя и она темна, и там все, что нужно для счастья. Туда слепой рабыне вход заказан.
Сидит с подушкой слепая девушка в дикой шляпе и плачет. И рассказывает, что у нее был брат и он стал ее мужем.
Па-Ола - так она себя называет - стала его рабой.
- Никогда не бери себе мужа из числа братьев твоих - твердит она, кутаясь в невидимую ткань, ее руки скользят по плечам, ей холодно. Я кормлю ее и даю ей работу - чтобы она отвлеклась. И она собирает из бисера длинные тонкие нити, связывает их и скручивает, оплетая что-то.
И продолжает говорить, словно ей в яме и говорить не давали. Паола - говорю я. Она продолжает плакать и плести. каждая слезинка - бисеринка, сколько уже наплела, смотрю я, Мойра ты моя.
Паола, прошу я. Остановись.
Она глотает слезы.
Сними маску, прошу я, Паола, покажи мне свои глаза.
Она же в маске была, вот в чем дело. Снимает она свою старую широкополую шляпу, как у ведьмы и длинные русые волосы рассыпаются по плечам. Ты так молода, думаю я, что же ведешь себя, словно горькая старуха?
Паола касается лица и гладкая розовая маска падает ей на колени. Я вижу уставшее лицо и выжженные кислотой веки, закрытые глаза.
Я забираю у нее бисер.
- где он, - спрашиваю.
Ей не нужно объяснять, о ком я. Этот человек, вот как она говорит. Низкорослый, с эспаньолкой, рыжий и безумный, он становится черен волосами, когда перестает хохотать. Он надевает цилиндр и смокинг с изображением костей скелета, берет в руки трость и становится похож на персонажа фарса под названием "похороны".
Пора, говорит он и Паола меняет наряд. Домашнее тонкое платье сменяется на длинную юбку и осеннюю куртку. Ей страшно и она надевает новую маску, которая прячет почти всю ее голову, словно капор.
У их ног разрыта траншея, в ней похоронена мать.
Дикарь в смокинге бросает туда желтый цветок, Паола бросает туда свою маску.
Я стою напротив, прямо на проезжей части. Иди, говорит он ей. И я вижу, что ее глаза не прозрели, но исцелились. Паола, кутаясь в куртку, бредет туда, где моя левая рука. Для нее это направо.
Я перешагиваю траншею и оказываюсь рядом с Дикарем.
Так и кончается сон - мы вместе с ним садимся у забора, что окружает дом. Наш ли, чужой ли. Садимся на лавочку и начинаем непринужденно беседовать. Паола ушла и когда-нибудь вернется. Она уже выздоравливает.