В глубине морозной полуночи
Всю сознательную жизнь увлекаюсь философией, богословием и мистикой.
Люблю вникать в прихотливые узлы многосложных интеллектуальных конструкций, чувствовать особую, чарующую красоту изящных симфоний мысли.
Это можно сравнить с восторгом исследователя тёмных глубин, рассматривающего в иллюминатор батискафа причудливые формы подводной жизни - вот уродливые примитивные заросли сатанизма Ла-Вэя, вот мертвый мусор теософии Блаватской и прочего нью-эйджеского шлака. вон вдалеке проплыл величественным ходом гигантский скат Гегеля.
А там, на самых глубинах, сияет нездешним светом далёких миров, коралловый суфийский риф, в центре которого пульсирует красными сполохами, полупрозрачный спрут Ибн-Араби...
И вдруг в немыслимой тишине рабочей кабины, ты слышишь манящий, чарующий шепот, зовущий выйти из своей железной скорлупки, и вдохнув обретенными жабрами обрести покой в темных глубинах.
Но проходит секунда и морок уходит.
И ты возвращаешься.
К воздуху и небу.
К свету Солнца.
Люблю вникать в прихотливые узлы многосложных интеллектуальных конструкций, чувствовать особую, чарующую красоту изящных симфоний мысли.
Это можно сравнить с восторгом исследователя тёмных глубин, рассматривающего в иллюминатор батискафа причудливые формы подводной жизни - вот уродливые примитивные заросли сатанизма Ла-Вэя, вот мертвый мусор теософии Блаватской и прочего нью-эйджеского шлака. вон вдалеке проплыл величественным ходом гигантский скат Гегеля.
А там, на самых глубинах, сияет нездешним светом далёких миров, коралловый суфийский риф, в центре которого пульсирует красными сполохами, полупрозрачный спрут Ибн-Араби...
И вдруг в немыслимой тишине рабочей кабины, ты слышишь манящий, чарующий шепот, зовущий выйти из своей железной скорлупки, и вдохнув обретенными жабрами обрести покой в темных глубинах.
Но проходит секунда и морок уходит.
И ты возвращаешься.
К воздуху и небу.
К свету Солнца.
Click to view