Вечная история лестничных клеток
Он говорил, а она курила.
Он говорил, говорил, а она всё курила. И чем больше он говорил (начал, со скрипом связав первые три слова, а теперь уже разогнался, набирал обороты и утробным гудком поезда вещал убедительно и не останавливаясь), тем меньше она слышала и понимала. И тем больше курила.
Но мы-то с вами, столь прозорливы и умны, что понимаем - на самом деле все было наоборот. Это он молчал, а она говорила с ним - мимикой, жестами, даже этой своей курящей отстраненностью.
На самом деле, все было наоборот. Его слова, что выплевывались как камешки, были лишь механическим сотрясением воздуха и рождались в потугах его морщащегося ума, точно дублирущихся морщинами на лбу. Слова, что тщательно подбирались, наполнялись логикой, приобретали весомость во вкрадчивых, дружелюбных интонациях, а по сути отражали лишь пустоту, растерянность и попытку сымитировать живое участие, чтобы потом всегда можно было спасительно успокаивать себя и других - да, я протянул руку помощи утопающему (с берега, стоя от него в 20 метрах), я предложил ему выбраться из пропасти (да, на портняжной ниточке)
Слова те остывали еще до того, как врезались барабанной дробью в три нежные косточки среднего уха и вместо того, чтобы вникать в их смысл она задумывалась о том, а не подавались ли они изначально холодными? Так что приравнять их к молчанию не составило труда.
И это в то время как в ее сердце что-то громко шипело, и оно, клокоча и захлебываясь собственной кровью, корежилось под пустотой его слов и вопило. Но вопля слышно не было, а только отрывистые щелчки его слов...
...........................................................................................................................................
Тогда она еще не знала двух вещей. Двух простых и правдивых вещей.
Того, что эту пустоту он получил в дар от своей одноклассницы, с которой точно также, но давныыым-давно стоял у открытого окна и судорожно пытался собрать расползающееся сознание, не желающее понимать реальную, развертывающуюся перед ним картину. Жесткие слова той выбивали с каждым слогом из него звучание юной песни его еще неопытной и неокрепшей души... А теперь он несет эту пустоту в мир.
Да и она сама теперь, очень вероятно, передарит ее многим.
И того не знала, что в эту минуту, в эту самую минуту его словоблудия и ее никчемного курения, она не любит его не меньше, чем он ее..
И что к любви невозможно приравнять ни пустоту его сердца, ни ее плач по себе самой, по разбитым большим мечтам и маленьким желаниям, плач по униженной гордости и самопрезрение, плотно завуалированное в ощущение несправедливости жизни.
Вечная история