post
Оригинал взят у tataole в post
Когда мне было лет примерно десять, девочка из параллельного класса пригласила меня в гости. И когда мы после школы приехали к ней - розовощекие от мороза и страшно довольные приятным обществом друг друга, выяснилось, что у девочки дома живет чудище. Огромноголовое, пугающее, рыжее, со странными такими глазами, мокрыми губами и торчащим языком.
Это был ее старший брат -подросток лет пятнадцати с синдромом Дауна. Мне тогда хватило все-таки мозгов старательно сделать вид, что все происходящее - нормально, кое-как я продержалась в гостях минут сорок, когда братика усадили с нами обедать содрогалась лишь внутренне , но потом очень быстро вспомнила как много у меня важных дел - и улизнула.
Дома я в красках изобразила Ванечку - как он ходит, как он мычит, как у него подтекает слюна …ну, я очень говорливая была и умненькая.
Мама смотрела на меня глазами большими и круглыми, ничего не говорила, только курила раза в два быстрее обычного.
- А он ручищей своей прямо в тарелку с супом залез, капусту там перебирает и хихикает как монстр … - продолжала живописать я.
- Прекрати немедленно! - вдруг заорала мама и хлопнула по столу так, что перевернулась пепельница. Мама вылетела из кухни, грохнув дверью, а я осталась недоумевать - что это было?!
Мама потом, конечно, вернулась. Она вообще всегда возвращалась. Медленно подбирая слова, отчего ее речь казалась неискренней, она ровно и спокойно объясняла, что люди с синдромом Дауна - ни в чем не виноваты, что это просто генетическое нарушение, что они очень добры , беззлобны и привязчивы, что воспитанные дети никогда не будут над ними смеяться, что ничего ужасного в таких болезнях нет - и хотя грустно, что инвалиды лишены некоторых возможностей, доступных обычному человеку, обязанность всех остальных - помогать тем, кому повезло чуть меньше.
С тех пор я никогда не говорила ничего плохого про инвалидов. При маме. А во всех остальных ситуациях я была совершенно обычным советским ребенком, жадно впитывающим ноосферу вокруг себя.
А Советский Союз инвалидов боялся. Нет, было несколько призовых, парадных инвалидов - например, летчик Маресьев, которому фашисты отрезали ноги, он ел шишки в лесу, а потом опять летал бомбить гадов. Основной же доблестью Маресьева было то, что когда ему поставили протезы - никто никогда-никогда не догадывался, что у него нет ног, так ловко он ходил на своих протезах, еле заметно прихрамывая. У нас даже шутка такая была у мальчиков -раскатать штанину , засунуть туда какую-нибудь палку и показывать всем проходящим по проходу между партами «ногу Маресьева».
Других инвалидов мы не видели. В Москве уж точно - задолго до нашего рождения, еще в шестидесятых годах столицу почти полностью очистили от всех военных ампутантов, дабы они своим ненарядным видом не портили светлый облик счастливого социалистического общества. Детей с серьезными врожденными заболеваниями матери оставляли в роддомах - при горячем одобрении врачей, дальше эти дети отправлялись по своим спец.детдомам и школам для у.о., потом их ждали дома инвалидов и психиатрические клиники, окруженные высокими заборами с бдительной охраной на выходах.
Те же родители, которые добивались права оставить своего больного ребенка в семье,( при некоторых диагнозах этого, впрочем, вообще не разрешалось), прятали свое «неправильное» потомство всеми возможными способами. Об этом было не принято говорить -разве что шепотом, и люди могли годами и десятилетиями дружить с коллегами по работе, понятия не имея о том, что у тех есть тайный, «нетакой» ребенок, которого никогда не приведут на ведомственную новогоднюю елку. И понять эти прятки было можно. Например, я никогда больше не общалась с той девочкой из параллельного класса. Однажды, памятуя мамину лекцию о «важности милосердия», я подарила ей на перемене кулек с ирисками «Ледокол», которые я все равно не очень любила, но ни о какой дружбе и речи идти не могло. Она для меня отныне была как бы немножечко прокаженная. И, конечно, я никому из школьных друзей не рассказала, ЧТО живет у этой девочки дома. О таких вещах не рассказывают потому что.
И да, эта советская традиция жива у нас еще до сих пор. Даже известные и влиятельные люди до их пор скрывают существование своих больных детей. Таких, как Эвелина Бледанс, дающая интервью о своем мальчике с синдромом Дауна -у нас одна на сотню. А остальная сотня, в основном, выливает на нее помои за то, что та «пиар на уроде делает».
В целом же население до сих пор имеет вполне четко выраженную позицию: сирых и убогих нужно защищать и оберегать - но в специально отведенных местах.
Конечно, что-то меняется. Наши кривые попытки оснастить пандусами для колясочников города, во многом специально обустроенные так, чтобы ни один инвалид не осквернял собою их чистые широкие проспекты - это один из робких симптомов возможного выздоровления. Равно как и появляющиеся кое-где инклюзивные школы. Но не думаю, что серьезные изменения могут произойти, пока живо мое поколение . Уж очень нас в этом смысле жестко воспитали.
И, конечно, на этом фоне шизофренические рассуждения господ-депутатов о том, что -де, стоит запретить иностранцам усыновлять наших детей - и россияне сами разберут всех больных сирот из детских домов - это бред собачий высшей категории.
This is Sparta потому что.
Когда мне было лет примерно десять, девочка из параллельного класса пригласила меня в гости. И когда мы после школы приехали к ней - розовощекие от мороза и страшно довольные приятным обществом друг друга, выяснилось, что у девочки дома живет чудище. Огромноголовое, пугающее, рыжее, со странными такими глазами, мокрыми губами и торчащим языком.
Это был ее старший брат -подросток лет пятнадцати с синдромом Дауна. Мне тогда хватило все-таки мозгов старательно сделать вид, что все происходящее - нормально, кое-как я продержалась в гостях минут сорок, когда братика усадили с нами обедать содрогалась лишь внутренне , но потом очень быстро вспомнила как много у меня важных дел - и улизнула.
Дома я в красках изобразила Ванечку - как он ходит, как он мычит, как у него подтекает слюна …ну, я очень говорливая была и умненькая.
Мама смотрела на меня глазами большими и круглыми, ничего не говорила, только курила раза в два быстрее обычного.
- А он ручищей своей прямо в тарелку с супом залез, капусту там перебирает и хихикает как монстр … - продолжала живописать я.
- Прекрати немедленно! - вдруг заорала мама и хлопнула по столу так, что перевернулась пепельница. Мама вылетела из кухни, грохнув дверью, а я осталась недоумевать - что это было?!
Мама потом, конечно, вернулась. Она вообще всегда возвращалась. Медленно подбирая слова, отчего ее речь казалась неискренней, она ровно и спокойно объясняла, что люди с синдромом Дауна - ни в чем не виноваты, что это просто генетическое нарушение, что они очень добры , беззлобны и привязчивы, что воспитанные дети никогда не будут над ними смеяться, что ничего ужасного в таких болезнях нет - и хотя грустно, что инвалиды лишены некоторых возможностей, доступных обычному человеку, обязанность всех остальных - помогать тем, кому повезло чуть меньше.
С тех пор я никогда не говорила ничего плохого про инвалидов. При маме. А во всех остальных ситуациях я была совершенно обычным советским ребенком, жадно впитывающим ноосферу вокруг себя.
А Советский Союз инвалидов боялся. Нет, было несколько призовых, парадных инвалидов - например, летчик Маресьев, которому фашисты отрезали ноги, он ел шишки в лесу, а потом опять летал бомбить гадов. Основной же доблестью Маресьева было то, что когда ему поставили протезы - никто никогда-никогда не догадывался, что у него нет ног, так ловко он ходил на своих протезах, еле заметно прихрамывая. У нас даже шутка такая была у мальчиков -раскатать штанину , засунуть туда какую-нибудь палку и показывать всем проходящим по проходу между партами «ногу Маресьева».
Других инвалидов мы не видели. В Москве уж точно - задолго до нашего рождения, еще в шестидесятых годах столицу почти полностью очистили от всех военных ампутантов, дабы они своим ненарядным видом не портили светлый облик счастливого социалистического общества. Детей с серьезными врожденными заболеваниями матери оставляли в роддомах - при горячем одобрении врачей, дальше эти дети отправлялись по своим спец.детдомам и школам для у.о., потом их ждали дома инвалидов и психиатрические клиники, окруженные высокими заборами с бдительной охраной на выходах.
Те же родители, которые добивались права оставить своего больного ребенка в семье,( при некоторых диагнозах этого, впрочем, вообще не разрешалось), прятали свое «неправильное» потомство всеми возможными способами. Об этом было не принято говорить -разве что шепотом, и люди могли годами и десятилетиями дружить с коллегами по работе, понятия не имея о том, что у тех есть тайный, «нетакой» ребенок, которого никогда не приведут на ведомственную новогоднюю елку. И понять эти прятки было можно. Например, я никогда больше не общалась с той девочкой из параллельного класса. Однажды, памятуя мамину лекцию о «важности милосердия», я подарила ей на перемене кулек с ирисками «Ледокол», которые я все равно не очень любила, но ни о какой дружбе и речи идти не могло. Она для меня отныне была как бы немножечко прокаженная. И, конечно, я никому из школьных друзей не рассказала, ЧТО живет у этой девочки дома. О таких вещах не рассказывают потому что.
И да, эта советская традиция жива у нас еще до сих пор. Даже известные и влиятельные люди до их пор скрывают существование своих больных детей. Таких, как Эвелина Бледанс, дающая интервью о своем мальчике с синдромом Дауна -у нас одна на сотню. А остальная сотня, в основном, выливает на нее помои за то, что та «пиар на уроде делает».
В целом же население до сих пор имеет вполне четко выраженную позицию: сирых и убогих нужно защищать и оберегать - но в специально отведенных местах.
Конечно, что-то меняется. Наши кривые попытки оснастить пандусами для колясочников города, во многом специально обустроенные так, чтобы ни один инвалид не осквернял собою их чистые широкие проспекты - это один из робких симптомов возможного выздоровления. Равно как и появляющиеся кое-где инклюзивные школы. Но не думаю, что серьезные изменения могут произойти, пока живо мое поколение . Уж очень нас в этом смысле жестко воспитали.
И, конечно, на этом фоне шизофренические рассуждения господ-депутатов о том, что -де, стоит запретить иностранцам усыновлять наших детей - и россияне сами разберут всех больных сирот из детских домов - это бред собачий высшей категории.
This is Sparta потому что.